После этого туземцы покинули клипер, и «Изумруд», подняв якорь, медленно двинулся вперед, огибая мысок Габима. В этот момент почти одновременно раздались удары барума в Горенду и Бонгу, а через несколько минут и в Гумбу. На берегу стояли папуасы, и прощальные их крики: «еме-ме» и «еме-ба» раздавались до тех пор, пока берег Маклая не превратился в узкую полоску еле различимой далекой земли.
ПЕРВЫЕ ИТОГИ
Материалы своих антропологических и этнографических исследований, полученные во время первого пребывания на берегу Маклая, путешественник обработал и опубликовал в ряде статей, небольших по размерам, но замечательных по их научной и общественной ценности. Из этих статей наиболее выдающееся значение имеют две: «Антропологические заметки о папуасах берега Маклая в Новой Гвинее» и «Этнологические заметки о папуасах берега Маклая в Новой Гвинее».
В «Антропологических заметках» Миклуха-Маклай не только первым из европейских ученых подробно описал физический тип папуасов берега Маклая, но и полностью опроверг распространенное в буржуазной науке мнение, что папуасы — «низшая» раса, физиологически отличающаяся от людей «высших» рас. Вот что он пишет об этом: «На мою долю выпало редкое счастье наблюдать население, бывшее совершенно обособленным от сношений с другими народами и жившее притом на такой стадии развития культуры, когда все орудия и оружия приготовляются из камня, кости и дерева. Еще в Европе я избрал для своего будущего пребывания восточное побережье Новой Гвинеи, как наименее известное, и где раса папуасов должна была сохраниться в наиболее чистом виде. Последнее предположение действительно оправдалось: я не нашел у туземцев никакой примеси чуждой крови; поэтому наблюдения, которые мне удалось сделать, могут иметь ценность для всей папуасской расы».
Далее он приводит ряд неопровержимых доказательств того, что кожа и волосы папуасов ничем не отличаются по существу от того и другого у, европейцев, и пишет: «Я никоим образом не могу согласиться с авторами, которые приписывают папуасам какую-то особенную жесткость кожи. Не только у детей и женщин, но и у мужчин кожа
гладкая и ничем не отличается, в этом отношении, от кожи европейцев. То обстоятельство, что здесь многие страдают psoriasis’ом и, вследствие этого, имеют кожу, покрытую сухими чешуйками, не представляет еще расовой особенности; понятно также, что если многие другие смазывают кожу в течение многих лет особым сортом глины, то неудивительно, что она несколько грубее. Наконец, также ясно, что кожа у людей, постоянно всюду ходящих нагими и подвергающих себя действию солнца и всем переменам погоды, не может быть так же нежна, как кожа людей, защищающих себя платьем. Одним словом, какую-то особую жесткость или грубость кожи никоим образом нельзя приводить одним из признаков, отличающих папуасов от остальных людей».
То же самое говорит он и о волосах папуасов: «В распределении и свойствах волос думали найти самый характерный признак папуасов; поэтому я обратил на папуасские волосы особенное внимание. Прежде всего о распределении волос на голове папуасов; я исследовал его как у совсем маленьких (трех-шестимесячных) детей, так и на бритых головах более взрослых (семи-тринадцати лет). Мне удалось также несколько раз наблюдать распределение волос на головах взрослых мужчин, когда мне приходилось самому коротко стричь волосы на значительных участках головы (именно при головных ранах, которые я должен был лечить). Таким путем я мог получить ясную картину распределения волос на голове папуасов. Групповидного или пучкообразного распределения волос я решительно не заметил. Волосы на голове растут совершенно так же, как у европейцев, и вообще, как на человеческом теле, то есть отдельные волосы стоят не на одинаковых расстояниях (1 — 3 миллиметра в среднем) и часто по два, по три, реже по четыре вместе».
Нечего и говорить, что опровержение фактами, научно проверенными, лженаучной «расистской теории» является не только крупной заслугой русского ученого в прошлом, но и не теряет своего значения для нашего времени, когда во имя утверждения «высшей» расы господа Гитлеры и Муссолини создали наиболее реакционный и варварский режим из всех, когда-либо существовавших на земном шаре, когда, прикрываясь той же изуверской теорией, фашизм разжигает новую всемирную бойню.
Вторая выдающаяся статья Миклухи-Маклая — «Этнологические заметки» — представляет не меньшую ценность, В семидесятые годы прошлого столетия, когда она была написана, состояние этнографии, как науки, хорошо характеризуется следующими компетентными словами одного из видных русских этнографов. «Огромный материал,— говорит он, — собранный тысячами наблюдателей в самых различных частях света, был в значительной степени тормозом для правильного развития науки... большая часть материала была собрана... путешественниками, которые, не зная языка наблюдаемых народов, не будучи подготовлены к восприятию явлений чуждого быта, не стеснялись констатировать, как достоверные факты, свои мимолетные непроверенные впечатления, часто записывали понаслышке факты небывалые и даже достоверные наблюдения настолько перемешивали с произвольными утверждениями, что весь такой материал чаще всего мог только вводить в заблуждение исследователя».
В отличие от таких путешественников Миклуха-Маклай был необыкновенно строг к себе и осторожен в своих выводах и обобщениях. Его описания всегда точны и конкретны, он никогда не утверждает того, что им не было тщательно проверено и установлено. Он первый дал подробную характеристику материальной культуры папуасов, описав их жилища, одежду, утварь, орудия производства, оружие и собрал замечательную, единственную в своем роде этнографическую коллекцию, которую впоследствии передал русской Академии наук.
К своим крайне скупым «Этнографическим заметкам» он дал очень характерное для него пояснительное примечание, превосходно рисующее научную добросовестность и в то же время скромность русского ученого. «Я мог бы, — пишет Миклуха-Маклай, — на основании собранного материала написать целый трактат о религиозных представлениях и церемониях и изложить суеверия папуасов, высказав ряд гипотез об их миросозерцании. Я мог бы это сделать, если бы рядом с моими личными наблюдениями и заметками я поставил то, чего не видел и не наблюдал, и прикрыл бы все это предположениями и комбинациями. С некоторой ловкостью можно было бы сплесть интересную на вид ткань, в которой было бы нелегко отличить правду от вымысла. Такой образ действия, однако, мне противен; он ставит преграду на пути научного проникновения в это и без того нелегкое для исследования поле воззрений и понятий расы, очень отдаленной от нас по степени своего культурного развития. Ведь все догадки и привнесенные теории придают слишком субъективную окраску действительным наблюдениям и тем уменьшают ценность последних и затушевывают пробелы, которые должны служить как раз задачами дальнейших наблюдений для последующих исследователей».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});