Читать интересную книгу Хакеры: Герои компьютерной революции - Леви Стивен

Возможно, все было бы по-другому, если бы в TMRC и на девятом этаже было больше женщин, некоторые из которых болтались там, на пару с некоторыми хакерами. ("Онинашли нас", — сказал позднее один хакер). Девушек там было не так много, так как пришлые со стороны, юноши или девушки, часто не приживались в этой группе. Хакеры странно разговаривали, у них было беспорядочное расписание, они ели несусветную пищу и они тратили все свое время на размышления о компьютерах.

Таким образом, сформировалась исключительно мужская культура. Печальным фактом является то, что среди женщин никогда не было выдающихся хакеров. Никто не знал почему. Безусловно, существовали женщины-программисты, причем некоторые из них были весьма неплохи, но никто из не хачил код так же как это делали Гринблатт, Госпер и другие, бывшие для остальных путеводной звездой в мире хакерства. Даже когда этот существенный перекос против женщин проник и в мир серьезных вычислений, это не объяснило полное отсутствие хакеров среди женщин. "Влияние культуры, конечно, сильно, но совсем не тойкультуры", —позднее сделал вывод Госпер, относя это явление к влиянию генетических, или «аппаратных» различий.

В любом случае, присутствие женщин крайне редко отмечалось во время визитов в китайский ресторан или в собраниях в Инструментальной комнате, расположенной рядом с TMRC. Естественно, что мужчины без женщин выглядели не лучшим образом. И именно в Гринблатте, возможно, все это доходило до своей крайней формы. Он параллельно работал над несколькими большими проектами, и это настолько сильно его засасывало, что его привычки и манера поведения начинала беспокоить даже его товарищей-хакеров.

После того как Гринблатт бросил учебу в институте, он нанялся в фирму называвшуюся Charles Adams Associates, которая находилась в процессе приобретения и монтажа PDP-1. Гринблатт работал весь день в ее различных офисах вдоль Бостонского «Технологического Хайвея», который находился за пределами города, а потом, после работы, ехал тридцать миль назад в МТИ, для того чтобы хакерить ночь напролет. В конце концов, он переехал из институтского общежития в кембриджское отделение YMCA, но они выпнули его, потому что он не поддерживал свою комнату в чистоте. После того, как он отработал у Адамса, он повторно устроился на работу в лабораторию ИИ. И хотя у него не было проблем с местом для проживания; он квартировал в доме Белмонт-хауз, которым владел вышедший на пенсию дантист и его жена, он часто засыпал на койке, стоявшей на девятом этаже. Чистота имела для него достаточно низкую степень приоритета, в связи с чем ходили истории о его выдающемся чуханстве. (Позднее, Гринблатт доказывал, что он был ничуть не хуже чем остальные.). Некоторые хакеры вспоминали, что одной из вещей которой препятствовали гринблаттовские занятия хакерством было регулярное мытье в ванной, результатом которого был мощный «духан». По лаборатории ИИ ходила шутка о том, что была введена новая единица измерения запаха, под названием миллиблатт. Один или два миллиблатта были крайне сильными, а один блатт был практически непереносимой величиной. Ходила история, что для того, чтобы уменьшить количество миллиблаттов, хакеры заманили Гринблатта в одно из помещений здания №20, где находился специальный аварийный душ для смыва случайно попавших на кожу химикатов и включили его.

Госпер иногда подкалывал Гринблатта за его привычки. Особенно его раздражала привычка Гринблатта тереть одну руку об другую, что приводило к тому, что от них отваливались маленькие кусочки грязи. Госпер называл их «блаттлями». Если Гринблатт работал за столом Госпера и оставлял эти «блаттли» на его столе, то Госпер обычно промывал после него стол нашатырным спиртом. Госпер также иногда подкалывал Грннблатта за его ужасную манеру разговора, частое подкашливание, плохое произношение и бормотание, хотя многие из Гринблаттовских выражений вошли в специфический жаргон, который все хакеры использовали в той или иной степени. К примеру, вероятнее всего именно Гринблатт популяризовал практику удвоения слов для усиления выражений, как иногда это случалось, когда он, взбудораженный, пытался что-либо объяснить Госперу, Котоку и Самсону; слова его начинали заплетаться, и он, вздыхая и приговаривая под нос: «Ооо! Стремно! Стремно!» начинал все снова. Госпер и остальные обычно начинали хохотать, но как семья перенимает манеру разговора ребенка и преподносимые им неожиданности, так же и хакерское сообщество взяло на вооружение множество гринблаттизмов.

