Читать интересную книгу «Козни врагов наших сокруши…»: Дневники - Никон Рождественский

Всякое двусмыслие, всякое колебание, всякая сделка с совестью, уступка и соглашение с духом времени – для Церкви опасно, а для народа Русскаго – прямо скажем – гибельно…

№ 22–23

Памятники-статуи святым угодникам

Московское Археологическое Общество хочет поставить памятник смиренным служителям Церкви Русской, святителю Гермогену, Патриарху Всероссийскому, и преподобному Дионисию, Радонежскому чудотворцу. Местом памятника избрана историческая Красная площадь в Москве, где уже красуется памятник Косме Минину и князю Пожарскому. Археологическое Общество желает сим памятником ознаменовать наступающее в 1912 году трехсотлетие окончания великой смуты, до основания потрясшей нашу матушку Русь в начале XVII столетия. Памятник, очевидно, должен говорить русским людям: “Любите Русь, как мы любили, целым сердцем; будьте готовы положить за нее свои души, отдать ей беззаветно все: и ум, и сердце, не говоря уже об имуществе, отдать самую жизнь свою за ея благо. Смотрите на нас и вспоминайте наше время, наши подвиги”.

Святейший Синод предоставил Археологическому Обществу произвести в текущем году во всех церквах Российской империи тарелочный сбор за всенощными бдениями и литургиями в праздники Апостолов Петра и Павла и Успения Богоматери. Та к откликнулась церковная власть на начинание Археологическаго Общества.

В последнее время сборы по церквам в великие и не в великие только праздники – обычное дело. Собирают ежегодно в известные дни разныя общества: Миссионерское, Палестинское, попечения о слепых, Краснаго и других крестов, – всех таких не перечтешь; собирают и не ежегодно, а только раз или два в определенный день на то или другое доброе дело. Не могу не заметить, что святое дело христианскаго благотворения, всецело некогда принадлежавшее Церкви, ныне, большею частию, ушло из Церкви и является в нее только с кружкой или тарелкой для сборов, а все распоряжение сими сборами идет уже мимо Церкви… Не буду теперь останавливаться на этом вопросе: можно ли сие признать нормальным явлением в церковной жизни по самому существу, тем более что к настоящему случаю это едва ли может иметь и отношение. Церковь строила и строит храмы как памятники, но еще никогда не строила памятники в мирском смысле этого слова. Я хотел бы только отметить, что это даже едва ли не первый случай сбора на памятник во время богослужения в церквах наших. Собирали на построение храмов, на школы, на богадельни, на миссии, словом – на дела добрыя, но не на постройку мирского памятника. Не хочу восставать против такого сбора и теперь, ибо распоряжение церковной власти уже состоялось, никакой ереси в нем не усматривается, а потому и протестовать против него нет повода. Но при исполнении сего дела, при построении памятника, может произойти нечто такое, от чего хотелось бы предостеречь теперь же и Археологическое Общество, и тех, кто должен отвечать пред Богом и историей за возможный соблазн…

Прежде всего вспомним: когда Москва решила поставить памятник Царю-Освободителю, то покойный Государь, мудрый носитель народных идеалов, особенно был озабочен тем, чтобы этот памятник, поставленный в Кремле, этом, по его выражению, “алтаре” Руси православной, не нарушал своим мирским характером духовной гармонии святынь кремлевских. Он был прав: до сего времени Кремль не имел в себе ни одного памятника в западно-европейском смысле, для него ясно было, что такие памятники не вполне отвечают народному миросозерцанию. Народ знает памятники-храмы, но не памятники-статуи, и очень мудро было избрано место для памятников самому ему, великому Царю-Миротворцу, – вне всероссийскаго “алтаря” – Кремля: как-будто он смиренно вышел отсюда, чтобы в благоговении созерцать издали святыни Руси Православной с своего величественнго трона, от храма-памятника великих событий 1812 года. А памятник своему великому отцу он закрыл дивною сенью, поучающею своими мозаиками русских людей любви к своим Царям… Пусть Императорское Археологическое Общество и те художники, которые будут обдумывать проект памятника патриарху Гермогену и преподобному Дионисию, глубоко задумаются над этим… Во всяком случае в обсуждении сего вопроса необходимо участие представителя Святейшаго Синода и окончательное его решение, прежде чем восходить на Высочайшее воззрение, должно быть предоставлено Святейшему Синоду.

