Читать интересную книгу Иона - Алекс Тарн

Затем Яник переодевается сам. Сейчас бы покурить… но сигареты намокли. Может, стрельнуть у этих, как их там — койоты позорные?.. Масуд, будто подслушав его мысли, подходит с пачкой. Понаблюдав за яниковыми реанимационными усилиями, он проникся к нему дополнительным уважением. Настолько, что решился на неформальные контакты.

— Ты? — говорит он, присаживаясь рядом на корточки. — Ты? Имя?

Прежде чем ответить, Яник берет сигарету и закуривает. Он еще сердит на Масуда и потому решает не допускать никакой фамильярности.

— Имя? — переспрашивает он. — Мое имя — Иона.

— Что? — Масуд отшатывается, как от удара палкой. — Юнус?!

Он поспешно отползает к своей стае, и они начинают интенсивно кудахтать, на все лады склоняя слово «юнус», и часто-часто, с непонятным выражением, напоминающим страх, поглядывают на Яника. Затем один из койотов встает и, согнувшись в три погибели, семенит в его сторону, держа стакан чая в вытянутых руках. Не доходя двух шагов, он опускается на колени и ставит стакан у яниковых ног. Голова его низко опущена, лоб почти касается земли.

— Юнус… — слышит Яник сдавленное бормотание. — Юнус… Юнус…

Отползает койот тоже довольно странно — реверсом, избегая поворачиваться спиной и все так же низко опустив голову.

Недоумевающий Яник берет стакан. Что такое? Что теперь? Час от часу не легче с этими аборигенами… А… ну их… лишь бы Андрей оклемался. Он допивает чай и закрывает глаза. На черном фоне смеженных век в дремотном калейдоскопе мелькают камни, кусты, пятна снега… и снова камни, камни… и круглое озабоченное Мишанино лицо с капельками пота на обширной лысине.

— Нет уж, Мишаня, — решительно командует ему Яник, — нет уж; не сейчас, подожди, друган, потом потолкуем… потом… мне теперь выживать надо и Андрея вытаскивать… так что потерпи уж, ладно?

Мишаня улыбается своею виноватой улыбкой и уплывает в черно-желтую сонную круговерть камней и кустов… и — вот она, наконец, — Пал… Пал ласково улыбается ему; она берет его сердце обеими руками и тихонько выкручивает, как тряпку, и от этого сердце щемит, неимоверно нежно и счастливо, и он взлетает над всем остальным миром с его камнями, кустами, Беликом и Мишаней, взлетает туда, где есть лишь Пал, и мягкая тряпка его собственного сердца, и свет, и радость… и засыпает, засыпает.

3.

Он пробуждается, как от толчка, сразу, рывком, все вспомнив, и открывает глаза во всеоружии этого неприятного, плохого, но необходимого знания. Уже совсем рассвело; холодный ветер суетится под серым клочковатым небом, мокрые горы окружают его со всех сторон, куда только хватает взгляда. Андрей мирно посапывает рядом, и стая койотов, сгрудившись вокруг непременного чайника, терпеливо ждет яникова пробуждения. Сколько же он спал? Часа четыре, не меньше… надо же, и Масуд не разбудил… странно… а ведь как торопился. Яник потягивается и встает, вслушиваясь в мышцы и суставы. Результаты его вполне удовлетворяют: есть, конечно, нытье тут и там, но до истерики не доходит.

Проводники наблюдают за ним молча, с каким-то непонятным почтением. Да что такое? А… — вспоминает он, — это началось еще ночью, с имени… Юнус… да, точно… надо же, какое имя у него значительное. А ну-ка, проверим… Яник поворачивается к койотам и делает подчеркнуто повелительный жест, подзывая Масуда. Примерно так же он подзывал в армии провинившегося салагу-новобранца — пронзительный и в то же время небрежный взгляд куда-нибудь в область лба, скупое движение указательного пальца и презрительно оттопыренная нижняя губа… Эффект превосходит все ожидания: Масуд поспешно вскакивает и бочком, мелкой побежкой, подкатывается к нему, неся стакан чая. Во дела!

Только богатый опыт армейских внеуставных отношений позволяет Янику не выдать своего безмерного удивления. Он важно, не поблагодарив, принимает стакан, неторопливо отхлебывает, кривится и лишь затем снисходит до звукового контакта.

— Почему не разбудил? — спрашивает Яник, как и положено начальству — отрывисто и негромко, показывая для верности на часы.

Масуд молчит. Его угловатая поза выражает сложную гамму противоречивых ответов и оправданий — от «не хотели тревожить священный сон господина» до «виноват и готов понести заслуженное наказание».

— Ладно… — Яник милостиво ослабляет испепеляющую мощь взгляда, оставляя, впрочем, Масуда в неведении относительно его будущей судьбы — отменено ли наказание?… или просто отсрочено?.. — Будите его. Идем дальше.

Он коротко кивает на спящего Андрея и, не глядя, возвращает недопитый чай, будучи уверенным, что услужливая рука подхватит стакан как раз вовремя. Что, собственно, и происходит.

