Пришедшие вслед за армией в завоеванный край чиновники имели возможность повнимательнее вглядеться в быт кавказцев. Они видели здесь преимущественно алчных и вероломных дикарей, которых надлежало цивилизовать.
А русский обыватель, оказавшийся на Кавказе и не чувствовавший за собой мощь Империи, воспринимал кавказцев как угрозу своему существованию.
В советское время кавказцы должны были служить доказательством благотворного воздействия дружбы народов СССР. И лишь с распадом СССР вновь всплыл весь комплекс проблем, связанных с взаимоотношениями русских и кавказцев.
Восприятие русских кавказцами также со временем менялось. Надежда на Белого царя как на гаранта мира и порядка по мере русской колонизации Кавказа сменялась недовольством по поводу ущемления прав туземцев.
Распашка русскими равнинных земель лишала местное население пастбищ, что вело к сокращению поголовья скота, потому что перегон скота на зимние пастбища на равнину был и остается элементом скотоводческого цикла на Кавказе.
Ядро горской культуры можно выразить одной фразой: «То, что недопустимо в отношении своих, допустимо в отношении русских». Это часто выливается в тихий моральный террор.
Кавказец среди своих должен вести себя как кавказец, а мир русских воспринимается им как во многом свободный от условностей, то есть как нечто ущербное, и это позволяет кавказцу смотреть на русских с презрением. В русском пьянстве он не видит проявления удали, русский мат («…твою мать») воспринимает буквально, то есть как величайшее оскорбление».
С другой стороны, русским, не владеющим местными языками, многие стороны социальной реальности оказываются недоступными – они «для избранных», своих, местных.
Кавказская элита – горожане, и русские – нищие бюджетники – воспринимаются ею как ни на что не способные. Кавказец – воин, ему присуща агрессивность, прикрываемая сдержанностью, и русское миролюбие воспринимается им как слабость. Имперское спокойствие русских, их уверенность в защите государства непонятны кавказцу, нацеленному на обеспечение своего благополучия личными усилиями. Русским, в свою очередь, кавказский образ жизни кажется чем-то средневековым. Ну, а «величие, – то “естественное” величие, которому, кажется, не требуется никаких подтверждений… – остается по-прежнему русским». И если кавказец получает признание в России (а тем более – за ее пределами), то он воспринимается как selfmade man, человек, создавший себя сам, где ни кумовство, ни деньги роли не играют. (Любопытно, что многие грузины, даже не питая любви к сталинскому СССР, самого Сталина высоко ценят именно в таком ключе: скромный джигит, сумевший в Москве сделать очень и очень неплохую карьеру.)
Цуциев видит перспективу «взросления пока еще юного русского фашизма: этот фашизм является патологическим результатом общенационального русского унижения, в том числе и того, что переживают русские в кавказском периферийном поясе. Эффектом возможной фашизации России для кавказцев станет невозможность русского горизонта как поля «освобождения от предписанной этичности»… Такое смыкание создает живой спрос в кавказском мире на поиск иного пространства Свободы и рождает иллюзии, с ним связанные.
Разбегание кавказских устремлений по ту сторону России имеет несколько основных адресов: Запад (к которому прямо и без всяких сомнений стремится Грузия); снова Запад, но в турецком исполнении (Азербайджан); мифический арабский Восток (чье шариатское одеяние примеряла было одно время Чечня)… Перед другими кавказскими обществами может возникнуть дилемма – в каком качестве «двигаться по ту сторону России»: вместе со своими территориями или персонально-отходническим порядком – тем порядком, каким сейчас начинает рассыпаться по «дальнему зарубежью» амбициозная кавказская молодежь.
И здесь, в сущности, нет большой разницы, куда ехать – везде прежней Страны для них больше нет».
О том, насколько оправдались ожидания амбициозных кавказцев, уехавших покорять «дальнее зарубежье», у нас будет возможность скоро поговорить.
Михаил Полторанин, ныне просто журналист, а при Ельцине вице-премьер РФ, детство провел в Восточном Казахстане, куда при Сталине были депортированы вайнахи (чеченцы и ингуши), и мог наблюдать их быт на протяжении довольно многих лет. Свои впечатления от них он сформулировал в книге «Власть в тротиловом эквиваленте» (М., 2011. С. 204–207) следующим образом:
«Как растут на планете реликтовые деревья, так сохранились на ней и реликтовые этносы. Живут с языческих времен по родовому традиционному праву. У одних племен до сих пор считается нормой потчевать желанного гостя печенью свежеукокошенных пленников, у других – бросать со скал жертвенных молодок – красавиц. Но это, слава Богу, где-то там далеко, за морями да за джунглями.
