– А ты что будешь делать?
– Когда узнают, что я свободен, за предложениями дело не станет.
Предстояло переговорить о самом тяжелом, и Селерен не решался перейти к этому вопросу.
– А как дети?
– Не знаю... И Аннет тоже не знала... У нас с тобой одна и та же группа крови...
– Кто тебе сказал?
– Аннет посмотрела твое водительское удостоверение...
– Но ты спал с ней чаще, чем я...
– Возможно. Но это ничего не значит...
– Я оставляю их у себя, – твердо сказал Селерен.
– В любом случае я не могу их у тебя забрать. По закону они твои... А кроме того, Эвелин не согласилась бы...
Впервые, с тех пор как он познакомился с Брассье, Селерен видел обреченность в его глазах...
– Официант! – позвал тот. – Еще один двойной коньяк. – И потом: – Я не пришел сюда твоим врагом, Жорж... Уже давно я хотел поговорить с тобой...
– И ты сказал бы мне правду?
– Да. Знаю, я причинил бы тебе боль, но так было бы лучше, чем постоянная ложь между нами... Когда я приходил к тебе обедать и видел Жан-Жака и Марлен...
Он отвернулся, и Селерен подождал, пока он совладает с собой.
– Где они сейчас?
– Жан-Жак блестяще сдал экзамен на степень бакалавра и сейчас путешествует по Франции пешком вместе со своим приятелем...
– А Марлен?
– Она поехала на две недели к подруге в Сабльд'Олон, а потом приедет ко мне на Поркероль.
– Ты разрешишь мне повидаться с ними?
– При условии, что ты не будешь говорить с ними о прошлом...
– Я не настолько жесток... А что собирается делать Жан-Жак потом?
– В сентябре он поступает в школу в Кембридже, чтобы совершенствоваться в английском... _
– А дальше?
– Он еще сам не знает. Ему не хочется решать этот вопрос легкомысленно. Он серьезный парень, даже слишком серьезный. Его привлекают психология и общественные науки, но он собирается изучать их в Штатах...
Они долго молчали, и Жорж Селерен бросил взгляд на аркады, окружавшие залитую солнцем площадь, на которой шумно играли дети. Дома в стиле Людовика Тринадцатого образовывали правильный четырехугольник. Когда Жан-Жак был совсем маленьким, – они с Аннет привозили его сюда гулять в своем маленьком автомобиле. Потом появилась Марлен, и Селерен чаще всего сам катал ее здесь в колясочке.
Стоял прекрасный день, один из тех дней, которые влюбленные вспоминают всю жизнь. Такая пара сидела на террасе через три столика от них, они держались за руки и неотрывно смотрели друг другу в глаза.
Брассье очнулся первый.
– Сегодня я в последний раз переступил порог мастерской на улице Севинье...
Селерен ничего не ответил. Он все так же смотрел на Вогезскую площадь, особенно на мальчонку, игравшего в серсо. Такая сейчас редкость видеть ребенка, который играет в серсо.
– Мой адвокат составит необходимые бумаги...
– Я хочу возместить тебе твою долю...
– Я уже возместил ее десятикратно...
– Я сказал, что я этого хочу...
– Мой адвокат напишет тебе. Это мэтр Лефор с авеню Курсель... Он, конечно, не может вписать в акт детей, но я направлю тебе письмо, в котором...
– Нет.
– Почему?
– Потому что такие вещи не пишут... К тому же у меня в доме ничего не запирается на ключ...
– Официант!
– Я назначил эту встречу... Я и заплачу по счету...
Оба чувствовали себя неловко. Никто не решался встать первым.
Наконец Селерен не выдержал.
– Прощай... – пробормотал он, не глядя на Брассье.
– Прощай, Жорж...
Селерен шагнул в тень на улице Па-де-ла-Мюль и услышал, как заработал мотор «Ягуара».
Эпаленмс, 11 октября 1971 г.
Примечания
1. Ограбление (англ.)