Читать интересную книгу Тезей - Валентин Проталин

- На это денег не жалко, - согласился молодой царь. - Ты философ, помолчав, сказал он.

- Да.

- Тебе-то что дала философия? - уже совсем дружески спросил Тезей.

- Способность говорить, с кем угодно.

- Поэтому поедешь со мной, - заключил молодой царь, - на переговоры по аттическим землям... В Браврон сначала. Оракул подождет.

Выехали рано утром, двумя отрядами. Во главе Тезей и Герм. Двигались пока, как один отряд. Разделиться им предстояло в Колоне. Тезея путь - в сторону Браврона, а Герм пойдет к Марафону. На сто стадий разойдутся их дороги.

Ехали кто в колесницах, кто верхом, перекликались друг с другом, как утренние птицы. От Колона Герм со своим отрядом направился к марафонскому четырехградью без промедления. Тезей задержался. Его привлекла достроенная уже башня Тимона, где уединился этот отшельник. Молодой царь, может быть, и проехал бы мимо. Да очень уж заинтересовал его раскатистый смех, раздавшийся в высоте.

- Эй, Тимон, - крикнул Тезей.

Башня была трехэтажной, но проемы окон имелись только на самом верху. Смех прекратился, и в одном таком окне возникла тимонова голова.

- Ты смеешься надо мной? - спросил Тезей.

- Нет.

- Ты -один? Почему же ты смеешься, когда рядом с тобой никого нет?

- Как раз поэтому.

- Если все, по-твоему, обречено и жизнь не станет лучше, то, может быть, ничего и не предпринимать? - спросил молодой царь.

- Я этого не говорил.

- Ну, тогда смейся, а мы поедем.

- Далеко? - все-таки поинтересовался Тимон.

- В Браврон.

Отряд Тезея свернул направо. Спутники его притихли, как призадумались. Через некоторое время - владения Артемиды - медвежьей богини, ее главное святилище в Аттике, расположенное в Бравроне. А чуть далее - в Гапах Арафенидских - опять храм этой богини. "И медведицей в Бравроне одевалась в пурпур я", выводят знатные молоденькие и легкомысленные афинянки. Именно в Бравроне ежегодно устраиваются праздники в честь Артемиды, этой бегуньи в хитоне до колен, о которой забыть песнопевец не смеет. Кто знает, вправду ли строго блюдет свою невинность эта бессмертная охотница, однако девственность дедовских обычаев и устоев среди приверженцев ее соблюдается весьма строго. Для них любое нововведение - все равно что клятвопреступление. А для нарушителей клятв Артемида - быстрый враг. Без какой бы то ни было снисходительности.

Так что призадуматься Тезею и его спутникам было о чем. К тому же в Бравроне или, может, даже ближе, в Стириях, их ждала непростая встреча со стариком Орнеем, которого земной отец Тезея Эгей выжил из Афин. Выгнал, одним словом. На худой конец, с сыном Орнея Петиоем можно будет потолковать, - думал Тезей.

Чтобы скрасить дальнейший путь, тем сократить его и чтобы развеять других спутников, Пилий попробовал втянуть Мусея в придуманное им самим состязание. Мусей не Тезей: с ним Пилий давно и хорошо знаком.

- Мусей! - на скаку прокричал Пилий, хотя можно было и не кричать, философия, как живое существо: логика - кости и жилы, этика - мясо, а физика - душа. Понял? Давай теперь ты.

Мусей оглянулся, как отмахнулся:

- Ты бы, конечно, предпочел мясо понежней.

- Фу, какой мрачный, - не отставал от него Пилий, - улыбнулся бы и тем самым принес жертву харитам... Продолжим... Берем яйцо: скорлупа - логика, белок - этика, а желток - физика.

- Яйцо, конечно, всмятку, - уточнил Мусей.

- Хорошо... Видишь огороженное поле, - не унимался Пилий, - давай так: ограда - логика, урожай - этика, а деревья - физика.

- Ничего в голову не лезет, - отмахнулся Мусей.

- Ничего?.. Все возникло из ничего, - призадумался вдруг Пилий.

- Что возникло? - не понял Мусей.

- Все, - повторил Пилий, - все вокруг... Вообще - мир наш.

- Не из ничего, я полагаю, а от начала, - поправил приятеля Мусей.

Теперь беседа завязалась и двинулась сама собой.

- Хорошо сказано, - обрадовался Пилий.

- Толку-то, - не разделил его радости Мусей.

- Твоя правда, толку не много,- согласился Пилий, нисколько не огорчившись. - И все-таки мы находим удовольствие в подобных беседах. Наслаждение даже.

- Наслаждение, наслаждение, - вздохнул Мусей, - я бы предпочел наслаждению безумие.

- Наслаждение - прекраснейшее из безумий, - отпарировал Пилий.

- Это оттого, что мы себя не слышим, когда болтаем о вечном, проворчал Мусей.

Пилий рассмеялся, долго хихикал.

- Лира тоже слушать себя не умеет.

- Чего ты все радуешься, - удивился Мусей, - тебя ничем не проймешь.

