Читать интересную книгу Чтоб не распалось время - Пенелопа Лайвли

Никто не слушал. Джеймс упал, ссадил коленку, и все потонуло в пронзительных воплях.

— Утесы в том месте славятся своей ненадежностью.

Когда-то там произошла трагедия — давно, много лет назад. Хотя я уверена — вы и сами все прекрасно знаете.

И миссис Шэнд ушла, тяжело ковыляя по дороге. Мария смотрела ей вслед; ее вопрос повис в воздухе и лишь эхом отдавался в голове: какая трагедия?

— Ну что, тронулись? — сказала мама Мартина. — Не слишком рано собрались. Да замолчи же, Джеймс, ты еще не умер. Джейн, ты потеряла сосиску.

Они зашагали прочь от дома — беспорядочная команда — через сад и поля к скальной тропе. Мистер Фостер, будучи единственным мужчиной, взялся было руководить, но тут мимо него пронеслись наперегонки дети Люкасов. Теперь он шагал позади них, время от времени выкрикивая предупреждения, на которые никто не обращал внимания, и вскоре впал в угрюмое молчание, признав, что ситуация неуправляема. Остальные — женщины с младенцами — плелись в хвосте. Шествие неохотно замыкала Мария. Она тащила тяжелую сумку с тарелками, чашками, ножами и вилками, хотя и знала — все это не пригодится, но миссис Фостер настояла и сложила их.

— Люкасы едят руками.

— Возможно.

Вот бы снова очутиться сейчас на кухне и разговаривать с мамой, подумала она.

Когда они подошли к тропе, несколько детей уже успело потеряться. Пришлось сделать большую остановку, чтобы всех собрать. Мистер Фостер сел у лаза через изгородь и молча уставился на море. Наконец, когда все были в сборе, они снова пустились в путь; лесная тропа была такая узкая, что идти можно было только гуськом. Дети Люкасов, толкаясь, понеслись галопом — каждый хотел быть первым. Мистер Фостер, отказавшись от лидерства, шел теперь последним, наверное, чтобы подбирать потерявшихся и поранившихся. Вскоре все разделились на группки, но не отрывались друг от друга слишком далеко — из-за деревьев доносились их голоса. Мария, отстав от детей, слышала, как они продвигаются вперед — то лесной голубь сорвется с ветки, то вдруг пронзительно вскрикнет сойка.

Они все шли и шли. Вот уже миновали то место, с которого Фостеры поворотили назад однажды субботним полднем, когда гуляли с тетей Рут и дядей Дэвидом. Идти было тяжело; Мария хорошо понимала мамины опасения, и по ней прошла волна сочувствия. Но тут же ее снова поглотили собственные мысли и переживания. Теперь они зашли в лес, где росли деревья невероятных размеров, они так высоко возвышались над Марией, что казалось, вытесняли собой все небо, когда она, запрокинув голову и напрягая шею, глядела на их кроны. Она почувствовала себя еще меньше и изо всех сил вытянула вверх руку вдоль ствола огромной березы, но даже вместе с рукой ее рост покрывал лишь малую часть дерева, а там, в вышине безразлично дрожали и шуршали листья. Эти деревья, наверное, очень древние. Наверное, им сотни лет. А вдруг Хэриет тоже бродила здесь, и чувствовала себя такой же маленькой и незначительной, и у нее кружилась голова, когда она смотрела вверх на качающиеся ветки, и ей хотелось оказаться в более открытом месте, не таком безмолвном и гнетущем?

Хотя тишину в какой-то мере создавала она сама, углубившись в свои мысли, потому что, когда тропа завернула и Мария сразу нагнала детей, она услышала, как они яростно спорят, оглашая криками всю округу.

— Вот он, этот спуск.

— Нет, не этот. Ты вообще ничего не знаешь. Это там, дальше.

— Нет здесь. Я помню это дерево.

— Там была какая-то тропа…

— Заткнитесь все, — властно скомандовал Мартин. — Это там. Нужно дождаться остальных. — Мама!..

Постепенно все собрались. Мария с удивлением увидела, что ее отец несет маленького ребенка (она никак не могла запомнить всех имен). Вид у него был изможденный, волосы сбились набок, на ту сторону, откуда на ремнях свисал ребенок.

— Что, здесь вниз? — в страхе спросил он.

В этом месте тропа шла по уступу. Справа возносился утес, и сквозь деревья просматривался последний скальный золотисто-коричневый пик, покрытый, как шапкой, дерном и кустами, а слева — обрыв, конца-края не видать — лишь издалека доносился шум прибоя, катающего гальку.

Все так заросло кустами и деревьями, что казалось скорее наклонным лесом, чем скалами. И только поглядев вниз, на узкую тропку, бегущую между кустами, ясно становилось, какая это крутизна.

