Читать интересную книгу Соучастие - Владимир Чванов

Муратов опять улыбнулся.

— Не согласен? — удивленно спросил Казаков. — Сколько нам времени остается на личную жизнь? Не ответишь. Происшествия, допросы, задержания, обыски, тяжелые разговоры с потерпевшими. И за всем этим — люди. Сплошная драма в трех частях. А после работы, даже ночью, — думаешь о том, что говорилось на совещаниях, что прояснилось на допросах, что не выяснено при осмотре, о чем не договорили потерпевшие и задержанные. И так изо дня в день.

— Это верно, — с готовностью ответил Муратов. — Ноги и те сами собой вышагивают туда, куда надо. Но ноги не главное. Важно, чтоб голова всегда хорошо работала. Только знаешь, наверное, в нашей работе так и должно быть. Без такого напряжения чужую боль не снимешь, не облегчишь.

— Пожалуй, — согласился Казаков. — Недаром нас называют оперативниками. Вот мы и заняты постоянно. И не хватает нас для друзей, знакомых.

— На случайных знакомых можно время сэкономить, — сухо сказал Муратов. — Знакомые — не друзья. Они вспоминают нас, когда возникает потребность…

Машина притормозила у пятиэтажного старого дома, затерявшегося в одном из переулков на Сретенке. Потянув на себя входную дверь с тугой пружиной, они вошли в подъезд. На лестничной площадке тускло горела лампочка. Подсвечивая фонариком, Муратов тихо шел по длинному, как в общежитии, коридору, отыскивая нужную квартиру. Нажал кнопку звонка — дал два коротких. С минуту ждал.

Нажал на кнопку еще раз. За дверью, обитой стареньким черным дерматином, послышались шаги.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Аварийная. Нижний этаж залило…

— Еще не хватало. Вас днем не дозовешься, а тут сами заявились… — ворчала женщина, щелкая задвижкой.

Дверь приоткрылась. В проеме показалась остроглазая худенькая старушка.

Муратов переступил порог.

— Не беспокойтесь, мамаша, — тихо сказал он, показывая красное с тисненым гербом удостоверение. — Мы из милиции, — и мягко захлопнул входную дверь.

Старушка оказалась словоохотливой. Без смятения в глазах она проговорила:

— А я не беспокоюсь. Бояться мне нечего, миллионов не имею, — и все же выражение ее лица изменилось. Склонив голову набок, она разглядывала их.

— Четкина Валентина здесь живет? — шепотом спросил Муратов.

— Валя? Здесь! Вот тут, — указала на покрашенную светлой краской дверь и пояснила: — Она свою комнату почему-то берлогой называет. Значит, милиция ею заинтересовалась? А я подумала, кавалеры пришли, наговоришь чего лишнего.

— Кто у нее сейчас? — спросил Казаков.

— Не знаю. Все магнитофон крутили…

Дверь Четкиной была не заперта. Они постучали. Никто не ответил. В комнате слегка накурено, пахло горьковатыми духами.

Муратов пошарил рукой по стене, нащупал выключатель. Комната оказалась большой и уютной. Слева синий угловой диван, около него кресла. В углу — цветной телевизор.

Настенные часы мягко пробили семь.

— Кто там? — раздался за занавеской мужской голос.

— Милиция… Оденьтесь, поговорим в коридоре, — хмуро сказал Муратов. — Вопрос небольшой есть.

Втроем они вышли из комнаты. Старушка в шлепанцах шмыгнула на кухню. Оттуда сразу же послышались звуки передвигаемой посуды. Похоже, до этого она стояла у двери.

Даже не глядя на паспорт, Казаков понял, что перед ними не Пушкарев.

— Судя по штампу, вы, гражданин Тарголадзе, совсем недавно из загса, а уже свой адрес успели спутать… Чему улыбаетесь?

— Не будьте придирчивы. Супружеская верность — такая же редкость, как и сиамские близнецы, — нахально протянул Гурам. И уже серьезно: — Я в женатых только значусь. Штамп в паспорте менять надо. Уже год не живу с женой.

— Наверное, это лучше для нее, — сказал Муратов. — Пойдем, Казаков, здесь все ясно.

ГЛАВА 10

Виктора задержали в аэропорту Шереметьево за полтора часа до отлета в Тбилиси. В протоколе указали, что у него изъято: «женское пальто, новое, демисезонное, темно-синего цвета, на бежевой из искусственного меха подкладке, с товарным ярлыком. Цена сто шестьдесят два рубля». На «газике» Виктора привезли в отделение. Было около девяти. По коридору ходили люди в штатском и форме. Они смотрели на него не сердито, а некоторые совсем не смотрели — проходили мимо.