- Почему? Проймешь..., - не согласился Пилий. - Только философа надо действительно хорошенько хватать за уши: убеди и уведи.

- Настоящая мудрость в дома только природе, и она сама у себя учится, вздохнул Мусей.

- Точно, - согласился Пилий, - природа умеет учиться сама у себя.

- Идеи вечны и чужды страданию, - заявил Мусей. - А, значит, чужды и нам с тобой: люди только и знают, что страдают, - добавил он.

- Не вполне, - возразил Пилий, - как бы живые существа выжили, как жили бы, если бы не были приспособлены к идеям.

Мусей на это не ответил, поскольку в голову ему пришла совсем иная мысль.

- Мы с тобой говорим так, словно что-то ищем, словно стараемся что-то вспомнить.

- Надо полагать, мы - наследники золотого века, - по-своему подхватил мысль Мусея Пилий, - мы его остатки, хотя и не помним об этом.

- Герофилу бы сюда, - заметил Мусей, как бы признавая тем самым правоту Пилия.

- И Поликарпика, - обернулся к ним Тезей.

Так Мусей с Пилием и ехали, не замечая дороги, в беседе. Развеять, может быть, и не очень развеяли своих спутников, но все их внимательно слушали. Не только Тезей.

Наконец, будто показались строения Стирий.

- Вот тебе, Пилий, и философия, - оживился Мусей, - видишь: стены города - логика, и внутри - разум...

- Какие же это стены? -Возразил оказавшийся более зорким Пилий, - это же отряд воинов. Нас ждут.

Афиняне замедлили движение, в два ряда группируясь за спиной Тезея, и, перестроившись, остановились. От отряда стирийцев отделился всадник с копьем, подпрыгивающий в седле и с темным, непомерно большим щитом.

- Я еду один, - тоном приказа предупредил своих Тезей.

Он не взял из колесницы ни копья, ни щита и поскакал навстречу стирийцу. Однако Мусей и Пилий не послушались и устремились за молодым царем. Их кони, чувствуя своих хозяев, держались сзади и ступали неслышно.

Всадники съехались и остановились.

- Я Петиой, сын Орнея, - назвался стириец, хотя и Мусей, и Пилий его знали, - я приехал по поручению моего отца.

Конь Петиоя развернулся к афинянам боком, и из-за щита, большого, почти в человеческий рост, с медными бляхами на воловьей коже и с медным же ободом по краям, видна была только голова сына Орнея.

- В урочищах великой Артемиды гостей приветствуют оружием, - улыбнулся Тезей.

- Нам не очень нравится то, что вы везете с собой, - без улыбки, высокомерно объявил Петиой, - и вы - не неведомые гости, которых сначала угощают, а потом расспрашивают... Однако не беспокойся, хозяин Афин. Орней приказал встретить вас миром... Пока миром, - видимо от себя присовокупил он. - Столы наши ждут вас.

- Ты забыл добавить "и царь Аттики", - поправил стирийца Тезей. Столы, разумеется, хорошо, - продолжал он, - но к чему оружие?

- Надо же вам знать, что оно у нас в хорошем состоянии, что за ним отлично ухаживают, - усмехнулся Петиой. - Так мы ждем вас.

Он тронул узду и поскакал обратно.

Развернулся и Тезей, натолкнувшись прямо на Мусея.

- Я сказал, что еду один! - недовольно воскликнул он.

- Я так увлекся беседой с Пилием, что не слышал, - объяснил Мусей.

- А ты? - молодой царь повернулся к Пилию.

- Я же его собеседник, - развел руками Пилий.

- Мы оба так увлеклись беседой, что не расслышали, - уточнил Мусей.

Пока Тезей с философами возвращался к своему отряду, Петиой тоже успел доскакать до своих, и получилось так, что, когда отряд афинян тронулся с места, воины на подходе к Стириям уже расступились, освобождая им дорогу.

Пир в честь не очень желанных гостей устроили в стирийском мегароне Петиоя. Так что до Браврона афиняне немного не доехали. Сюда же к сыну прибыл и Орней. И расположился на хозяйском месте, усадив по обе стороны от себя Тезея и Петиоя. Начали пиршество, как заведено, с возлияний, посвященных Зевсу Олимпийскому, Артемиде и героям. Однако ни праздничности, ни веселья, сопутствующих обычно застольям, не ощущалось. Напряженность сковывала и гостей, и хозяев. Когда, по традиции, надо было поднять чаши за героев, Орней счел необходимым провозгласить здравицу сам.. Не без труда поднявшись, он сказал негромко, но со значением:

- Совершая возлияния героям, восславим наших великих предков и прародителей, которые славными трудами своими установили порядок на наших землях и завещали нам беречь его. Их устами говорили боги и боги же руководили их подвигами.

Было ясно, куда клонит Орней. И Пилий, видя, что Тезей молчит, исполнив вместе со всеми возлияние в честь героев, опустошил и свою чашу, а оторвавшись от нее и хохотнув, добавил с интонациями Орнея: