Ростом с половину его мизинца, глазки черные, шерстка серая и пушистая. Сэм знал, что должен убить его. Мыши, возможно, предпочитают хлеб с сыром, но и бумагу тоже едят. На полках ему то и дело попадался мышиный помет, и кожаные переплеты некоторых книг они сильно изгрызли.
Но этот такой маленький. И голодный. Крошек, что ли, для него жалко? Да, но книги-то он грызет… От долгого сидения хребет у Сэма стал как доска и ноги почти совсем онемели. Поймать мышонка он не поймает, но пришибить, пожалуй, сумеет. Под рукой у него лежит массивный том «Анналов Черного Кентавра» — подробнейшая летопись септона Йоркена о тех девяти годах, когда лордом-командующим Ночного Дозора служил Орберт Кассель. Каждому дню его служения посвящалась страница, которая всякий раз начиналась примерно так: «Лорд Орберт встал на рассвете и совершил облегчение желудка». Последняя отличалась от всех остальных тем, что уведомляла: «Утром обнаружилось, что лорд Орберт ночью скончался».
Против септона Йоркена ни одна мышь не сдюжит. Сэм очень медленно взялся за книгу левой рукой — но фолиант, очень тяжелый, выскользнул из его пухлых пальцев и хлопнулся на пол. Мышонка как ветром сдуло. Вот и хорошо — прибив это бедное маленькое создание, Сэм плохо бы спал по ночам.
— А книги грызть все равно нельзя, — промолвил он вслух. В следующий раз, пожалуй, надо будет захватить с собой побольше сыру.
Подумать только, как свеча выгорела. Когда он ел эти бобы с салом — сегодня или вчера? Похоже, что вчера, подумал Сэм и зевнул во весь рот. Джон, поди, в толк не возьмет, куда он девался, а вот мейстер Эйемон должен его понять. Мейстер, пока не ослеп, любил книги не меньше, чем он, Сэмвел Тарли. Он понимает, как они затягивают человека — ведь каждая страница открывает перед тобой дверь в иной мир.
Сэм встал и сморщился от боли в затекших икрах. Стул такой твердый, немудрено отсидеть все на свете. Не забыть в другой раз взять подушку. Еще лучше и спать здесь, вон в той каморке, наполовину заставленной четырьмя сундуками, только мейстера Эйемона не годится надолго бросать. В последнее время он ослабел, и ему нужна помощь, особенно с воронами. Есть, правда, еще и Клидас, но Сэм моложе и лучше управляется с птицами.
Захватив левой рукой кучу книг и свитков, а в правой держа свечу, Сэм двинулся по коридорам, которые у братьев звались червоточинами. На каменные ступеньки у выхода из подземелья падал бледный свет — значит там, наверху, день. Сэм оставил свечу в стенной нише и стал подниматься. На пятой ступеньке он запыхался, на десятой остановился переложить книги под правую руку.
Небо цвета белого свинца обещало снег, и Сэму сделалось неуютно. Он хорошо помнил ту ночь на Кулаке Первых Людей, когда упыри пришли к ним вместе со снегом. Ладно, не трусь, сказал он себе. Вокруг тебя твои братья, не говоря уж о Станнисе Баратеоне со всем его рыцарством. Башни и здания Черного Замка казались маленькими рядом с ледяной громадой Стены.
Люди, копошась на четверти ее высоты, тянули новую лестницу вверх, к остаткам старой. Лед гулко отражал стук их молотков и визг пил. Строители по приказу Джона работают днем и ночью. Сэм слышал, как они жаловались на это за ужином — при лорде Мормонте, мол, они и вполовину не надрывались так, как теперь. Однако без большой лестницы на Стену подняться нельзя. Разве только в клети, которую поднимают, крутя ворот внизу. Сэм при всей своей ненависти к ступенькам ненавидел эту клеть еще пуще. В ней он всегда закрывал глаза, убежденный, что цепь вот-вот оборвется. Каждый раз, когда железный короб чиркал по льду, сердце у него на миг останавливалось.
Двести лет назад тут были драконы, думал Сэм теперь, глядя, как клеть медленно ползет вниз. Им-то взлететь на верхушку Стены ничего не стоит. Королева Алисанна посещала Черный Замок верхом на своем драконе, а Джейенерис, ее король, летел следом на своем. Может быть, Среброкрылый оставил после себя хотя бы одно яйцо? Или Станнис нашел его на Драконьем Камне? Но даже если яйцо существует, как можно надеяться, что из него вылупится дракон? Бейелор Благословенный молился над драконьими яйцами, другие Таргариены пытались оживить их с помощью колдовства, но все это кончалось либо фарсом, либо трагедией.
— Сэмвел, — произнес чей-то мрачный голос, — я за тобой. Мне велено привести тебя к лорду-командующему.
На нос Сэму упала снежинка.
— Джон хочет меня видеть?
— Насчет этого ничего не знаю, — ответил Скорбный Эдд Толлетт. — Я сам не хотел видеть половину того, что видел, и не видел половину того, что видеть хотел. Думаю, что хотение тут ни при чем, но ты все равно ступай. Лорд Сноу поговорит с тобой, как только закончит разговор с женой Крастера.
— С Лилли.
— Точно, с ней. Будь у меня такая кормилица, я бы до сих пор сиську сосал. У моей борода росла.
— Как у всех дойных коз, — с лету подхватил Пип. Они с Гренном вышли из-за угла, неся длинные луки и колчаны со стрелами. — Ты где был, Смертоносный? Мы еще вчера тебя хватились, за ужином. Целый жареный бык пропал зря.
— Не называй меня Смертоносным. — Подковырку насчет быка Сэм пропустил мимо ушей — Пип он и есть Пип. — Я зачитался, а потом эта мышь…
— Не говори о мышах при Гренне. Он их боится до смерти.
— Скажешь тоже, — вознегодовал Гренн.
— Съесть мышку точно уж побоишься.
— Могу съесть целую кучу. Побольше тебя.
— Когда я был мальчишкой, мы ели мышей только по большим праздникам, — вздохнул Скорбный Эдд. — Мне как младшему одни хвосты доставались, а разве это еда?
— Где твой лук, Сэм? — спросил Гренн. Сир Аллисер давно уже прозвал его Зубром, и Гренн с каждым днем все больше оправдывал это прозвище. В новобранцах это был здоровый, но неповоротливый парень, толстошеий, пузатый и краснолицый. Шея у него до сих пор наливается кровью, когда Пип его дурачит, но благодаря долгим упражнениям с мечом и щитом живот у него подобрался, руки окрепли и грудь раздалась. Теперь он силен — и мохнат, как настоящий зубр. — Ульмер зря прождал тебя у мишеней.
— Ульмер… — огорчился Сэм. Джон Сноу, став лордом-командующим, чуть ли не первым делом обязал весь гарнизон, даже поваров и сардов, ежедневно упражняться в стрельбе из лука. Дозор слишком много значения придает мечу и слишком мало — луку, сказал он. Это пережиток прошлого, когда рыцарем был каждый десятый из братьев, а не каждый сотый, как ныне. Сэм признавал разумность такого указа, но стрельбу не любил наравне с лестницами. В перчатках он не попадал никуда, а если снимал их, на пальцах тут же вздувались мозоли. Эти луки просто опасны. Атласу сорвало тетивой половину ногтя на большом пальце. — Я и забыл.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});