Но самым серьезным нарушением являлось то, что Королевское предписание лишало обвиняемого защиты, предоставляемой правилами снятия свидетельских показаний. Большинство людей понимают смысл слова «слухи» и знают, что основанные на слухах показания не могут быть представлены в английском суде. Старая поговорка гласит: «Слова солдата – не доказательство». В назначенном Королевским предписанием суде все сказанное или написанное неким солдатом даже много лет назад рассматривалось как свидетельство, вне зависимости от того, жив или уже умер солдат на момент проведения процесса. Слухи принимались к сведению независимо от того, получены ли они из первых, вторых или сотых рук. Обвинение могло предъявлять – и предъявляло – показания, данные людьми, которых оно отказывалось вызвать в суд или отказывало защите в их перекрестном допросе. Суду вменялось принимать все подобные свидетельства, поскольку они могли оказаться «полезными при доказательстве или опровержении обвинения». Всю свою историю английское законодательство придерживалось принципа, что основанные на слухах показания столь опасны, что не должны иметь ни малейшего веса в суде, и тем не менее суды над солдатами противника сами должны были решать, какое значение следует придавать основанным на слухах показаниям. На практике же обвинение полагалось на свидетельства, даже пятидесятая часть которых не могла быть принята во внимание английским судом. И наконец, обвиняемого лишили всех прав на апелляцию.
Немцы, чье состояние конфисковали, остались без средств на защиту; единственное предоставляемое им денежное содержание состояло из мизерных ежедневных выплат, которые могли делать местные немецкие власти через немецких же адвокатов обвиняемых. Никакой подготовительной работы не проводилось, и немецкий адвокат оказался абсолютно не в курсе английской судебной процедуры, на которой основывался процесс. В Германии, насколько нам известно, сторона защиты играет весьма незначительную роль. До суда они могли не видеть свидетелей, а вся процедура допроса и перекрестного допроса проводилась судьей, а не адвокатом. Таким образом, немецкие адвокаты не имели опыта и истинного понимания техники перекрестного допроса или снятия свидетельских показаний так, как знаем их мы.
Фон Манштейну обвинение предъявили 1 января 1946 г. Частные пожертвования в Германии и великодушие немецких юристов позволили ему и другим военачальникам иметь немецких адвокатов. Фон Манштейна представляли доктор Латернер и доктор Леверкун. До середины мая они оказались не у дел. Никаких документов предоставлено не было, только постановление об обвинении в самых общих чертах. Доктор Латернер уже до этого имел значительный опыт судов над военными преступниками. Он представлял Генеральный штаб на международном Нюрнбергском процессе, где успешно доказал, что, в рамках Нюрнбергского соглашения, члены Генерального штаба не могут являться коллективным ответчиком. Он выступал в защиту фельдмаршала фон Лееба перед американским судом и фельдмаршала Кессельринга перед британским. Исходя из этого опыта он пришел к убеждению, что не обладает достаточной компетентностью для ведения защиты перед иностранным судом, основанным на чуждой ему юридической процедуре. Полагаю, что именно к такому заключению должен был прийти любой здравомыслящий адвокат. Я определенно должен считать себя совершенно некомпетентным для участия в процессе даже в американском суде, хотя там говорят на том же языке и используют практически одинаковые законы. Доктор Леверкун, которому довелось жить и в Англии, и в Америке, полностью разделял мнение доктора Латернера. В июне он приехал в Англию, дабы попытаться убедить британское правительство назначить для ведения защиты английского адвоката. Я и сам поднимал в парламенте вопрос, касающийся процесса над генералами, и доктор Леверкун связался со мной. Я пообещал сделать все возможное, чтобы убедить правительство обеспечить защиту всем, что оно сочтет необходимым, и, главное, назначить английского адвоката. Обвинение должно было представляться главным судьей с четырьмя помощниками. И мне казалось нарушением законности, если защита не будет представлена аналогичным образом. Но мне не удалось ни в чем убедить правительство. Тогда доктор Леверкун написал письмо в «Таймс», выдержка из которого приводится ниже: «Мнение мое и моих коллег состоит в том, что без содействия британской адвокатуры мы не можем быть уверенны, что фон Манштейн получит надлежащую защиту. Суд является британским судом, состоящим из британских офицеров, действующих в соответствии с британской юридической процедурой и британскими правилами снятия показаний, с которой ни один из нас не знаком. Британская техника перекрестного допроса является совершенно чуждой для адвокатов континентальной Европы. Более того, с нашей точки зрения, только британский адвокат (предпочтительно служивший в британских вооруженных силах) полностью компетентен в понимании психологии суда подобной природы».
В результате после этого письма кавалер Креста Виктории лорд де Л’Айла и Дадли и генерал лорд Бриджмен открыли подписной лист на сбор средств, необходимых для полноценной защиты. Уинстон Черчилль стал одним из первых подписчиков фонда. На цели предоставления фон Манштейну британской защиты было собрано порядка двух тысяч фунтов.
Доктор Леверкун спросил меня, готов ли я взять на себя ведение защиты. По ряду причин мне не хотелось браться за это дело. У меня не было особого желания раздражать собственное правительство, которое я всей душой поддерживал. С профессиональной точки зрения невелика честь участвовать в злополучном процессе, в котором любая защита практически обречена на проигрыш. Я прекрасно понимал, что предстоит колоссальный объем работы, а я планировал устроить себе отпуск после тяжелого года. Но тем не менее доктор Леверкун настоятельно просил меня принять предложение, и я чувствовал себя не в силах найти приличествующий повод для отказа. Однако заявил, что поскольку рассматриваю этот случай скорее как политический, чем юридический, то не могу принять плату за свою работу.
Когда дело дошло до суда, оказалось, что против Манштейна выдвинуты обвинения по 17 пунктам. Как выразился тогда один из репортеров, обвинение собрало все, что произошло во время войны на Востоке, и обрушило на голову фон Манштейна.
Похоже, обвинение составило список всех инцидентов, когда преступался любой из законов или обычаев ведения войны и которые могли произойти на любом участке фронта, где воевал фон Манштейн. Поскольку все это простиралось на четыре с половиной года жесточайшей войны, обвинение смогло представить список из нескольких сотен инцидентов. Инциденты, или, как их назвали, «частные случаи», были поделены на 17 групп, и на каждую приводились ссылки на приказы, отданные высшим командованием. К тому же голословно утверждалось, будто эти «частные случаи» явились результатом этих приказов. Затем, перед приказами, выдвинули утверждение с различными формулировками, но в целом сводящееся к тому, что фон Манштейн повинен во всех последствиях приказов высшего командования. И наконец, в комментариях к каждому пункту обвинения появились слова «вопреки законам и обычаям войны».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});