Читать интересную книгу Мой любезный Веньямин - Шмиэл Сандлер

3

Белла ушла. Я подошел к огромной зачехленной кадке, стоявшей за занавеской. - Вот, - сказал я, - это Веньямин, - можешь забирать. Забыв об опасности, Шмулик подошел ко мне вплотную и в ту же секунду я пустил в ход свой любимый левый боковой. Это был знаменитый свинг Джо Фрезера, который я разучивал, просматривая его бои с Касиусом Клеем. Я метил ему в челюсть и вложил в удар всю силу. Охнув, Шмулик опустился на пол. Он явно поплыл. Это был глубокий нокдаун, после которого опытный боксер, обычно, не торопится подниматься с пола. Но он быстро вскочил на ноги и его зашатало. Я мог бы "двойкой" надолго уложить его, но телохранители живо перекрыли мне дорогу. Далее события разворачивались в такой последовательности. Очухавшись, нетвердой походкой, племянник отошел в угол и оттуда стал дирижировать моим избиением. Дегенерат под названием Зеэв ударом двухпудового кулака вышиб меня из туфель. Судя по всему, он тоже работал под Фрезера, с той лишь разницей, что предпочитал крюк снизу. Я был потрясен, но не настолько, чтобы совсем потерять инициативу. Сделав шаг в сторону, я послал ему навстречу, серию прямых ударов. Почти все они рикошетом отскакивали от его железного подбородка. Отразив мой натиск, Зеэв по-бычьи наклонил голову и маленькими шажками пошел в атаку. Я сделал слабую попытку прикрыть челюсть, но тяжелым крюком снизу он пробил мою защиту, по новой бросив меня на пол. Распластанный, я лежал посреди комнаты. Зеэв хотел припечатать меня каблуком, но племянник остановил его, приказав что-то укушенному напарнику. Через минуту я почувствовал, как укушенный льет мне в глотку водку. Это было последнее, что я запомнил"

Глава двадцать седьмая

Прощание с другом

Уилла похоронили на городском кладбище. В траурной речи господин Фридман-Зайченко (присутствовало два-три десятка бывших собутыльников Уилла), заявил, что поставит на могилу "Безвременно ушедшего друга" бюст из черного гранита за свой счет. - Мы евреи, умеем хоронить друзей! - сказал он, расчувствовавшись и пухлыми пальцами теребя, свои запорожские усы. Недели через две, в один из серых дождливых вечеров, я пришел в заведение господина Фридмана, чтобы залить тоску пивом. Расследование не продвигалось. Убийца, если таковой действительно существовал в природе, был недостижим для меня, по крайней мере, на сегодня. От усталости и безнадежности я снова малодушно стал убеждать себя в том, что, вероятно, Бернштейн прав и я только напрасно теряю время. После двух бутылок голландского "Ансельм", мне приспичило в туалет. Облегчившись, и сосредоточенно застегивая молнию на ширинке, я вдруг обнаружил рядом с унитазом листы выдранные из Уилловой рукописи. "Фридман! - обожгла меня давно уже назревшая мысль, - только он мог выкрасть недостающие в дневнике страницы. Вот же, гадина, и нашел ведь запискам достойное применение" Я подобрал разбросанные листы и стремглав помчался домой. Дома я разгладил их утюгом и углубился в чтение каракулей Иванова.

Глава двадцать восьмая

Кража

Из дневника Уилла Иванова:

1

"Я пришел в себя утром. Беспрерывно звенел телефон. У меня не было сил добраться до аппарата. Тошнило. Голова гудела, как после тяжелого похмелья. Каждый, кто водит дружбу с мисс бутылкой знаком с этим "приятным" ощущением. О синдроме похмелья можно говорить долго, но лучше чем раввин холонской синагоги Ильягу Бадалбаев об этом никто не сказал. Однажды на встрече с репатриантами из Средней Азии, он сделал для прессы следующее заявление: "Похмелье, господа, - это нормальное состояние грешников в аду!" Уважаемый рав мог не утруждать себя столь мудреными умозаключениями - у нас в стране каждый третий русский может написать диссертацию на тему "Похмелье, как последствие неумеренного потребления алкоголя и свидетельство развала общественных отношений" Между прочим, отец мой тоже приложил к этому руку, написав, между запоями, "Трактат о пользе рассола" Милуясь как-то с Беллой на подоконнике (единственное не опробованное нами место), я выдал ей работу предка за свою, за что удостоился высшей похвалы и соизволение - весь ближайший месяц разнообразить наш любовный досуг цитатами из папиного манускрипта.