Я сказал, что памятники-статуи не отвечают нашему русскому народному миросозерцанию, нашим народным идеалам. Православная Церковь не приняла ваяние в качестве церковнаго искусства: она только терпит его как исключение из общаго правила. Ваяние слишком напоминало христианину первых времен культ языческий, языческих идолов, которых так ненавидели христиане; оно, воплощая идею, недостаточно способно было одухотворить ее, слишком, так сказать, оплотеняло ее… Вот почему оно несродно духу чистаго православия. Западная Церковь постепенно ввела в свой культ ваяние потому, что сама, хотя и безсознательно, постоянно находилась под влиянием воспринятых от язычества идей. Все римское богословие со времени разделения Церквей построено на человеческом, юридическом начале. Вся культура, искусство, наука – все имело корни в язычестве. Римская церковь не задумывалась и языческаго Зевса переделывать в Апостола Петра, вручая ему ключи Царства небеснаго. Православие взяло из языческой культуры только то, что было чисто по природе своей, что не отвлекало мысль верующаго в сторону язычества. Церковь взяла для своих храмов, например, план театра, но самый театр отвергла. Для удовлетворения потребности эстетическаго чувства она создала нечто, отдаленно напоминающее первобытный театр времен Софокла, Еврипида и др. великих трагиков (ибо театр того времени был для язычника почти богослужением), но и то очистила, возвысила, одухотворила до того, что всякое напоминание о театре исчезло. Я говорю об обрядах богослужебных, о пении и т. п. Ваяние же отвергла, заменив его живописью, вернее – иконописью. Наш народ всю свою культуру воспринял от Православной Церкви: понятно, что и на всякия статуи он смотрит с церковной точки зрения. Мне приходилось, например, слышать от простых поселян наименование памятника Пушкина “идолом”. И думается мне, что уже по одному этому не следует ставить памятника святым печальникам родной земли в виде статуй: зачем насильственно навязывать народу доселе чуждое ему воззрение на памятники святым людям? Зачем вводить его в искушение мыслию о том: место ли угодникам Божиим стоять среди площади? Не будет ли это профанацией, особенно при нашей русской неряшливости, когда нередкость, например, видеть голубиный помет на памятнике Пожарскому и Минину, когда слышится не редко непечатная брань извозчиков около заветных святынь наших храмов, когда подножия памятников не защищены от возмутительных надписей?.. Пусть так, пусть ставят у нас памятники великим людям, прославившим нашу родную Русь, пусть эти памятники, как памятник Минину и Пожарскому, и говорят, и даже перстом показуют русским людям на те святыни, за которыя они грудью стояли: “не на нас смотрите – смотрите вот на эти святыни, любите их, умирайте за них: в почитании их – залог для вас Божия благословения”… Пусть даже красуется памятник славному нашему святому князю-просветителю Владимиру, высоко поднимающему св. крест над купелию Руси святой – старым Днепром: все это тени нашего славнаго прошлаго, все это – поучение современных поколений “в лицах”, но все это так отзывается земным, что не следовало бы прилагать к угодникам Божиим, прославленным от Бога славою нетленною. Правда, и Владимир – Божий угодник, но он не монах, не святитель, а святителям и монахам мы еще не ставили памятников. Правда, в разных украшениях памятников, в виде деталей, как на памятнике тысячелетия Руси в Новгороде, и они есть, но ведь это – детали, а не главное, это подробности, а не целое… Во всех мирских памятниках сказывается как бы опасение: а ну – забудут люди этого человека?.. Отольем же ему возможно вечный памятник из металла: это надежнее будет… Но сердце русскаго человека не может и мысли допустить, чтобы оно забыло своих родных молитвенников пред Богом, угодников Божиих. Русский человек пойдет к их святым мощам, поклонится им в их нетленных останках, приобретет себе в дом их святую икону и станет с ними молитвенно беседовать. А есть возможность, – и храм в честь их построит, имя сыну или дочери даст. Видеть же их статуи среди площади, хотя бы и той площади, которая видела их подвиги на пользу земли родной, едва ли он пожелает…

Скажут: тогда вы совсем не желаете памятников святым людям? Да, кстати: патриарх Гермоген еще и не прославлен…

Во-первых, не пора ли прославить нетленно и открыто почивающаго в московском Успенском соборе святителя – священномученика за отечество Гермогена? Ведь в некоторых святцах XVIII века он называется уже святым. Во-вторых, я желал бы видеть памятник-храм, по меньшей мере – памятник-часовню в честь сих угодников Божиих. И представляется мне она в стиле древнерусских церквей, по внутренним стенам вся украшенная мозаиками из жизни и подвигов святителя Гермогена, преп. Дионисия Радонежскаго и – почему к ним не присоединить и подвиги Авраамия келаря Троицкаго? Против входа – икона Гермогена и Дионисия с горящею пред нею лампадою. Наружные стены можно украсить также мозаикой, если русскому стилю претят барельефы. Все должно говорить сердцу русскому о подвигах их. Какая благодарная задача для наших родных художников, каковы В. М. Васнецов и А. Н. Померанцев! Если епархиальная власть найдет полезным в часовне поставить свечной ящик, то доход от свеч должен идти на распространение изданий строго православнаго и патриотическаго содержания, дабы самый памятник великих патриотов продолжал их святую деятельность среди народа Русскаго. В известные дни, в дни памяти угодников Божиих, из ближайшаго Покровскаго собора должен быть к памятнику крестный ход для служения молебнов печальникам родной земли. Следует установить и панихиды о всех, за Веру Православную, за Царя и Отечество душу свою положивших во дни смут, как XVII, так и нашего века, за всех, подвигом добрым подвизавшихся в то время. Такой памятник будет по сердцу народу православному. К нему будут приходить не любоваться только, не ради празднаго любопытства, но и молиться, входить в общение с теми, о ком памятник сей говорит нашему сердцу. Пора нам перестать идти в хвосте за западными народами, пора быть самобытными хотя бы в том, что завещала нам родная старина. Тем, западным, позволительно ставить статуи и святым, и не святым людям: для них старый, отживший языческий греко-римский мир был не чужой; о нас, русских, сказать этого нельзя. Мы не знали греко-римской цивилизации: мы, можно сказать, как только появились на свет во всемирной истории, так и окрещены в святую нашу веру православную. Западные народы приняли христианство уже взрослыми, мы – младенцами… Взрослый уже становится неспособен так глубоко воспринимать новые идеалы духовных воззрений, как тот, кто воспринимает их с молоком матери. Я не говорю об избранниках Божиих, о тех гигантах духа, которые прославили историю Церкви от первых времен христианства: я разумею народныя массы, народы Запада, как историческия личности. В отношении к памятникам именно так и было. Укажите хотя один пример во всей истории Церкви, когда бы Церковь в лице своих святых мужей благословила, одобрила, признала благоприятным постановку мирских памятников, кому бы то ни было из исторических деятелей? Римская Церковь, уклонившись в сторону мира, многое и усвоила заимствованное от мира.