сама себя и травила. Чего только ни делала. Как-то даже спицей… Это даже я помню – столько кровищи было. Так вы говорите, ребенок выжил? Но это ведь невозможно…
– Родилась девочка. Аня. Ей двадцать два.
– Она…
– Красивая, здоровая девушка. Оканчивает университет.
Наташа хлюпает носом, придавливает пальцами покрасневшие веки и сидит так какое-то время молча, не давая себе заплакать. Повисшую над столом тишину нарушают только залетающие в приоткрытую форточку звуки улицы: визг детворы, скрип качелей и отдаленный гомон порта.
– Нет. Что-то не сходится. Вы уверены, что это она?
– Других идей у меня нет. Вы могли бы сдать ДНК-тест в нашей лаборатории, чтобы убедиться.
– Наташа была хорошей. Веселой… Доброй. А потом связалось не с тем, – повторила зачем-то Таня, и мы не поняли даже, услышала ли она предложение отца. И что по поводу его думает. – А как вы вообще с ней? Ну…
– Она у меня санитаркой работала, – без особой охоты отвечает отец. Таня смотрит на него, переводит взгляд на меня, понятно что прикидывая в уме.
– Наверное, они тогда с этим ее… пособачились. Вот и… – заканчивает предложение вялым взмахом руки.
– Да. Она сама… Как бы это сказать, чтоб помягче?
– Залезла к вам в штаны? Видно, отомстить Женьке хотела.
– Ну, ее мотивы мне неизвестны.
– Да какие там мотивы! Дурочка она. Глупая. Жить бы еще да жить. Сама себя погубила.
– Мне жаль. Вот. Возьмите, как договаривались.
Отец кладет на стол две пятитысячных купюры. Таня, глядя на них, идет красными пятнами.
– Что вы. Не надо. Это я так ляпнула. Чтоб отстали. Да и ситуация сложная была. Какой-то день до зарплаты.
– Возьмите. Сами же говорите – ребенок болеет. Купите ему фруктов.
– Так, а что вы хотели узнать? Я не понимаю.
– Почему она бросила дочь и ничего мне не сказала. В принципе, вы ответили на все мои вопросы.
Отец первым встает из-за стола. Я поднимаюсь следом. Гуськом проходим к двери. Таня растерянно нам вслед смотрит. Прощаемся… И молча спускаемся на первый этаж. А на улице, у скамьи, отец неожиданно останавливается.
– Я посижу, Мат. А ты сгоняй, пожалуйста, к Михалычу. Стрельни у него сигаретку.
Борюсь с собой, потому что хочется бате напомнить, что ему курить ну никак нельзя. И, в конечном счете, выполняю отцовскую просьбу.
– Михалыч, сигарет дай.
Ничуть не удивившись моей просьбе, водитель отца молча вытаскивает из бардачка пачку и вкладывает мне в руку. Хмыкнув, возвращаюсь к подъезду. Достаю сразу две сигареты. Себе и бате.
– Узнал, че хотел? – хмыкаю.
– Ага. Анька-то наша – боец.
Затягивается с шипением. А пальцы дрожат. И слезы в глазах, почему-то мне кажется, у него не от дыма.
– Ну и что мы с этой информацией будем делать? Вряд ли ей нужно знать, что да как.
– Нет, конечно. Я… Пока не решил, Мат, как быть. Херово это все. Хуже не придумаешь.
– Да ладно. Она в порядке. Сам же говоришь: умница, красавица.
– Говорю. Угу. Но ты это… Квартиру ей все же купи.
– Я уже занимаюсь этим вопросом.
– И машину.
– Да хоть две. Пап, ну не загоняйся ты так. Это ж не ты ей спицы…
Я не заканчиваю, потому что отец болезненно морщится.
– Умом я это понимаю. Но знаешь что я тебе скажу, сын? Мне от этого осознания ни на грамм не легче. У меня, блядь, в голове не укладывается, что я спокойно жил… Спал спокойно, жрал, когда моя дочь…
– Ну, ты ж не знал, – давлюсь дымом.
– Такое себе оправдание. Не находишь?
– Ладно, бать, давай домой двигать. Глядишь, увидишь ее, и полегче станет.
– Да я в норме.
– Ага, – закатываю глаза.
– Тебя в офис закинуть?
– Нет уж. Я с тобой. Распогодилось вроде. Может, что-то будет клевать? Аньку приобщим.
– А что? Почему бы и нет?
Так и делаем. Правда, отец до того устает, что рыбачим мы с сестрой, когда он сам кемарит в специально спущенном для него к воде кресле. И надо заметить, что на Аню я смотрю едва ли не чаще, чем на поплавок или отца. Потому как на нее в купальнике просто невозможно не пялиться. У нее отличная стоячая троечка, тонкая талия, плоский живот с вытянутым правильной каплей пупком и отличная задница. Мир мужчин многое бы потерял, если бы ее мать…
– Матиас! Ты чего стоишь? Клюет!
Да твою ж ты… Здоровая тварь прицепилась! Аня бросает свою удочку и хватает сачок, готовясь подсекать монстра. Где-то за спиной довольно кряхтит отец. Посмеиваясь, раздает советы, в которых я не нуждаюсь. Гудит огромный контейнеровоз, четко расчерчивая красным боком водную гладь и небо. И мне хорошо. Настроение, испорченное визитом к Анькиной тетке, подскакивает. Меня охватывает противоестественное в данных обстоятельствах ощущение покоя. Я бы с ним и уснул, если бы ко мне на ночь глядя не нагрянула мать.
– Коля все мне рассказал. А ты почему смолчал?
– Потому что это ваши с ним отношения? – делая вид, что не понимаю, куда клонит мать, откидываю край покрывала.
– То есть тебя вообще не волнует, что из-за чувства вины он ей хорошо если половину наследства оставит?! Ты совсем идиот, я не пойму? Что с тобой не так?
Глава 13
– Ой, ну вы только посмотрите, какие люди! – Гордеева бежит ко мне через коридор и повисает у меня на шее. – Ну, рассказывай! Как тебе богатая жизнь? – ведет носом. – М-м-м, слушай, ты даже пахнешь по-другому! Деньгами, что ли? – ржет, запрокинув голову.
– Перестань! – закатываю глаза в ответ.
– Да я серьезно! Карин, нюхни ее! Это что? Какой-то новый селективный парфюм? Ты давай, все-все выкладывай. А то пропала, ни слуху ни духу. Подруга, называется.
– Вчера же созванивались, – вяло возражаю я.
– А толку? Ты ничего нового мне не рассказала.
– Не успела. Нужно было идти за стол. У мачехи с этим строго. Завтрак, обед, ужин – все по расписанию.
– Следующая пятерка! – доносится громкий голос препода из аудитории.
– Я пойду! – вызываюсь, чтобы отделаться от расспросов Гордеевой. Шагаю вперед и вдруг понимаю, что на меня пялятся