Виктор тяжело привалился к боковушке деревянного дивана и сидел неподвижно, уставившись глазами в свежевыкрашенный коричневый пол. Он удивлялся, что его долго не вызывают. Почему-то казалось, что допрашивать должны сразу, чтобы быстро добиться правды. Сердце колотилось так, словно долго-долго бежал. Только сейчас, в этом тихом, светлом коридоре, понял все, что случилось. Он больше всего боялся не того, что его задержали и начнут скоро допрашивать, а того, что будет впереди. Но неожиданная мысль овладела им полностью. Она принесла еще бо́льшие страдания.

«Выходит, я и сейчас о себе, не о матери, думаю. Зачем я взял чужие деньги? Чтобы на них купить ей пальто? — спросил сам себя. — А она, понятия не имея о моем нечестном поступке, будет носить его и по-прежнему гордиться, что вырастила заботливого сына… Хорошо, что задержали, что милиция избавила ее от такого позора. Но ведь ей скажут, а узнав, выдержит ли? Гипертония. Плохое сердце…» До жути захолонуло в груди. Виктор гнал от себя эту страшную мысль.

И вдруг все показалось ему нереальным. Будто бы это стряслось не с ним, а с кем-то другим, совершенно не известным человеком. Он внезапно увидел себя как бы со стороны. Такое чувство охватывало его в кинозале, когда на экране развертывались события, не имевшие непосредственного к нему отношения и в то же время волновавшие его. Волновавшие потому, что на экране был такой же человек, как он, — его ровесник, переживавший трудные минуты сомнений, колебаний, страха.

«Я это или не я, — думал Виктор. Ему даже захотелось себя больно ущипнуть, чтобы оказаться вновь в привычной обстановке. — Это я, — с горечью сказал он. — И все это происходит именно со мной. Сейчас меня будут обвинять в самом подлом поступке — в нечестности».

«Это не ты», — вдруг заговорил в нем какой-то незнакомый голос того, кто, видно, никогда бы не подумал, что он способен украсть, обмануть, солгать. Виктор привык ощущать себя порядочным человеком, который может прямо смотреть людям в глаза. Сможет ли он теперь открыто смотреть в глаза следователю, который, наверное, скоро вызовет в пугающий его кабинет?

И тут другой голос вдруг напомнил ему один случай, который он, казалось, навсегда забыл. Случай пустяковый и, в сущности, ничтожный. Может быть, он никогда бы о нем и не вспомнил. А вот сейчас все ожило в памяти.

Он входит в книгохранилище библиотеки, где временно работал его давний товарищ, помогавший ему готовиться к экзаменам. Нужна была какая-то старая книга — учебник, выпущенный несколько лет назад. Они вдвоем рылись в груде книжного развала, потому что все там было в беспорядке, и книгохранилище хотели перевести в другое место. Товарища кто-то позвал. Виктор остался один. Он распрямил затекшую спину и увидел перед собой на книжной полке книгу Александра Дюма. Роман «Сорок пять». Дальнейшее как бы происходило помимо его воли. Он взял портфель, лежавший на подоконнике, быстро расстегнул замок, шагнул к полке и сунул в него желанную книгу. Через полчаса, когда шел по улице, почувствовал на минуту горький стыд, но тут же успокоил себя. Рассудил, что книга все равно бы пропала в этом хаосе, что ничего поэтому противозаконного не совершил.

«Сорок пять» он читал с наслаждением и с чистой совестью. А потом у него самого кто-то «зачитал» этот лохматый томик, и он не почувствовал досады.

«Это было с тобой, — сказал ему вдруг второй голос. — Ты напрасно забыл этот случай. Ты тогда украл».

А первый голос тут же стал опровергать: «Что за вздор? Какое отношение этот давний и мелкий случай имеет к сегодняшнему событию?»

Неожиданно для самого себя Виктор стал отчетливо вспоминать все случаи, когда говорил неправду, обманывал, хитрил. Это хранилось в его памяти словно в каком-то наглухо запертом, забытом ящике. И этот ящик теперь раскрылся. Все забытое и полузабытое, давнее и совсем недавнее начало оживать в сознании.

«Может быть, я напрасно сомневаюсь в своей честности, искренности, правдивости? — подумал он. — Ведь если я лгал, то очень редко и только по крайней необходимости, никто от этого не пострадал. Ведь если я хитрил, то во имя хороших целей. Если я обманывал, то это было нечаянно».

И тут перед ним как бы вспыхнул экран, и он увидел себя в самом его центре. «Как странно, — подумал он. — Ведь раньше я никогда не видел себя со стороны. Но ведь другие-то видели». Сейчас он совершенно ясно вспомнил, как в восьмом классе одна девчонка, чересчур прямолинейная и жесткая в своих суждениях, кинула ему в лицо: «Ты лжец и лицемер».