— А может лучше… — начала было миссис Фостер.

Но никто не обратил на ее слова ни малейшего внимания. Там внизу — отличный пляж, где не ступала нога человека, наперебой объясняли дети Люкасов, мы там будем совсем одни. («Представляю», — сухо отозвался мистер Фостер.) Это не так круто, как кажется, заверили они и один за другим ринулись вниз по обрывистой тропе (которую едва ли и тропой назовешь); за ними послышались крики мам: «Осторожно! Не так быстро!» А где-то далеко внизу равнодушное море катало гальку — вперед-назад.

Они спускались друг за другом, стараясь не упасть, а мамы волновались еще и за детей — как и положено по материнской доле, — но они и тревожились по-разному: мамы Люкасов реагировали шумно, хотя по правде не сильно переживали; а миссис Фостер шла молча, но была уже на грани помешательства. Мария двигалась медленно, внимательно ставя вперед одну ногу, потом другую и держась, где могла, за молодые деревца и скальные выступы. Один раз она поскользнулась на ненадежном сланце — подошвы подвели — и тяжело села, посадив синяк. Могло быть хуже. Снизу, где уже не было видно, раздавались крики детей, такие, что шевелились волосы и в воображении всплывали картины одна страшней другой. Мистер Фостер, все еще с ребенком на руках, спускался с подчеркнутым тщанием и неторопливостью, а что ему оставалось делать? Только надеяться на лучшее.

Наконец все спустились и увидели обещанный пляж. С первого взгляда он мало чем отличался от любого другого пляжа, разве что своей безлюдностью, как опять-таки было обещано. А так — стоило ли и совершать столь долгий и трудный путь из-за ничтожной перемены пейзажа, прочитала Мария на лице миссис Фостер.

Сразу же возникла масса дел. Насобирать для костра прибитых к берегу бревен, соорудить очаг из камней с щитом от ветра, развести и поддерживать огонь, начать готовить. У Люкасов на это ушла масса времени и споров. Миссис Фостер, привыкшая обедать ровно в час, с досадой смотрела, как стрелки ее часов ползут к трем. Мария бродила вокруг, собирая все, что горит, — от водорослей до мусора, катающегося по гальке. Остальные пререкались — правда, не громче обычного, — кому что делать и есть. Мамы решали, что готовить, и готовили. Мистер Фостер стоял у костра и пытался не подпускать детей к огню. Мария почувствовала себя очень отстраненно: вот уже несколько часов она ни с кем не разговаривала, но никто, кажется, по ней и не скучал, кроме Мартина, который один раз нежно спросил: «Тебе что, плохо?» Она помотала головой и сделала вид, что сосредоточенно разбивает прогнивший деревянный ящик.

Она и правда чувствовала себя как-то странно. Не больной, но как на иголках. У нее дрожали коленки (хотя такое бывает после долгого крутого спуска). Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое и не приставали со своей помощью, пока она разламывает ящик. Она села спиной к морю — подернувшаяся рябью серая поверхность наводила на нее еще большую тревогу — и посмотрела на утес, по которому они только что спустились. Но утес, поросший раскачивающимися деревьями, был так же изменчив, как и море. Он казался прочным лишь там, где проглядывала голая скала или земля, не покрытая кустами и деревьями. А деревья там были очень старые, древние. Теперь она это знала. Громадные деревья. Корни, ползущие из земли, как змеи. Папоротники. Заросли трав. И все растет, растет, подумала она, везде, все время, листья, стебли, цветы, семена… Может случиться что угодно — люди рождаются, умирают, счастливы, несчастны, а им хоть бы что, они знай себе растут. Так она размышляла, и вдруг в ее воображении раздался оглушительный треск лопающихся стручков, потопивший все реальные звуки (крики детей, тарахтение моторной лодки где-то далеко в море, хныканье младшей сестренки Мартина). Пляж, море и утес сделались безвременными — скалы, травы, деревья и вечно голодные чайки. Так могло быть в любом веке — тысячи лет назад или вчера. Или в 1865 году.

— Мария! Хочешь перекусить?

Она подсела к костру, но чисто внешне. Ела сосиску — руками, слышала, как они разговаривают, и смотрела на горячий коварный круг черной золы. Над огнем на два фута в высоту струился и мерцал жар от костра, гладкий как вода, и все по ту сторону костра слегка исказилось: круглое розовое лицо Шарлотты, блаженно жующей отбивную котлету, дрожало и расплывалось. И вот это уже не Шарлотта, а Хэриет. Мария удивленно разглядывала ее, размышляла и все дальше и дальше уносилась от пикника.

Когда она наконец очнулась, уже убирали посуду. Мистер Фостер сидел поодаль и глядел на море. Дети затеяли сложную игру из камешков и кучи водорослей. Только Мартина не было.