Андрей поднимается с трудом, охает, делает несколько пробных шагов и приседает, безнадежно мотая головой. Ничего, расходится… Яник наклоняется к нему, кладет руку на плечо, заглядывает в глаза — как дела, братишка?

— Уже получше… — Андрей поднимает осунувшееся лицо. — Спасибо, Яник. Пока сюда шли, думал — сдохну. А сейчас получше… я дойду, ты не волнуйся.

— Ну и славно. Ты вот что… пойдешь сразу за мною. Если что — не стесняйся, цепляйся за мой пояс, хорошо?

Белик благодарно кивает.

— И еще… — продолжает Яник. — Настраивайся на долгий путь. Сколько нам осталось — неизвестно; у этих друзей спрашивать бесполезно, они только до двух считать умеют. По моим расчетам, идти еще минимум сутки, на это и рассчитывай. Теперь… жратвы у нас нету, только чай этот липкий, так что пей больше. Пойдем не торопясь, в твоем темпе. Как почувствуешь, что — все, кончаешься — говори мне, отдохнем. Я этому капо больше не позволю гонять нас по горкам, как сидоровых коз. Он у меня теперь на крючке, папуас курдский… Почему — не спрашивай, сам не знаю. Ну давай… поднимайся… сначала будет несладко, потом расходишься.

Они начинают спускаться. При свете дня идти легче. Из Мишаниного свитера Яник соорудил толстые гетры себе и Андрею; теперь их избитые и ободранные голени худо-бедно защищены. Спуск — подъем, и опять — спуск. Масуд и в самом деле ведет группу не торопясь, намного медленнее, чем раньше. Причина выясняется часа через два, когда они выходят на середину очередного склона. Там Масуд неожиданно сворачивает к небольшой укромной пещере, сбрасывает с себя багаж и со всем респектом приглашает Яника следовать за ним — вверх, к невысокому нагромождению камней. Он двигается пригнувшись, будто прячась, и Яник следует его примеру. Дойдя до гребня, Масуд и вовсе начинает передвигаться ползком. Что за черт? Недоумевающий Яник ползет следом. Наконец, проводник останавливается и делает ему знак: смотри, там, внизу…

И впрямь. Внизу, в каких-нибудь трехстах метрах, очередной турецкий лагерь — палатки, джипы, сторожевые вышки, белый полумесяц и звездочка на выцветшем кровавом фоне.

— Видишь? — шепчет Масуд. — Нам надо туда, — он машет рукой мимо лагеря. — Днем нельзя, только ночью. Снайперы… пу!.. пу!.. Будем ждать. О'кей?

Яник кивает. Теперь ему понятна давешняя ночная торопливость койота — видимо, тот планировал преодолеть опасный участок еще до рассвета. Сейчас же и в самом деле спешить некуда. Они спускаются назад, к группе. В пещере, ясное дело, уже шипит газовая плитка… чай, будь он неладен. Яник подсаживается к Андрею.

— Знаешь, босс, — говорит он. — Если случится невероятное чудо и Господь вернет меня домой, то никогда, клянусь — никогда!.. я не возьму в рот напитка под названием чай… Эх, сейчас пивка бы подогретого… с горячими сосисками… а еще лучше — водочки со стейками… или, на худой конец…

— Перестань, а? — Андрей с отвращением прихлебывает из своего стакана. — И без твоих описаний тошно… Сколько времени мы не ели? Сутки?

— То ли еще будет… — успокаивает его Яник. — Давай-ка лучше спать — так сытнее.

Но сна нету. Голод и усталость сварливо переругиваются в грустном яниковом организме — кто главнее? В пещере сухо и не задувает, но согреться не получается никак. Поворочавшись, Яник садится и смотрит на мокрое полотнище неба, разрисованное грязными клочьями облаков. В голове у него медленно шевелится тупая пустота — такая же серая, как это мерзкое небо, с такими же бесформенными, как эти облака, обрывками мыслей. Отчего-то ему вспоминается Мишанина шуба — громоздкая, черная, воронья шуба на рыбьем меху… и как Мишаня ездил за ней к приятелю в Хайфу… и с какой гордостью демонстрировал Янику это замечательное приобретение.

— Откуда она у него взялась, эта шуба? — вдруг спрашивает Андрей.

Яник вздрагивает: надо же — такое совпадение — Белик тоже не спит и думает о том же… Хотя, если вдуматься — что тут такого невероятного?

— Приятель подарил… из Хайфы… Что тут смешного?

Андрей и в самом деле смеется. Яник смотрит на него в полном изумлении. Впрочем, он уже имел возможность наблюдать удивительную живучесть Белика, его поразительную способность выстраиваться заново, с легкостью фокусника воскрешать в себе эту особенную, циничную самоуверенность, более всего характерную для него в обычных ситуациях. Тогда, в переулке, и сейчас, в этих гиблых горах, он был, казалось, напрочь размазан страхом смерти, слабостью, чугунной тяжестью обстоятельств… но вот — как будто кто-то сверху, как в компьютерной игре, щелкнул мышкой, вдохнул в жалкую выпотрошенную шкурку новые жизни, и — опаньки!.. — прежний Андрей во всей красе и силе насмешливо смотрит на Яника из кокона свитеров.