Незримые особенности Павлова христианства
Различие между Иисусом евангелий и Иисусом Павла состоит в том, что в евангелиях Иисус понимается как учитель, поставленный Богом для возвещения вести, а Павлов Христос – сам объект вести. Павла не занимали конкретные обстоятельства жизни и деятельности исторического Иисуса. В своих посланиях он не говорил о Назарете, Галилее, родителях Иисуса, первосвященниках Анне и Каиафе и даже Ироде Антипе и Понтии Пилате. Вынося за скобки исторический контекст, он сосредоточивал внимание на том трехдневном периоде, который начался с ночи предательства Иисуса (1 Кор 11:23; опять-таки предатель Иуда не упомянут) и закончился воскресением Иисуса. Незримые особенности, лежащие в основе Павлова христианства, состоят в сложном учении о смерти и воскресении Господа Иисуса Христа, которое родилось в творческом мышлении Павла. В сравнении с этой концепцией богословие синоптических евангелий и Деяний апостолов выглядит приземленным, но под стать ей – мистический образ сверхчеловеческого Христа у Иоанна. Глубокое знакомство с иудаизмом и как минимум поверхностное знакомство с классической культурой вкупе с могучим духовным воображением позволили Павлу переосмыслить иудейские воззрения на мессианство, в частности воздаяние за самопожертвование мучеников, и создать из этих элементов впечатляющий доктринальный синтез, в котором Христос предстал как последний Спаситель.
Символика смерти и воскресения Христа
Взяв на вооружение и применив к Иисусу библейское понятие мессианского царя, чаемого последнего освободителя иудеев и восстановителя справедливости и добродетели на земле, Павел пошел дальше, чем создатели кумранской техники «пешер» и раввинистические экзегеты. Он создал величественную культовую драму с мифом умирающего и воскресающего Сына Божьего. Ее основные действующие лица – первый Адам (отец человечества) и Иисус Христос (второй или последний Адам). Также важные роли играют Авраам и Исаак, прообразы веры и самопожертвования. Основная тема таинства искупления – это искупление, принесенное смертью и воскресением последнего Адама. Так были исправлены последствия греха первого человека, который привел его и его потомство к утрате бессмертия.
Вместо того чтобы наслаждаться вечной жизнью в Эдемском саду, первый Адам позволил себя соблазнить змию/дьяволу (с помощью Евы). Так единственный акт непослушания («первородный грех», как назовет его св. Августин) приведет к утрате бессмертия, и смертный приговор поразит не только первую человеческую чету, но и их потомков. Зависть сатаны (Прем 2:24) и глупость Евы (Сир 25:24) привели к тому, что в каждом человеке появилась «злая склонность» («йецер га-ра» раввинов) и нечестивое сердце ( cor malignum – 2 Ездр 3:20–22). Тем самым, из-за греха первой человеческой пары все оказались подвержены смертью.
С точки зрения Павла, Адамов грех таинственным образом затронул природу человечества. Этот первородный грех (созданная Павлом концепция, не имеющая библейских и послебиблейских иудейских прецедентов) невозможно было исправить обычными человеческими усилиями. Не решил проблему и непосредственный спасительный акт Божий, совершившийся в исходе израильтян из Египта. Напротив, Синайский завет был связан с дарованием Торы, закона заповедей, которая своими запретами открывала грех иудеям. Согласно психологическому пониманию Закона Павлом, запрет как бы толкал людей вкусить запретный плод и одновременно приносил осуждение за последующие нечестивые дела:
...
Я не иначе узнал грех, как посредством Закона. Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: «Не пожелай». Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание: ибо без закона грех мертв… когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер; и таким образом заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти…
( Рим 7:7–10 )
По мнению Павла, еще до великого искупления, явленного через смерть и воскресение Иисуса, праведность и духовное здоровье обретались через веру, а не соблюдение уставов (сначала данных потомкам Ноя, а затем, после исхода из Египта, иудеям). Самым первым и самым ярким образцом веры, всецелого упования на Бога, был Авраам. И праведником он был сочтен не потому, что исполнил какую-то заповедь (скажем, не потому, что сделал обрезание), а из-за своей героической веры. В возрасте 99 лет он поверил, что Всемогущий дарует ему ребенка, мужского наследника, от ранее бесплодной жены, которой к тому моменту было уже 90 лет. Более того, Авраам был оправдан за свою готовность принести в жертву этого сына, родившегося столь чудесным образом, в ответ на Божье повеление. Судя по всему, послебиблейская иудейская концепция «связывания Исаака», где библейская покорность Авраама соединялась с готовностью Исаака пойти на смерть, вдохновила Павла на идею искупительного характера смерти и воскресения Христа.
