Читать интересную книгу Коммуналка: Добрые соседи (СИ) - Лесина Екатерина

…любовь у нее не прошла ни после первого боя, ни после второго. Прошла она чуть позже, когда маменька отписала, что Васька был демобилизован после ранения и, вернувшись в родное село, первым делом свадьбу сыграл.

С Валентиной, которая председателя колхоза единственная дочь.

Вот тогда-то глаза и открылись.

Жалобу, сложивши лист в четверо, Калерия спрятала за пазуху и вздохнула. Оно, конечно, и хорошо все повернулось. Повезло… не раз ей повезло, но, глядишь, не выбрала она еще от жизни все свое везение. А тут что-то подсказывало, что прогуляться следует.

Идти было недалече.

Две остановки на троллейбусе да напрямки через старый парк, который с каждым годом все более дичал. Давно уж затянулись раны и котлованы, от взрывов оставшиеся, поросли зеленью. В одном пробился ручеек, и теперь посеред парка прорезалось то ли болотце, то ли мелкое озерцо, которое не пересыхало даже в летнюю жару, зато плодило несчетные рои комарья.

И ныне-то не утихли.

Окружили Калерию плотным облаком, зазвенели, заглушая вялое птичье чириканье. Парк, отделяя от города грязноватую речушку, закончился быстро, вывел к набережной с ее темными покосившимися домишками, стоявшими столь тесно, что одни заглядывали в окна другим. Порой меж домишками поднимались заборчики, собранные наспех и явно из того, что попало под руку.

Тут пахло рекой.

И гнилью.

Сохла перевернутая лодка, похожая на огромную рыбину. Подле лодки развели костерок мальчишки, проводившие Калерию не по-детски серьезными взглядами.

— Патроны в костер не кидать, — сказала она строго.

— А то мы не знаймо, — с вызовом ответил старший. — Чай не дурноватые!

С этим Калерия могла бы и поспорить, но посчитала, что профилактическая работа проведена. Патроны у мальчишек наверняка имелись, куда ж без них, однако не гоняться же за этою вот шпаной по всей Кузянке?

Дом злостного нарушителя общественного покоя и спиритуалиста-самоучки, почетного члена общества Немагического спиритуализма имени Розы Люксембург, а в миру тишайшего слесаря пятого разряда Мишанька Осляпкина средь окрестных домов выделялся какой-то неправдоподобной аккуратностью, вызывавшей у соседей острые приступы зависти и вынуждавшей в этой самой аккуратности искать косвенные признаки Осляпкинской инаковости, той самой, которой всенепременно должны заинтересоваться особые органы. Но то ли доносы были неубедительны, то ли, как Калерия подозревала, особым органам не было дела до Осляпкинских резных ставенок и горбатого крылечка, украшенного цветами, что было совершенно непатриотично и не соответствовало текущей политической ситуации. Как бы там ни было, Мишаньку задержали лишь единожды и то по причине пьянства вовсе уж неумеренного и сна в общественном месте.

— Явились? — из-за заборчика, тоже резного и цветами же расписанного, выглянула женщина внушительных габаритов. В руках она держала алюминиевый таз с бельем, шею ее причудливым ожерельем обвивала веревка с крупными деревянными прищепками. Над тазом и гражданкой Осляпкиной поднимался пар. — Я так и знала, что до этого дойдет. Совсем этот ирод мне нервы вымотал. А говорила я маменьке, что не будет с него толку-то…

Таз примостился на стульчик.

Осляпкина подхватила скрученный гусеничкой халат, ловко встряхнула его и закинула на веревку, тут же прихвативши парой прищепок.

— …а она мне… не пьет и не бьет… положительный… — она поджала накрашенные темно-вишневого колера помадой губы. — Аж тошно… Мишанька!

Громовой ее голос заставил очнуться собачонку, мирно дремавшую подле узорчатой будочки, вспугнул пару ворон и соседку, что делала вид, будто вовсе даже не послушает, а просто сгорбилась подле забора. Травку там разглядывая.

— А надо, чтобы бил? — уточнила Калерия, которая давно уже поняла, что в целом люди существа до крайности сложные и нелогичные.

Взять того же Ваську.

В любви клялся.