Несмотря на эти странности его натуры, хакеры очень уважали Гринблатта. Он был таким, каким он есть, так как он для себя четко определил приоритеты — он был хакером, а не социальным существом, и не видел для себя ничего более полезного, чем хакерство. Оно настолько захватывало его, что он иногда по полгода не мог найти времени, чтобы получить свою зарплату. «Если бы он присел и попытался выразить словами свои мысли и то, что он делал, то он никогда бы ничего не сделал», —говорил позднее Госпер, — «Если бы он беспокоился о правилах грамматики, то он никогда бы ничего не написал. Он делал то, к чему он был способен. Он был полным прагматиком. И пошло к черту все то, о чем говорили люди. Если кто-то полагал, что он глуп и странен, то это были их проблемы. Некоторые люди действительно так считали, и они ошибались».

Госпер мог оценить преданность Гринблатта своему делу, так как его упорство в попытках окончить институт (в который он поступил в 1965 году) привело к тому, что у него появились проблемы. Это не означало ни последнего года обучения в МТИ, ни каких-то проблем с учебой, так как он пытался выполнять в меру сил требования учебного плана. Проблема была в том, что у него был подписан договор с Военно-Морским Флотом США. Перед поступлением в МТИ, он сдал специальный экзамен, в котором он показал результаты, достаточно хорошие, для того чтобы быть включенным в специальную исследовательскую программу для студентов. Каждое лето он работал на флот, который оплачивал половину его обучения. По договору, также, требовалось отработать на флот после окончания учебы в течение трех лет. Когда Госпер подписывал договор, в нем был один пункт, который отменял обязательства по обязательной отработке после окончания института, но только в том случае, если вы могли бы найти фирму, которая бы заплатила за вас тридцать тысяч долларов. Во время учебы Госпера на старших курсах эта ловушка захлопнулась, и его мог спасти только перекупщик, потому что у него самого таких денег не было.

Перспектива работы на флот была для него ужасна. Во время своей летней работы он столкнулся с душераздирающей системой, которая была полной противоположностью Хакерской Этике. Программисты сидели в комнатах, полностью изолированные от машины. Иногда, в качестве заслуги за долголетнюю службу, особенно покорным и исполнительным сотрудникам дозволялось подходить к машине и видеть, как работает их программа. По рассказам, одна женщина, которой была дарована такая привилегия, зашла в комнату, после чего вид мигающих лампочек и жужжание дисков вызвал у нее обморок. В дополнение ко всему этому, будущий шеф Госпера в ВМФ, был человеком, который не понимал, почему логарифм суммы не равен сумме логарифмов.

Кроме того, у Госпера сложилось впечатление, что у ВМФ была большая любовь, чуть ли не физическое влечение к компьютерам Univac. Этот компьютер был гротескной пародией на компьютер, и был таким же неповоротливым гигантом, как и то что, изготовляла IBM. ВМФ следовало бы знать, что все это было грандиозным обманом, но Univac все равно использовали, что было классическим примером неизбежного извращенного порождения бюрократии Внешнего Мира. Сожительство с этой машиной для Госпера было равнозначно погружению в ад. Госпер использовал компьютер для того, чтобы находить все новое, что до него не встречал никто, и для него было крайне важным, чтобы компьютер, который он использовал, был оптимальным во всех смыслах. PDP-6 была наилучшей машиной из всех, которые он встречал, и для себя он решил, что он ее ни на что не променяет, в особенности на такого монстра как Univac. «Если я видел машину, в которой имела место невероятная тупость, ошибки в дизайне или нечто в этом роде, это раздражало меня до крайности», — объяснял позднее Госпер, — «В то же время PDP-6 выглядела как бесконечно совершенствующаяся машина. Если что-то было не так, то это можно было поменять. В некотором смысле мы жили внутри этой чертовой машины. Это было частью окружавшего нас мира. Практически это был социум… Я не мог представить себе своей жизни без PDP-6».