размениваться на бесполезные выступления с мерами борьбы с Финляндией, по проведению Амурской железной дороги и т. п. Все это были очень выигрышные выступления с точки зрения успеха в Думе и обществе, но бесцельные и даже вредные с точки зрения интереса государственного. В конце концов от всех начинаний Столыпина осталось и прошло в жизнь только одно, правда, крупнейшей важности – законы о землеустройстве. Административный же и полицейский фундамент империи остался в архаическом состоянии, совершенно не приспособленным к новым требованиям, выдвинутым жизнью, и государству пришлось тяжело поплатиться за это, когда настали трудные времена.
Уступки и видимое ослабление политики Столыпина ободрили его врагов в Государственном совете, где начался прямой против него поход, имевший следствием отклонение и затяжку в рассмотрении исходивших от него законопроектов, даже таких вне-политичных и вызывавшихся давно назревавшей потребностью, как попытка улучшить положение статистической части в империи[45].
Этим и закончилась попытка укрепления аппарата власти.
Император Николай II
За время состояния в должности товарища министра внутренних дел мне пришлось несколько раз навлекать на себя неудовольствие государя.
Как-то в конце 1907 года П. А. Столыпин получил от государя поданное неким доктором Кацауровым всеподданнейшее прошение, начинавшееся словами: «Жалует царь, да не жалует псарь». Проситель жаловался, что последовавшее в свое время высочайшее повеление о выдаче ему пособия на издание газеты «отменено» товарищем министра Крыжановским, который не только отказал в пособии, но даже угрожал закрыть газету, а затем все возбуждавшиеся им, Кацауровым, новые ходатайства по тому же предмету оставил без ответа. «Я обратился, – заканчивал проситель, – к Меншагину, но и от него ответа не получил».
На прошении этом его величество начертал: «На каком основании Крыжановский позволил себе не исполнить моего повеления и кто такой Меншагин?»
Дело было так. За несколько месяцев перед тем П. А. Столыпин передал мне полученное им от государя всеподданнейшее прошение того же Кацаурова о выдаче пособия издаваемой им в Ярославле газете «Русский народ». На прошении была высочайшая резолюция: «Желательно поддержать, если издание того заслуживает».
«Посмотрите, в чем дело, – прибавил Столыпин, – и поступите в соответствии».
Газета представляла собою бесцветный листок крайнего правого направления, наполненный демагогическими выпадами против правительства, которое именовалось, как называли его когда-то славянофилы, «зловредным средостением между царем и народом» и подстрекательством рабочих против фабрикантов и всего экономического строя. Одним словом, эта газета относилась к числу тех крайне правых изданий, которые, как, например, «Почаевский листок», совпадали в своей социальной программе и в способах воздействия на массы с изданиями крайне левых партий.
Отказав посему на точном основании высочайшего повеления в выдаче пособия на издание, «как того не заслуживающее», я вместе с тем при свидании с губернатором Римским-Корсаковым обратил его внимание на то, что газету, если она не изменит своего направления, следовало бы прикрыть.
После этого Кацауров несколько раз напоминал мне письмами о ставшей ему откуда-то известной высочайшей резолюции, которую он толковал в смысле повеления выдать пособие, и, не получив ответа, обратился с письмом к курьеру Меншагину, который, как все заинтересованные лица знали, развозил по назначению суммы негласных пособий, назначаемых по разным поводам от Министерства внутренних дел.
Все это я изложил в рапорте министру, который вместе с набором номеров газеты и был представлен Столыпиным при его всеподданнейшем докладе на благовоззрение его величества. Через несколько дней доклад вернулся со знаком высочайшего рассмотрения (палочка и две точки). Объяснения были признаны, видимо, заслуживающими уважения. Кацауров пособия не получил, и газета его заглохла.
Через несколько месяцев после этого в Совете по делам местного хозяйства рассматривался выработанный Министерством внутренних дел проект преобразования губернского управления.
Совет по делам местного хозяйства, образованный еще при В. К. Плеве, но созванный впервые Столыпиным, был в то время модным учреждением, как его называли, «Преддумьем», так как через него предполагалось проводить все законопроекты, касающиеся местного самоуправления, прежде внесения их в Думу. Он был образован из представителей губернских земств и крупнейших городов, по закону приглашаемых министром внутренних дел, по его усмотрению, в действительности же избираемых этими учреждениями. В нем участвовали, по особому приглашению, также некоторые губернаторы и предводители дворянства. Столыпин рассчитывал найти в этом учреждении, как составленном из деловых земских и городских элементов, точку опоры для последующего проведения законопроектов в Государственной думе, где деловитость обсуждения нередко отодвигалась на задний план партийными соображениями и лозунгами.
Мне приходилось обычно председательствовать в Совете, заменяя министра, который являлся его председателем по закону, и я получил инструкции стремиться к возможному согласованию всех точек зрения в Совете, ни в чем, однако, не стесняя прений и соблюдая всевозможную любезность и предупредительность в отношении местных представителей.
И на этот раз, как обычно, все шло гладко и деловито, прения текли и, наконец, дошли до статьи проекта, определяющей в общем виде права и обязанности губернаторов и их положение в отношении правительства.
Действовавший по этим предметам закон весьма отстал от жизни. Он был издан в то время, когда губерний и губернаторов было мало, когда губернаторы являлись в них полными хозяевами, самые задачи управления были гораздо менее сложны, и потому высочайшая власть имела возможность более или менее входить в местные дела и непосредственно руководить деятельностью губернаторов. В соответствии с сим закон давал губернаторам высокое положение в общем кругу государственных установлений и широко очерчивал их полномочия. Закон гласил: «Губернаторы, как непосредственные начальники вверенных им высочайшей государя императора волей губерний, суть первые в оных блюстители неприкосновенности верховных прав самодержавия. Губернаторы получают указы и повеления только от императорского величества и Правительствующего сената и предоставляют рапорты и донесения только государю императору и Правительствующему сенату».
Время шло, количество губерний умножалось, росли число и сложность местных учреждений, многие из них выходили из-под ведения губернаторов и становились независимыми, как, например, судебные и контрольные, или лишь состоящими под надзором губернаторов, как земские и городские. Вместе с тем увеличивалась непосредственная зависимость отраслей управления от центральных ведомств, сносившихся с ними, минуя губернатора. В связи с усложнением государственного строя верховная власть теряла возможность непосредственно руководить ходом губернского управления. Положение губернаторов принижалось. Из представителей верховной власти, какими они когда-то были, губернаторы становились органами правительственного надзора, фактически представителями министра внутренних дел, сохраняя прямую власть управления преимущественно лишь в области охраны порядка и спокойствия. Несоответствие этого положения с определением, которое давал положению губернатора закон, в связи с тем обстоятельством, что они продолжали представлять всеподданнейшие отчеты по управлению губерниями непосредственно его величеству, а следовательно, сохраняли прямое отношение к верховной власти, вносило немало недоразумений, а случалось, и нарушало дисциплину в управлении ведомством, открывая для губернаторов формальную возможность становиться в оппозицию министру и пытаться