В процессе возрастания осознания, а также в результате работы с телом и сновидениями эго Яффы проходило проверку внутри и вовне во взаимоотношениях с мужем, с детьми, с ее новыми учителями и новыми воспоминаниями. Ее внутреннего ребенка, который слишком хотел внимания и заботы, дурачили все больше и больше; ее внутренняя мать, находившая ее неисправимой дурой, разглагольствовала, чувствуя себя над ней полновластной хозяйкой: «Разве я не забочусь о своих детях? Разве я мало им даю?»
Ей приснился огненный круг; ее тело превратилось в пламя. Размышляя над огненным кругом, она вспомнила, что всегда наслаждалась тетралогией Вагнера. Самое уязвимое место Зигфрида, закрытое листом, находилось в центре спины. Злодей Хсйген его обманул. Потеряв свой нежный зеленый панцирь, Зигфрид перестал быть неуязвимым. Яффа тоже переживала сильную боль в позвоночнике, прямо против сердца. Пока она дышала не слишком глубоко, чтобы вобрать в себя побольше жизни, она не испытывала сильной боли. Через боль в теле она стала представлять полный масштаб своей травмы.
«Я не могу больше носить эту тяжелую голову, - говорила она. - Это невероятно большая ноша. Я слишком долго думала о своих мучениях. Теперь любую рационализацию рассматриваю как извинение. Мои мысли и душу подавляли так, что я говорила с ровной таинственной улыбкой: «Я благодарна своим страданиям. Они меня учат. Я становлюсь взрослой». Сплошные выдумки! Совершенно не обращать внимания на свое тело! Во мне произошел такой великий перелом. Действительно, какое высокомерие! Пусть пострадает! Пусть горит пламенем! Я не знала, что такое настоящие страдания. Я прошла через все, закрыв свое тело. Теперь я вижу, что это действительно значит. Моя прежняя жизнь - лишь пустые намерения, безо всякого наполнения. Я только хотела заморочить всем голову. Я приспособлюсь ко всему, лишь бы не ссориться. Сейчас хочу свободы, чтобы жить своей жизнью».
Трансформирующий огонь породил ассоциации с вагнеровской Брунхильдой. Брунхильда, любимая дочь Вотана, знала о существовании человеческой любви и предпочла человека-героя совершенным ценностям бога-отца Вотана. Разгневанный отец навсегда приковал ее к скале. Но Брунхильда оградила себя от него огненным кольцом (страсти), и это кольцо мог разорвать лишь освободивший ее герой.
Вотан на это согласился, но при одном условии: если мужчина отважится пройти сквозь огонь, чтобы ее освободить, она перестанет быть богиней и превратится в простую смертную.
Образ Брунхильды пробудил в Яффе не только осознание зрелой женственности, но и сконцентрированную, уверенную в себе маскулинность. Выведя ее временно на плато в развитии женственности, Самость открыла путь к росту ее маскулинности.
Я иду по своему родному городу по плохо освещенной дороге. Можно было бы выбрать другой путь, где больше движения, но я предпочла тихую, малолюдную улицу. Я чувствую опасность. Сзади идет мужчина, который кажется еще страшнее, когда зовет меня по имени. Он должен меня знать, он видел меня много раз! Наверное, размышляет, как лучше всего на меня напасть!
Навстречу мне приближается его сообщник. Я по-прежнему осознаю опасность, но не чувствую никакой паники. Первый мужчина обнимает меня со спины и берет за грудь. Я испытываю «кисло-сладкое» ощущение, не сопротивляюсь, не бегу, но знаю, что должна себя защитить. Вижу стоящую машину, в которой сидят три женщины, и медленно направляюсь к ней. Мужчина позволяет мне подойти к женщинам. Я догадываюсь, что в конце концов они не причинят мне вреда. Я шепотом прошу женщин помочь мне защититься. Все трое молчат. Позлее, в дом, где живут эти женщины, приходят отцы двух из них. Напротив сидит один из нападавших и рисует! Я изумлена, так как считала его преступником! Отец другой женщины сидит за столом, заглатывая еду, как сумасшедший. Я думаю: наверное, обидно так глотать, не получая никакого удовольствия. Страшный голод! А женщины мне говорят, что первый отец совершенно безвреден, и всем это хорошо известно.
Я считаю, что должна посмотреть ему в лицо и разувериться в том, что он может причинить вред. Я представляю себе, как или я сама, или он могли бы повиснуть на перилах балкона и там посмотреть в глаза друг другу. ПОТРЯСАЮЩЕ!
