— Позвольте! Ведите себя, как человек, а не как скотина! Полуручной лев! Да вы пьяны, что ли!
— Что? Что вы изволите говорить? — взвизгнул бана Ниати; он побагровел, у него перехватило дыхание, и он начал топать ногами. Запустив пальцы за ворот злосчастного охотника, он рванул его и тот застонал, как подстреленный гну. В этот момент осел высунул голову из кустов. — Мерзавец! — заорал самодур, — вы стреляете в мой скот и позволяете еще оскорблять меня! Стрелять я тоже умею! Вот вам! — Он сорвал с плеча ружье, мгновенно прицелился и выстрелил; осел свалился замертво. — Вот вам! — визжал срывающимся голосом бана Ниати. — Если вы теперь же, пока я сосчитаю до трех, не уберетесь отсюда, клянусь вам, я застрелю вас, как бешеную собаку.
Охотник, бросив злобно вспыхнувший взгляд на беснующегося, потянулся было за ружьем, но разум в нем победил, и он, повернув назад, быстрым шагом начал спускаться с холма.
Наверху бана Ниати стоял еще с ружьем на прицеле.
— Эй вы, как вас зовут? Я еще подам на вас в суд! — кричал он сверху.
— Меня зовут Пассауф, и я служу на плантации Дрегемюллера!
— Что такое? Где? Вы, значит!.. Нет, служить вы там не будете! Никогда! Потому что плантация Дрегемюллера принадлежит мне!
— Вот как?! В таком случае знайте: этот осел тоже принадлежит вам! — крикнул новый помощник, исчезая за поворотом.
Мой лев с муравьями и лев с матрацем мистера Домен
Первый лев убит мной не совсем обычным и не особенно героическим образом.
За полгода до войны как-то ночью я стоял под проливным дождем в степи Мазаи. Заложив руки в карманы и втянув, как марабу, голову в плечи, я сосал давно потухшую трубку. На меня потоками лил неописуемый дождь, известный лишь обитателям тропиков. Где-то вблизи лежал белохвостый бык гну, застреленный мной перед заходом солнца, а может быть, его уже не было, его давно могли съесть гиены и львы, если только они не утонули еще в этих потоках. Я ждал, что и сам утону. До полуночи я надеялся на приход моих отставших от меня людей. Я тщетно подавал им сигналы выстрелами и расстрелял почти все мои патроны. Нигде не было видно ни малейшего кустика для защиты от ливня. Но час тому назад, окоченевши от холода, с одеревеневшими от долгого стояния ногами, я все же пробовал искать убежище. Во время этих безнадежных поисков я свалился в коронго (овраг с дождевым потоком), ободрал себе левое колено, потерял шляпу и чуть не утонул в мчавшемся по коронго горном ручье.
Я стоял теперь наверху, весь дрожа, насквозь промокший. Вокруг меня клубилась серая мгла. Я впал в мрачное оцепенение.
Вдруг где-то вблизи глухо раздался выстрел. Я завопил:
— Гамисси! Эй, Гамисси-и-и-и! — и, отдав задеревеневшими пальцами ответный выстрел, стал прислушиваться.
— Езекиль! Езекиль, веве? Ндьо гапа упеци! (Это ты, Езекиль? Иди скорей сюда!) — послышался заглушенный ответ, выходящий словно из-под земли.
Кто же это призывал библейского пророка Езекиля?!
— Слушай! Нани ве? Вапи ве? (Кто ты и где ты?) — прокричал я в ответ.
— Гапа хини катика коронго! Нани ве? Ндьо упеци зана! (Я здесь внизу в коронго! Кто ты? Иди скорей сюда!)
Теперь по кизаугельскому произношению я узнал достоверно, что сидевший внизу в коронго человек, призывавший Езекиля, был англичанином. Я проревел:
— Иду, сэр! — и настолько быстро, насколько мне позволяло мое больное колено, заковылял вниз в овраг.
— Алло, алло! Пожалуйста, скорее! Я не могу больше терпеть! — послышалось снизу.
Я прыгал, скользил и скатывался вниз, все время перекликаясь с англичанином. Он лежал, плотно прижавшись к отмели над обрывом; его ноги свисали в воду. Он, как и я, свалился и, повредив себе правую ноту, не мог выбраться отсюда.
Нелегко было тащить его наверх. А надо было торопиться, потому что вода в овраге заметно подымалась.
Когда мы взобрались наверх, подул сильный ветер, дождь прекратился, и через час над степью мерцало холодное звездное небо. На берегу коронго мы нашли группу деревьев; я выудил из воды мчавшиеся мимо кусты и, настругав лучины и выковыряв из оставшихся патронов порох, выстрелом зажег костер. Мы просидели у костра до утра, ели шоколад англичанина и пили мой чай, курили и рассказывали всякую всячину друг другу, убеждаясь все больше, что у нас одинаковые мысли и чувства, одинаковые интересы и радости. И мы решили объединиться и сообща делать то, что привело нас в степь Мешай: наблюдать африканский мир животных, рисовать и фотографировать. Таким образом я познакомился с Гордоном Домби.
На следующее утро мы вместе поплелись в его лагерь; он прихрамывал на правую, а я на левую ногу.
В начале краткого периода дождей мы подошли близко к озеру Наиваша. Прошел целый ряд душных, безветренных дней, угрожавших грозой. Мы оба, одетые в вечно сырые от пота, прилипающие к телу одежды из хаки, жаждали освежиться купаньем и по этой причине приступили к своему последнему переходу уже в три часа утра. Около девяти часов обширная, отливающая серыми тонами водная поверхность лежала перед нами. Утомленные носильщики отстали от нас приблизительно на один километр; с нами был только мой малолетний помощник, помогавший мне снять ботинки. Езекиля мистера Домби, крещеного негра, нигде не было видно. Домби сидел на берегу на камне, свесив ноги в воду. Позади нас со стороны каравана носильщиков послышался грохот как бы сбрасываемых на землю ящиков.
Я быстро повернулся, но вспотевшие стекла очков не дали мне возможности что-либо разглядеть.
— Что случилось? — флегматично спросил Домби, обернувшись. Новые оглушительные крики, быстро приближающийся тяжелый галоп, крик Домби «о ужас!», все это смешалось воедино. Нечто громадное, темное, окутанное облаком пыли промчалось между мной и вскочившим с места англичанином и, взметнув тучу брызг, бултыхнулось в воду.
Мой мальчишка свалился на спину и глядел на меня выпученными белками глаз, а сзади раздавались вопли быстро подбегавших и дико жестикулировавших носильщиков. Я расслышал слово «симба». Наконец я надел на нос протертые очки и взял в руки свой винчестер. Домби, стоя на берегу, спокойно произнес:
— Ну-с, мистер Гайе, идите сюда и стреляйте. Вы убьете вашего первого льва!
— Льва?! В воде? — спросил я удивленно.
— Не спрашивайте, а стреляйте! — воскликнул он, засунув руки в карманы.
Я не стал больше разговаривать и выстрелил три раза подряд. Темная голова один раз показалась из воды, и бьющая лапа разметала брызги, затем неподвижное тело всплыло на поверхность.
Когда ликующая толпа вытащила из воды тело льва, загадка разрешилась. Негры внезапно завизжали и стали прыгать по мелкой воде, снимая пальцами что-то со своих рук и животов. При этом они тихо скулили: