— Какие выводы?
— Выводы о том, что это знак Божий и весьма вероятно, признак святости.
— Я напишу то, что считаю нужным, и посмотрим, что будет. Повторяю, все зависит от главного редактора.
— О Ювеналии, прошу вас, поподробней!
— Это его настоящее имя?
— Это имя он получил, принимая постриг.
— А почему он покинул орден?
— Спросите его об этом сами.
— Может, его вынудили к этому?
— Он ушел по своей воле.
— Каково его настоящее имя?
Август помедлил.
— Он скажет вам об этом сам, если захочет.
— А вам оно известно?
— Да, известно.
— А почему не говорите мне?
— Потому что это его имя, не мое. Захочет — скажет.
— Хорошо! — кивнула Кэти. — Если увижу его, спрошу.
Август кивнул, опустился на стул, закинул ногу на ногу. Кэти, помолчав, спросила:
— На что мне еще следует обратить особое внимание?
— На чудесное исцеление Ричи Бейкера.
— Кто это?
— Десятилетняя жертва лимфогранулематоза, тяжелобольной мальчуган до двенадцати часов двадцати пяти минут сегодняшнего дня.
— Вы имеете в виду лысого мальчика?
— Ричи Бейкер потерял свои волосы в результате лучевой терапии в гематологическом отделении детской больницы. Он ходил туда на процедуры каждую неделю в течение двух лет. Можете это проверить.
— А кто сказал, что он выздоровел?
— Поговорите с ним, с его матерью.
— Думаете, этого достаточно?
— Наведите справки.
— Придется лично взглянуть на него, не так ли?
— Придется. И заметьте, исцелился, а не вылечился. Медицина пока еще бессильна. Сомневаетесь — наведите справки.
— Наведу, а пока позвольте мне начать работу.
— Может быть, вам нужна моя помощь? Как-никак у вас три темы: стигматы Ювеналия, Ричи Бейкер и Общество Святого Духа.
— Справимся как-нибудь, — ответила Кэти.
На самом деле у нее четыре темы, если принять во внимание проныру Августа Марри.
— Ну, Ювеналий, что скажешь? — произнесла она, взяв в руки его фотографию.
И оторопела. Его глаза на фотографии смотрели прямо на нее.
Симпатичная темнокожая девушка вернулась от коммутатора к конторке.
— Нет, не отвечает. Утром куда-то уехал, — сообщила она.
— Это я заезжал за ним, — сказал Август.
— Тогда, вероятно, вы знаете, куда он поехал потом.
— И я знаю, что он вернулся. Где же еще ему быть? — Август кинул на девушку строгий взгляд, надеясь заставить ее сказать правду.
— Если он вернулся, то не включил телефон, как он обычно делает.
— Я поднимусь наверх к нему.
— Только если получите разрешение от отца Квинна.
— Позвоните ему.
— Но его тоже нет.
— Он сказал мне, что я могу ходить здесь где хочу.
— Мне он этого не говорил.
— А ведь у вас могут быть серьезные неприятности, после того как я поговорю с отцом Квинном. Надеюсь, вы это понимаете?
— Вот как? — произнесла нараспев негритянка, облокотившись на конторку. — У меня никогда не было неприятностей. Расскажите мне о них.
Август вышел на улицу, уселся в свой черный «додж-чарджер», припаркованный в неположенном месте, и задумался.
Почему так мало негров среди католиков? Давно пора заняться этой проблемой. Н-да!.. Дел невпроворот…
16
— Нет, это не настоящее мое имя, — сказал Ювеналий. — На самом деле меня зовут Чарли Лоусон.
— Чарли? Ну надо же! — удивилась Линн. — С парнями по имени Чарли подобные вещи не происходят, как мне кажется. Я даже вообразить не в состоянии статую святого Чарли в какой-нибудь церкви.
— Отчего же? Был такой святой… Святой Чарлз.
— А что он сделал?
— Не знаю. Скорее всего, был мучеником.
— Ну хорошо, мы еще обо всем этом поговорим, а пока иди в ванну и прими душ.
Спустя минут двадцать Ювеналий уже сидел в кресле, в ее махровом халате, босой, с влажными, зачесанными назад волосами.
Пока он мылся, она сменила платье за восемьдесят долларов на обтягивающие джинсы и хлопчатобумажный батник, оставив незастегнутыми две верхние пуговицы, ответила на телефонные звонки Билла Хилла и Арти и расстегнула третью пуговицу, перед тем как Юви вышел из ванны.
Он был Юви, когда она думала о нем, и Ювеналием, когда она с ним разговаривала.
Общаться с ним было легко. Одним словом, непринужденно. По дороге домой она успела сообщить ему многое: о своем бывшем муже Дугласе Уайли, о Билле Хилле, о своей работе с Арти. Казалось, он все понимает с полуслова. Он вообще производил впечатление человека мудрого и в то же время наивного. И еще он выглядел прямо-таки красавцем! Впервые в ее жизни по-настоящему красивый парень не нес всякую ахинею, дабы запудрить ей мозги. Простой в общении, скромный, без всяких приколов… И главное — умеет слушать! Другой ведь слова не даст сказать, все о своем да о своем… Юви от природы такой, или же одиннадцать лет из его тридцати трех, проведенные в ордене францисканцев, наложили свой отпечаток?
Линн включила стиральную машину, куда загрузила его окровавленные сутану, саккос, слаксы, рубашку и носки, затем смыла кровь, засохшую у нее на левой руке. Его кровь…
Она вернулась в гостиную, села в кресло напротив него.
— А как ты стал Ювеналием? — улыбнулась она.
Он вернул улыбку:
— Вообще-то мне нравилось имя Рафаэль и, пожалуй, Антоний. Когда меня принимали в орден, спросили: «А какое еще?» — и дали перечень мужских имен. Я выбрал имя Ювеналий и стал братом Ювеналием.
— А почему ты стал простым монахом, а не священнослужителем?
— Мне казалось, что у меня нет призвания к священнодействию. Кроме того, я пришел к выводу, что, если придется по каким-либо причинам выйти из ордена, будучи монахом, это не будет считаться слишком уж греховным поступком.
— Может быть, тебе вообще не стоило вступать в орден францисканцев?
Ювеналий задумался.
— Линн, понимаешь, все на свете расценивается исключительно сообразно тому, в какой мере оно полезно для человека, — произнес он погодя, глядя прямо ей в глаза. — Одиннадцать лет в ордене не прошли для меня бесследно. Я усвоил, вернее, взял за правило избегать засорения души и ума всякими мелочными житейскими заботами.
— Сильно сказано! — улыбнулась Линн. — А я и без всякого ордена стараюсь так поступать. Вот ты сказал, что святой Чарлз был мучеником. А ты мученик?
— Мученичество — самый верный путь к святости — изжило себя, когда прекратились гонения на христиан, потому что не стало мучителей. Так что я не мученик…
— А может, ты святой?
— Не думаю…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});