Медленно, но неуклонно этот сон привносит меч домой. Решив покинуть проторенный путь, сновидица идет по малолюдной дороге, где встречает насильника (с сообщником), который очень хорошо ее знает. Когда ее хватают за грудь, она чувствует это «кисло-сладкое» насилие, напоминающее ей руки мужа - холодные, навязчивые, насильно совершающие половой акт. Насильники либо обладают властью, либо она проецирует на них собственную власть. В процессе совершения преступления возникает опасность, что насилие вызовет насилие, однако она не борется и не впадает в панику. Вместо этого она медленно направляется искать защиту у женщин в стоящем неподалеку автомобиле, преступники позволяют ей это сделать.
Момент трансформирующего поступка наступает, когда эго остается сильным, не впадает в панику, поворачивается лицом к насильникам и осознает, что теперь они «безвредны». Он мог наступить лишь после многих месяцев или даже лет тяжелой работы. В первые месяцы анализа слабый контейнер эго должен был избегать опасности или же бороться с ней, тем самым вызывая психодинамику, которая в конце концов приводит к преступлению. Когда душа и тело находятся в гармонии и тело поддерживает душу, эго может повернуться к насильнику. Наше лицо, обращенное к бессознательному, - это лицо, отражение которого мы видим. Поворачиваясь и обращаясь к нему лицом, приходится переживать первобытный ужас вплоть до мельчайших деталей.
Находясь под защитой своей женственной энергии, Яффа сталкивается со своим стремлением к власти, которого избегала всю жизнь. Не имея хронических нарушений в приеме пищи, она испытывает на себе воздействие проглатываемой еды, дыма сигар, бросаясь от одного к другому, затем вылетает, чтобы взять больше книг. «Другой отец», заглатывая еду, как сумасшедший, воплощает в себе бессознательную энергию волка, не знающего, что ему надо, но хватающего все, что попадется, в безумном желании наполнить чем-то желудок. Подкошенный бессилием и опустошенностью, он бессмысленно огрызается, заглатывая, не жуя, все подряд. Этот отец соотносится с ранними воспоминаниями Яффы о том, как за кухонным столом ее «заглатывала» пожирающая мать. В данной ситуации негативный анимус становится зависимым, и ему требуется постоянная подпитка женственностью.
Другой отец рисует. Яффу изумляет, что он не преступник, как она полагала. В этом суть того, с чем приходится сталкиваться Яффе. И мать, и отец были художниками. Творческую силу матери в отсутствие сильного эго, способного ее защитить, проглотил сумасшедший. Его негативная энергия, подогреваемая совершенно неприемлемым творчеством, оказалась крайне разрушительной. Две стороны этого творческого пламени сталкиваются между собой в образе преступника-художника. Теперь Яффе следует обратиться к тому обстоятельству, что ее любимый отец, по всей вероятности, не такой уж невинный. Стандарты совершенства в его работе и во всем, что делала она, только грабили ее, лишая собственного творческого огня. Начав рисовать, она оказалась парализованной. В последней части сновидения эго сна осознает, что ей следует честно посмотреть в глаза, при этом перевернув все вверх ногами.
Этот образ соотносится с Повешенным Мужчиной из Книги Таро, который предсказал необходимость добровольной жертвы ради достижения какой-то высшей ценности. Это могла быть жертва чем-то внешним, ранее дававшим ему свободу в надежде, что некий потенциал найдет возможность своего развития. Или же это могла быть жертва сокровенным стремлением, например к умственному совершенству, или к непрощающей ненависти, или к упрямому следованию какой-то недостижимой фантазии.
Теперь Яффа столкнулась с образом, позволяющим предположить, что ее идеализированный отец не был ни воображаемым богом, ни преступником. Она представляла или его, или саму себя подвешенными, такой же подвешенной, как ее жизнь, в самом центре которой не было отцовского совершенства. Глядя отцу в глаза, она увидела свою маскулинность, свое творчество, свою способность действовать: висеть вверх тормашками, с болтающимися в воздухе ногами. До сих пор с такой ситуацией нельзя было сталкиваться прямо, ибо такое столкновение привело бы к короткому замыканию душевного процесса, которое вызывает разрыв в цепи. Здесь имеет место проблема души, а не поведения.
Одна из трагедий человеческих отношений заключается в том, что зачастую один из партнеров не проявляет должного уважения к процессам, происходящим в душе другого. То, что для Яффы было насилием, не было насилием для мужа, так как у него не было подобной травмы. Разорвать вуаль - значит, совершить насилие, если один из партнеров не готов к такому разрыву. Следовало приготовиться к тому, что предоставляемые жизнью новые возможности могут причинять боль.