Мы вправе задать вопрос: дают ли основание все эти симптомы надеяться, что ученый отойдет от той воинственной позиции, которую он занял в последнее время?"
Я осмотрелся. Маленькая спортивная машина салатного цвета исчезла.
Лиан я застал дома, но, к сожалению, она была не одна. В комнате находились незнакомый мне полный, круглолицый господин и такая же кругленькая женщина с пухлыми щечками и гладкой прической, удивительно похожая на него. "Брат с сестрой или супруги", — подумал я. Как известно, долгая совместная жизнь часто делает людей удивительно похожими друг на друга. Надежда на то, что Лиан познакомит нас, сразу же исчезла, они встретили меня как доброго старого знакомого.
— Хелло, профессор! — Когда мужчина поднялся с кресла, он уже не казался таким круглым. Рукопожатие его было по-мужски крепким, и в манере держаться чувствовалась известная подтянутость.
Женщина тоже приветливо протянула мне руку и только было хотела что-то сказать, как Лиан, та самая Лиан, об учтивости и скромности которой ходили целые легенды, моментально перехватила инициативу. Столь необычная расторопность всегда служила явным признаком того, что она взволнована.
— Господин Ливенс с супругой любезно предложили проводить меня в театр. Может быть, и вы, Денни, присоединитесь к нам? Присядьте же. Ведь в нашем распоряжении еще несколько минут. Ну, так как? Поедете с нами?
Мне почему-то показалось, что Лиан, как бы угадав мои мысли, тоже стремилась к тому, чтобы мы остались вдвоем. Что же она могла разузнать? Ливенс… Кто он, этот Ливенс? Ливенс, театр… Вспомнил! Ну, конечно, Ливенс — автор пьесы, в которой Лиан еще летом репетировала главную роль. Правда, название пьесы я так и не припомнил, Но по крайней мере выяснил, с кем имею дело. Очевидно, на моем лице отражались мучительные раздумья и озабоченность, потому что Ливенс и его супруга тактично помалкивали. В поведении Лиан, в каждом ее движении угадывалось напряженное, явно напускное спокойствие. Поэтому я решил любыми путями незаметно выведать, встречалась ли она с теледвойником.
— Сопровождать такую знаменитую актрису? Почту за честь.
Мои слова прозвучали столь неестественно, что я боялся, как бы это не бросилось в глаза присутствующим. Пытаясь сгладить неловкое впечатление, я с деланным оживлением продолжал:
— Мы не виделись целую вечность… — я на мгновение умолк в надежде, что паузу заметит только Лиан, и хотел было добавить, как бы поясняя: "…на сцене". Но в горле у меня чтото застряло, пауза настолько затянулась, что я невольно проглотил конец (рразы. Меня буквально лихорадило, огромным усилием воли я сдерживал желание броситься к Лиан и крикнуть: "Ну, выскажись сама и выслушай же меня!" И хотя было произнесено всего несколько слов, казалось, что мы уже целую вечность ведем праздный, пустой разговор о никчемных, никому не нужных вещах и зря тратим драгоценное время. Я мучительно ломал голову, как бы остаться с Лиан наедине хотя бы на несколько минут.
Лиан с напускной строгостью взглянула на меня, ее глаза широко раскрылись от удивления. Как всегда в такие минуты, на губах у нее играла легкая улыбка, что придавало ее подвижному лицу выражение то ли снисходительно-насмешливое, то ли задумчивое.
— Вот как, целую вечность? — протянула она затем, словно давая понять, что уж ктокто, а она отлично уловила скрытый смысл слов, но по понятным причинам лишена возможности ответить на них прямо, тотчас замкнулась и как-то неопределенно проговорила:
— Ну что ж, может быть, и так. — И, словно найдя ответ на мучивший ее вопрос, уже для проформы переспросила:
— Так вы едете с нами?
— Разумеется, — с живостью ответил я, надеясь по дороге перекинуться с ней хоть несколькими словами. И только в этот момент сообразил, какую допустил ошибку! Раз Лиан не представила меня супругам Ливенс, ясно, что они уже знакомы со мной, то есть с моим двойником, который, конечно, лучше моего осведомлен о сегодняшней встрече. А что, если он тоже пожалует в театр? Вот это будет номер! Более нелепой ситуации трудно придумать! Значит, мне нельзя ехать в театр.
— По-моему, — вдруг произнес Ливенс, — вы совершенно правы, господин профессор. — И он многозначительно посмотрел на меня.
— Что вы имеете в виду? — спросил я с плохо скрываемым удивлением. Несмотря на то что чета Ливенсов была мне симпатична, я недоумевал, что нового они могут сказать мне. Знакомое чувство: и раньше, бывая в обществе, я не раз испытывал нечто подобное. Почти всегда мне удавалось предугадать вероятный ответ или смысл высказываний своих собеседников. Не могу сказать, что подобное занятие забавляло меня,- скорее утомляло. В теперешней ситуации я чувствовал свою беспомощность, приходилось постоянно быть начеку, так как любое, даже случайно оброненное слово могло иметь для меня существенное значение.
— Я много размышлял над тем, что вы сказали, профессор…
Если бы я только знал, что и когда "я сказал"!
— …об искусстве и политике, Мы, люди искусства, и в самом деле часто стараемся отгородиться от политики, опасаясь, как бы она не обеднила наше творчество. А между тем именно стремление уйти от политики сужает идейное содержание произведения, снижает его художественную ценность. Разве в самой жизни мы не встречаемся с проявлениями политики на каждом шагу?! Мы каждодневно сталкиваемся с ней повсюду! Политика — может быть, это звучит несколько парадоксально, но я все же позволю себе употребить пришедшей на ум выражение, — уже давно перестала бытъ предметом чистой политики.
После некоторого раздумья он добавил:
— Искусство всегда изображает живых людей. Но живых людей можно изображать лишь до тех пор, пока они живы…
Эта фраза, должно быть, особенно понравилась ему, и он еще раз повторил:
— Вот именно, живы!..
Все это время Лиан тихо разговаривала о чем-то с женой драматурга, но — так мне показалось — все свое внимание сосредоточила на мне, неотрывно следя за нашей беседой.
Ливенс вопросительно взглянул на меня, как бы ожидая одобрения.
Откашлявшись, я сдержанно ответил:
— К сожалению, искусство — не моя сфера.
Ливенс разочарованно махнул рукой.
— Помнится, в прошлый раз, профессор, вы выражались куда определеннее, с такой горячностью отстаивали свои убеждения! Даже, как видите, сумели убедить и меня.
— Очень приятно, — ответил я.
— Дорогой мой, ты репетируешь свое выступление? — ласково спросила госпожа Ливенс. В противоположность взволнованной, страстной речи драматурга от ее мягкой манеры говорить веяло невозмутимым покоем, как, впрочем, и от всей ее кругленькой фигурки, и только выразительный взгляд серых глаз свидетельствовал о том, что весь этот иронический тон призван ловко маскировать полную солидарность с мужем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});