Уже примерно полвека я доказываю, что Павлово богословие искупительной жертвы Иисуса обязано рассказу об Аврааме и Исааке.2 Достаточно сопоставить Рим 8:31–32 («Тот, который сына Своего не пощадил, но отдал его за всех нас, как с ним не дарует нам и всего?») с Быт 22:16–17 («Мною клянусь, говорит Господь, что так как ты сделал это дело, и не пожалел сына твоего, единственного твоего, то Я, благословляя, благословлю тебя»).
Возможно, именно главу Быт 22 имел в виду Павел, когда сказал, что «Христос умер за грехи наши по Писанию» (1 Кор 15:3). Неслучайно отцы Церкви впоследствии считали Исаака прообразом Иисуса Искупителя. Не будем также забывать, что с середины II века до н. э. в одном из слоев иудейской традиции, впервые засвидетельствованном в Книге Юбилеев, дата связывания Исаака приходилась на Пасху. А ведь именно на Пасху пострадал и умер Иисус…
Общая логика Павла понятна. Каждый человек согрешил и заслуживает наказания. Наказание же – смерть, «последний враг» (1 Кор 15:26), которая есть «плата за грех» (Рим 6:23). Однако это положение дел, которое последовало за глупым поступком Адама, совершенно изменилось, когда Христос, безгрешный Сын Божий, соделался «грехом» (2 Кор 5:21), чтобы через его крестную смерть были искуплены все людские нечестия. В замученном теле распятого Христа Бог Отец наказал «грех во плоти» (Рим 8:3). Согласно Павлу, когда христиане верят в искупительный характер смерти и воскресения Христа, они мифически/ мистически умирают для греха и возрождаются к новой жизни. «Если один умер за всех, то все умерли. А Христос за всех умер, чтобы живущие… жили… для умершего за них и воскресшего» (2 Кор 5:14–15).
В Павловом богословском синтезе смерть Христа на Голгофе есть средоточие мировой истории. Именно поэтому Павел не проповедовал «ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (1 Кор 2:2). Все начинается с креста, и воскресение непосредственно следует из него. Эти два спасительных акта Иисуса потенциально искупляют и оживляют людей. Однако потенция не может стать реальностью без веры. В конечном счете вера в сакраментальный характер крещения (Павлов символ смерти и воскресения Христа) передает человеку спасительность креста и воскресения. Неслучайно в ранней церкви оглашенных (т. е. наставляемых в основах христианства) крестили на Пасху.
Под влиянием иудейских концепций Павлово христианство видело в крови распятия конечное исполнение храмовых жертвоприношений, понимавшихся как прообразы: с точки зрения Павла и его школы (как и с точки зрения раввинов), без крови не может быть искупления (В.Т.Йома 5а; Евр 9:22). Искупление обретается «во Христе Иисусе, которого Бог предложил в жертву умилостивления в крови его через веру» (Рим 3:24–25). Кульминация истории имела место, когда этот новый Исаак, новая пасхальная жертва, был пригвожден ко кресту: «Пасхальный агнец наш, Христос, заклан за нас» (1 Кор 5:7). Образ Исаака, сознательно идущего на смерть – на Пасху 15 нисана, согласно древней послебиблейской иудейской традиции – явно был в подсознании Павла.
У Павла избавление от греха и пробуждение к новой жизни через смерть и воскресение Искупителя – разные грани одной и той же духовной реальности. Все начинается с креста, но крест получает оправдание через удивительное и славное воскресение. Смерть Иисуса есть центр Павловой проповеди, но без веры в воскресение христианство рассыпалось бы. «Если же о Христе проповедуется, что Он воскрес из мертвых, то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых? Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес… и тщетна вера ваша» (1 Кор 15:12–14; см. G.Vermes, Jesus: Nativity – Passion – Resurrection , 2010, pp. 413–422).
Подведем итоги. Для Павлова христианства характерна убежденность в том, что верующие обретают – через веру в искупительную смерть и воскресение Иисуса – избавление от греха и возможность воскреснуть. Однако Павел считал, что нынешний век подходит к концу. Поэтому картина, нарисованная апостолом, была немыслима без концепции нового века, который должен начаться со второго пришествия Христа. В Павловом христианстве парусия мыслилась как последний акт религиозной драмы.