И вайнахи придерживаются древних обычаев предков, строго соблюдая неписаные законы – адаты. У каждого клана, то есть тейпа свой адат… И только к государству и инородцам (иноверцам, гяурам) у всех адатов одинаковый подход. Истинному чеченцу не пристало уважать чьи-либо интересы, кроме лично своих и интересов своего племени. Он должен презирать государство и всех инородцев, обворовывать их, грабить, заниматься разбоем. А если кто-то начнет мешать, того разрешается отправлять на тот свет. Адаты учат: «Государство – это ничто, клан – все», «Воровство – доблесть», «Все иноверцы – враги» и т. д.
Вайнахам полагается с раннего возраста приучать своих детей к налетам и разбоям. Даже образованные вайнахи, которые пообтерлись в столичных вузах, так натаскивают своих подростков «на всякий случай» и для соблюдения традиций. «Иначе соседние кланы начнут относиться к их роду как к сборищу отступников от горских обычаев».
И далее:
«В теснинах Кавказа, где все на виду друг у друга… важнее даже не быть правоверным чеченцем, а в глазах сородичей и соседей – казаться им. Вайнахи – это нация показных, внешних эффектов, для них ритуал намного важнее существа самого дела. А Чечня – Ярмарка Тщеславия. В ней любят демонстрировать друг перед другом, у кого выше забор, кто больше пленил рабов в набегах на Ставрополье, у кого богаче добыча на грабеже поездов. «Ты не можешь украсть даже барана!» – эти слова бросают в лицо вайнаху, чтобы унизить его».
Когда читаешь подобное, невольно думаешь, что российские олигархи, демонстрирующие друг другу, у кого из них круче иномарка, роскошнее вилла и длиннее яхта, недалеко ушли от представителей «реликтовых этносов».
ЗАКАВКАЗСКИЕ РЕСПУБЛИКИГрузия
Грузия первой из стран Закавказья вошла в состав России. Эта страна, куда христианство пришло вскоре после провозглашения его государственной религией в Византии, к началу XIX века представляла собой совокупность царств и княжеств: Картли, Кахети, Имерети, Самцхе-Саатабаго, Мегрелия, Гурия и Абхазия. Эти мелкие государства постоянно подвергались нашествиям со стороны Ирана и Турции, что могло привести к полному уничтожению грузинского народа. Перед лицом такой опасности царь Картли и Кахетии Ираклий II обратился за помощью к православной России.
Россия пришла на помощь. В 1783 году в крепости Георгиевск был заключен трактат, по которому был установлен протекторат России над Восточной Грузией. Российское правительство, принимая Грузию под свое покровительство, гарантировала ее автономию и защиту в случае войны. В 1801 году Восточная, а в 1803–1864 годы – и Западная Грузия вошли в состав России, образовав Тифлисскую и Кутаисскую губернии.
Со школьных лет помним мы строки из поэмы Лермонтова «Мцыри»:
И Божья благодать сошлаНа Грузию! Она цвелаС тех пор в тени своих садов,Не опасаяся врагов,За гранью дружеских штыков.
Эта помощь Грузии дорого обошлась России. Пути сообщения России с Грузией постоянно подвергались нападениям со стороны горцев Северного Кавказа, живших преимущественно грабежом. И, чтобы обезопасить движение по этим магистралям, России пришлось вести почти полувековую (1817–1864 годы) изнурительную Кавказскую войну, унесшую тысячи и тысячи жизней наших солдат, но закончившуюся присоединением Северного Кавказа к России.
Можно сказать, что и в советское время Грузия цвела – стоит лишь сравнить, например, уровень жизни рязанского и грузинского крестьянина.
По словам Цуциева, к середине 1960-х годов грузин в представлении русских – это прежде всего ловелас с Черноморского побережья, курортный ухажер, милый, мечтательный, привлекательный рыцарь и чудак в одном лице. («Счастливая Леночка – она вышла замуж за грузина!»). Или, как писал Анатолий Макаров: «В массовом представлении грузин воспринимался воплощением всех мыслимых художественных талантов – артист, живописец, поэт, тамада, плейбой… Короче говоря, человек-праздник». И у грузин «складывался некий… комплекс превосходства, победительности, самоуверенности и легкого презрения ко всем, кто под их обаяние самозабвенно попадал». Их элите казалось, что она может занять такое же положение плейбоя и во всем цивилизованном мире, если Грузия станет самостоятельной.