Жениться обещался. А сам на другой. И ладно бы на том все и закончилось. Вздумал же после еще Калерию попрекать, что она за Ингвара пошла, любовь их предавши. И выходило, что ему жениться так можно, а Калерии до конца своей жизни по любви страдать надобно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А как иначе? — начерненные брови грозно сошлись над переносицей. — Мишка!

Она подхватила очередную гусеничку, которая распрямилась в простыночку с вышитым краем, и горестно вздохнув, пожаловалась:

— Я уж чего только не делала, и пилила, и попрекала… и похмеляться не давала… а он только смотрит своими глазищами да лепечет непонятное, что люблю. Мне уж и перед людями стыдно-то! Вон, сами погляньте, у Маньки фонарь такой, что глаз не видит. Галька вечно за ребра держится. А я одна, как дура, с цветами.

— И чем плохо цветы?

— Ничем, — потупилась Осляпкина, развешивая белье. Двигалась она, несмотря на немалые объемы свои, легко и грациозно. — Но… это ж не серьезно!

— А вы говорить пробовали?

Странная картина чужого семейного счастья никак не желала уложиться в голове. Осляпкина рукой махнула.

— Пробовала. Он только и лепечет, что никак не возможно… вот… уйду.

Это она произнесла с тою решительностью, что выдавала немалые сердечные муки.

— Люблю его, негодящего, только все одно… уйду… Мишанька! — этот крик заставил собаку вяло брехнуть, вороны перебрались на крышу домишки, устроившись за резным коньком, а соседка на всякий случай от забора попятилась, но подслушивать не перестала. — Там он, опять чегой-то мастерит… не думайте, он хороший мужик, рукастый… по маменьке моей очень горюет. Да и я сама-то… она у меня знаете какая была? Вот тут всех держала.

Осляпкина продемонстрировала кулак, и Калерия подумала, что если пошла она в маменьку, то не удивительно. В этаком кулаке не то, что семью, всю улицу удержать можно.

Мишанька Осляпкин обнаружился на веранде, которую сам и сложил из красного кирпича, а после определил под мастерскую. Сидел он на табуреточке, столь очаровательной и аккуратной, что Калерии немедля захотелось себе такую же.

Можно даже эту самую.

И еще к ней парочку.

Хотя куда ставить-то? На общую кухню? В комнатушке-то не развернуться. И Калерия мысленно велела себе успокоиться. Чужак в квартире ненадолго и… если помочь ему, то, глядишь, и вопрос их с расширением решится положительно.

Но сперва…

— Здравствуйте, — сказал Мишанька, неловко подымаясь. Сам он был невысоким, пухловатым и лопоухим, с милою лысинкой и виноватым каким-то совсем уж детским взглядом. — Вы по поводу жалобы, да? Я ничего не нарушаю! Я действовал на своей жилплощади согласно инструкции клуба. А там говорится…

— Зачем вам это? — поинтересовалась Калерия, оглядываясь.

На веранде было тесно.

С одной стороны стену подпирали деревянные чурбачки разной толщины и ширины. С другой ровными штабелечками возвышались доски. На столе виднелись заготовки. Рядом, разложенный с немалой аккуратностью, лежал инструмент.

Пахло деревом и самою малость — краской.

— Я слышала, что покойная гражданка Радзиловская отличалась не самым… миролюбивым характером. И вам от нее доставалось.

Мишанька пожал плечами.

— Так по-родственному, — сказал он, и вновь же прозвучало жалко, виновато. — Она на самом деле добрая была… и Олечка тоже добрая. Только…

— Не ладится?

— Ага, — он опустился на табуреточку и сгорбился. — Уйдет она от меня.

Сказано это было с такою обреченностью, что сердце Калерии болезненно сжалось.

—  Она ведь у меня красавица… видная… все-то на нее заглядываются. А я что?

— А вы мастер, какого поискать.

— Это да, но… толку-то… — он махнул рукой. — Она и идти-то за меня не хотела, маменька ее заставила… а теперь-то точно… уйдет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Не уйдет, — заверила Калерия, в голове которой складывался совершенно безумный, но, надо сказать, соответствующий обстановке план. — А…

— Да присаживайтесь куда-нибудь, — он махнул рукой. — Не бойтесь, они крепкие… я вот думаю, ей лучше духов купить или конфет?

— Оглоблю, — присоветовала Калерия.