2

В этом пре противнейшем состоянии я пребывал, очнувшись утром. Рядом лежала бутылка из под водки. Бандиты вливали ее мне в рот насильно, пока я не забылся. Я тяжело поднялся с пола и увидел, что Веньямин исчез. Он стоял за шторой, затянутый в специально пошитый для него чехол. До последней минуты я надеялся, что племянник не поверит, что Веньямин это тот самый хрупкий росточек в скромном глиняном горшочке. Меня поразила его невнимательность: битый час он вел со мной переговоры и ни разу глянул на пакет с навозом. Телефон колотило от звонков. Я пошел к нему с намерением заткнуть ему пасть, но тут вдруг вспомнил про бумаги старика и ужаснулся - "Неужто прихватил их с собою племяш?" Я рванул к комоду, резко потянул на себя последнюю полку. "Слава Богу! бумаги на месте" Шмулик делал ошибку за ошибкой. У меня отлегло от сердца. Телефон настойчиво продолжал взывать к моей совести.

3

Это была Белла. Рыдая в трубку, она засыпала меня упреками: - Какой ты жестокий, Уиллка, как тебе не стыдно. Ты совсем не жалеешь меня. Я все глаза выплакала. А вдруг бы они убили тебя? - Ну что ты, в самом деле, мамочка, со мной все в порядке, успокойся. - Почему ты ни разу не позвонил мне? Почему не отвечал на звонки, кто эти бандиты? - всхлипывая, допрашивала она. - Это родственник дяди Семы,- отвечал я, - ну чего ты плачешь, рыбонька? У меня с ними свои счеты, ты не волнуйся, пожалуйста, я скоро вернусь. - Ты опять оставляешь меня? - Совсем не надолго, родная, ты даже не успеешь соскучиться. Я бросил трубку на рычаг и пальцами стал массировать себе виски. Будь рядом Белла, она бы мигом сняла головную боль. И все-таки везучий я человек - у меня есть Белла. Племянник не разглядел у меня во лбу богатства. Какой же он слепец, ведь я богаче любого самого могущественнейшего паши. Еще задолго до Веньямина я считал самой заветной своей мечтой - Свободу. Теперь я готов был поступиться ею ради одной минуты любви божественной и неповторимой Беллы Вайншток. Уже после первой нашей встречи меня словно озарило: я понял, что истинное счастье и смысл жизни заключаются в любви. Я имею в виду не какое-либо абстрактное чувство, а любовь именно к ней. За один благосклонный взгляд возлюбленной я с упоением променял бы всю свою безрадостную жизнь. Прежде у меня не было стимулов добиваться высот. Я мог бы преуспеть еще на заре своей многострадальной юности, но явно ни к этому стремилась моя измученная одиночеством душа. Почти все мои одноклассники вышли в люди. Иные предпочли бизнес или сидели на уютных государственных постах. Попроси я, они бы вмиг нашли мне теплое место, но я человек гордый, делать карьеру всегда считал скучным занятием. Чем бы человек не тешился, финал всегда один: отец мой лез к вершинам власти, ботаник посвятил себя науке, но ни тот и ни другой так по-настоящему и не познали вкус истинного счастья. Я никогда не делал деньги и никогда не искал себя в творчестве. Любовь - единственное, что жаждала моя истерзанная душа. Любовь единственное чему ( в этом я теперь был убежден), стоило посвятить жизнь. Я всегда верил, что она придет. Никогда в жизни у меня не было друзей и подруг. Я жестоко страдал от одиночества, но никогда не отчаивался. Я ждал своего часа. Какое-то подспудное чувство говорило мне, что я не должен отчаиваться. И судьба не обманула меня. Я дождался любви - большой и красивой как жизнь. Я боготворил ее. Я пребывал в поэтическом настроении двадцать четыре часа в сутки и почти не вспоминал ее мужа. Для меня он не существовал Все годы моего одиночества были вознаграждены непередаваемой, неиссякаемой радостью трепетно и беззаветно любить женщину. Она понимала меня с полуслова. Она угадывала каждое мое желание, искренне любила и беспокоилась обо мне. Не знаю почему, но мне всегда было важно, чтобы близкая и родственная душа думала обо мне. Более всего в жизни я нуждался именно в этом, может быть потому, что никогда не знал материнской ласки. Белла самая большая удача в моей судьбе. Я готов был повторять эти слова снова и снова. Наконец-то, фортуна улыбнулась мне. В появлении Веньямина в моей жизни я видел особое знамение. Судьба не случайно свела меня с ним, он гармонично дополнял нашу семейную идиллию. В душе я уже видел Беллу женой и в шутку называл ее графиня Голубкина-Вайншток. Я не уверен, что без Веньямина нам было бы хорошо. Сегодня, когда его похитили, я понял, что без него не смогу удержать любимого человека. Нет, я не думаю, что она тянулась ко мне из-за денег, но разве не рвались самые крепкие узы из-за банальной прозы жизни? А мне так не хотелось, чтобы Белла познала нужду и безденежье. Именно поэтому мне нужен был Веньямин. О нем в последнее время я думал не меньше, чем о Белле.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});