— Он не в порядке, — качнул головой Лоусон.
— Сэр?
— Он взял винтовку?
— Взял…
— Ты слышал выстрелы?
— Нет, сэр… я слышал только ветер, но… — Рустер нахмурился. — А в кого, по-вашему, он должен был там стрелять?
— Так, мне плевать, что вы скажете, Лоусон, — Гантт снова снял свой фонарь с гвоздя. — Я собираюсь выйти туда и помочь Тэбберсу, если это необходимо. А это, скорее всего, так, потому что такой тертый калач, как он, обязан был отозваться. Если не отозвался, стало быть, что-то случилось.
— А что с фарой? — встрепенулся Эрик. — Она сломалась?
— Такое иногда бывает. Не о чем беспокоиться.
— Вы знаете, что она не разбилась сама по себе, — предупреждающим тоном произнес Лоусон. — И это было сделано не просто для того, чтобы лишить нас света. Это было посланием.
— Не говорите ерунды!
— Они так сообщают нам, что взяли ситуацию под свой контроль.
— Они? Кто? Индейцы? Сиу[12] выгнали отсюда уже давно!
— Поверьте, уж лучше бы это были индейцы, вышедшие на тропу войны.
— Если не индейцы, то кто же тогда?
И снова… что им сказать? Как заставить их понять? Лоусон осознавал, что, что бы он им ни сказал, они попросту сочтут его сумасшедшим. Он посмотрел на Энн в поисках помощи, но она смогла лишь покачать головой, потому что прекрасно помнила, как реагировала на месте этих людей, там, на болоте между Ноктюрном и Сан-Бенедикта. Она знала, что никто не поверит.
— Я думаю, — внезапно заговорил Илай Эстерли. — Что мистер Лоусон со знанием дела говорит кое о чем… нечестивом. И это нечто вернулось сюда, чтобы укусить его.
— Что ты там бормочешь? — в голосе Ребинокса прозвучало заметное опасение, не очень успешно маскируемое небрежностью.
— Взгляните на него! Внимательно посмотрите! Разве не отличается он своей внешностью от обычных людей? Я заметил, что он не осмелился коснуться Распятия, — Эстерли поднялся и вышел в проход. — Я видел многое в этой жизни. Я познал много Тьмы на своем опыте. Именно поэтому научился распознавать ее, — его палец указал на Тревора. — Этот так называемый человек, скрывающийся среди нас, друзья, может называться только одним словом: чернокнижник.
— Чернокто? — переспросил Преско.
— Мужской аналог ведьмы или колдуньи, — пояснил Эстерли. — Путешествует со своей ведьмой-спутницей, но она еще не полностью продала свою душу Дьяволу, поэтому смогла коснуться Распятия. У меня было странное чувство относительно этого человека с того самого момента, как я увидел его в первый раз и посмотрел на него. Он прочитал мои мысли. Он источает зло. Неужели вы не чувствуете, как оно разливается по этому вагону?
— Да! — воскликнул Матиас, голос его сорвался на предательский писк. — Черт, да! Я чувствовал это!
— Ох, да ради Бога! — закатил глаза Гантт. — Никаких ведьм не существует!
— Говорю вам, это существо перед нами! Просто посмотрите на него! И раз он боится чего-то, что блокировало пути, тогда есть всего два варианта, что это может быть: либо его колдун-соперник, такой же темный, как он сам, либо… отмщение и нечто светлое и праведное, посланное с Небес!
Лоусон нервно хохотнул, и это лишь распалило проповедника.
— Мы заставляем его нервничать, видите? — громогласно возвестил Эстерли, его палец все еще указывал на Лоусона. — Он не может выносить свет. Я заметил это, когда жил с ним и этой женщиной в одном отеле! Он никогда не выходил на улицу днем, только ночью. Она — могла, но он — никогда. О, нет… это существо не может вынести света истины! — рука проповедника медленно опустилась. — Господа, пред нашим Небесным Отцом нам выпало испытание оказаться лицом к лицу с чудовищем!
— А я считаю, что он обыкновенный мудак, — фыркнул Ребинокс.
— Преподобный Эстерли, — спокойно обратился к проповеднику Тревор. — Вы… скажем так… немного запутались после всего того, что вам пришлось испытать в жизни. Могу я называть вас Илаем? — он сделал паузу, позволив вопросу несколько секунд повисеть в воздухе. — Я соболезную вашей утрате, Илай, вы потеряли единственного сына. Пуля в спину и неизвестная могила в поле. Это было сложно для вас, я знаю. Особенно после того, как вы сами стольких людей отправили в такие же безвестные могилы, выстрелив им в спины…
Лоусон смотрел, как кровь — то ничтожное количество, что бежало по венам этого человека — отлила от лица Эстерли, и его бледность теперь делала его похожим на вампира.
— Я уверен, — продолжил Лоусон все тем же тихим тоном. — Что доброта все еще живет в вас, но она слишком долго пряталась на дне бутылки и прижималась Библией. Иногда вы блокировали ее обоими способами сразу. Я не чернокнижник, сэр, равно как и Энн — не ведьма. Хотя в ваших словах есть доля истины: я прочел ваши мысли, потому что у меня есть способность проникать в разум людей, я могу сделать это с каждым на этом поезде. И в том положении, в котором мы оказались, вам лучше считать меня… — он сделал паузу, представляя, какое слово следует сказать следующим. А затем он вспомнил недавний разговор с Эриком. Нечто, от чего он отрекся тогда, но должен был вновь принять на себя эту роль сейчас.
— Считать меня своим ангелом-хранителем, — вздохнул он, обращаясь теперь ко всем присутствующим. — Я — ваш единственный шанс на то, чтобы — как сказал мне мистер Матиас несколько часов назад — увидеть следующий рассвет, — он посмотрел туда, где лежала раненая девушка, имени которой он до сих пор не знал, и внутренности его скрутило тугим узлом от жажды. Ее кровь манила постоянно, но сейчас с каждой секундой все яснее становилась мысль, что, если в ближайшее время ничего не предпринять, девушка скорее всего умрет…
Так, может…
В конце концов, кем она была для Тревора? Кем был для него хоть кто-то из этого вагона? Кроме, разве что, мешков с кровью. Они были едой, которая может сделать сильнее, деликатесом. Так, может, пора принять это в себе и перестать идти путем Господа, который не желает принимать его в свои объятья?
— Мое имя Тревор Лоусон, — чуть подрагивающим от жажды голосом, заговорил он, уставившись в пол. Мгновенно повисло молчание, нарушаемое лишь завываниями ветра снаружи. — Я родился в Алабаме. У меня есть… у меня были жена и дочь. Я сражался на войне… под Шайло. Я человек. Я человек. Я человек… — он зажмурился так сильно, как только мог, и на несколько секунд застыл, руки его сжались в кулаки. — Я клянусь… что им и останусь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});