Читать интересную книгу Мэйдзин - Ясунари Кавабата

Накануне днем Мэйдзин играл в японские шахматы сёги, затем вышел в город и немного поиграл на бильярде. Вечером был мадзян с партнёрами Ивамото, Симамурой, секретарем Ассоциации Яватой и другими.

В игровой день утром Мэйдзин встал ещё до восьми и вышел во дворик. Там летала красная стрекоза.

Комната Отакэ Седьмого дана находилась на втором этаже. Под его окнами рос клен, крона которого почти наполовину оставалась зелёной. Отакэ встал в полвосьмого. Он снова пожаловался на боли в желудке и сказал, что они его доконают. На столе у него стоял добрый десяток флакончиков с разными лекарствами.

Старый Мэйдзин кое-как оправился от простуды, зато начались нелады со здоровьем у молодого Седьмого дана. Отакэ был куда более нервным, чем Мэйдзин, хотя внешне могло показаться совсем наоборот. Покинув игровую комнату, Мэйдзин старался не вспоминать о партии, он с головой погружался в другие игры и в своей комнате даже не прикасался к камням для Го. Седьмой дан все дни отдыха проводил за доской и, по-видимому, не ленился изучать отложенную партию. Дело было не только в разнице возрастов, сказывалось в этом, должно быть, и различие характеров.

– Вы слышали – прилетел “Кондор”? – сказал Мэйдзин, войдя утром 1 декабря в комнату Оргкомитета. – Прибыл вчера вечером в 22.30. Скорость у этого самолета огромная...

На полупрозрачную бумажную перегородку “сёдзи” падали утренние лучи.

Но перед началом доигрывания случилось досадное происшествие.

Секретарь Явата показал участникам конверт с записанным при откладывании ходом, вскрыл его и, подойдя к доске, принялся искать на диаграмме записанный 121 ход чёрных. И вдруг оказалось, что найти этот ход он не может.

Во время записи хода при откладывании игрок не показывает его никому: ни противнику, ни судьям. Он сам наносит ход на бланк диаграммы и вкладывает его в конверт. При предыдущем доигрывании Отакэ Седьмой дан вышел в коридор и записал свой ход там. К конверту приложили свои печати оба противника. Сам конверт вложили в другой, большего размера, затем наружный конверт был опечатан секретарем Яватой. До утра очередного дня доигрывания конверт хранился в сейфе гостиницы. Важно то, что ни Мэйдзин, ни Явата не знали, какой ход записал Седьмой дан. Однако, все, кроме самих участников, гадали, куда был сделан этот ход и в общих чертах предполагали, на каком участке доски он будет сделан. И оттого мы, наблюдатели, с большим волнением ожидали 121 ход чёрных – ведь он должен был стать кульминационным.

На диаграмме записанного хода не могло не быть, и Явата лихорадочно её просматривал, однако все никак не ног найти. Наконец ход отыскался.

– А-а... – пронесся ропот удивления. Чёрный камень стоял на доске, но я со своего места никак не мог разглядеть, где именно. Когда же, наконец, увидел, то смысл этого хода всё равно остался мне непонятен. Потому что этот ход был сделан на верхней стороне доски далеко от основного поля сражения, где борьба находилась в самом разгаре.

Даже мне, любителю средней силы, было ясно, что этот ход сильно похож на ко-угрозу и у меня вдруг защемило в груди от дурного предчувствия. Неужели Отакэ Седьмой дан решился использовать процедуру откладывания как средство борьбы? Ведь это было бы слишком низко, даже подло.

– Я думал, что ход будет в центре доски... – оправдывался Явата, затем с натянутой улыбкой отошёл от доски.

Чёрные стремятся уничтожить влияние белой группы внизу справа на доске, которое грозит превратиться в неприступную позицию, они завязывают борьбу в центре доски и в самый разгар этой борьбы, по логике, не должны делать ход в другом месте. Нет ничего удивительного, что Явата искал записанный ход в центре, затем внизу справа, и не находил его.

В ответ на 121 ход чёрных Мэйдзин построил глаз в группе белых на верхней стороне доски. Если бы он этого не сделал, то белая группа из восьми камней неминуемо погибла бы. Не ответить на такой ход чёрных было все равно, что не ответить на ко-угрозу во время ко-борьбы, и это означало бы проигрыш.

123 ход чёрных был сделан всего за три минуты, он продолжал атаку в центре доски. Это был предварительный удар справа и снизу. 127 ход также продолжил атаку в центре. 129 ходом чёрные, наконец, ворвались в расположение белых с разрезанием. Ещё раньше, на 120 ходу Мэйдзин построил “дурной треугольник”. По этому-то треугольнику и пришелся удар.

Ву Циньюань так прокомментировал эту ситуацию:

– Белые на 120 ходе сыграли жестко, поэтому и чёрные отважились на жёсткую игру – я имею в виду ходы от 123 до 129. Такую манеру, как у чёрных, часто можно видеть в партиях, приходящих на ближнем бое, когда игра идет вплотную. Это тоже проявление боевого настроения игрока.

И вот в этот-то момент Мэйдзин оставил без внимания убийственное разрезание чёрных, не ответил на него, а перешел в контратаку справа внизу, стремясь придавить чёрных к краю доски.

Я опешил. Это тоже был совершенно неожиданный ход. Я ощущал в мышцах напряжение, словно и меня ненароком задел злой дух, овладевший Мэйдзином. Неужели на 129 ход чёрных, ход первостепенной важности, Мэйдзин так странно ответил, видя, что осталась щель для вторжения чёрных. Может быть, он захотел сбить с толку чёрных и втянуть их в эндшпильную контригру? Или он искал бешеной схватки, в которой сам получаешь ранения, но и противника валишь с ног? Казалось даже, что этот 130 ход продиктован не столько боевым духом, сколько яростью.

– Милое дело, милое дело... – повторял Отакэ Седьмой дан, – вон оно как обернулось.

Он думал над следующим 131 ходом. Незадолго до перерыва на обед он опять проговорил:

– Потрясающая вещь получилась. Страшный ход. Прямо потрясающий? Я сделал глупость и вот теперь мне выкрутили руку...

– Как на настоящей войне, – печально проговорил судья Ивамото Шестой дан.

Он, конечно, имел в виду, что в реальной войне часто возникают случайности, которые и решают твою судьбу. Таким оказался и 130 ход белых. Все планы игроков, все их расчёты, различные прогнозы профессионалов, не говоря уж о любителях, всё было опрокинуто этим единственным ходом и полетело кувырком.

Любитель, я ещё но понимал, что 130 ход белых означает проигрыш “непобедимого” Мэйдзина.

Глава 38

Однако и я чувствовал, что произошло серьёзное событие. Не помню точно, сам ли я пошёл вслед за Мэйдзином, когда тот направлялся на обед, или он пригласил нас. Но только не успели мы зайти в его комнату и рассесться, как Мэйдзин тихо, но твёрдо сказал:

– Всё, партии конец! Записанный ход Отакэ-сан убил её. Это всё равно, что на готовую картину посадить кляксу... Как только он сделал этот ход, мне сразу захотелось бросить эту партию. Дать ему понять, что это была последняя соломинка... Я и вправду считал, что партию лучше бросить, но потом передумал.

Не помню, кто был тогда при этом разговоре – Явата или Гои, а может быть, и тот, и другой, но только помни, что все молчали.

– На такой ход может быть только один ответ. Вот он и решил таким способом выкроить себе ещё два дня на обдумывание. Пройдоха! – сказал, словно плюнул, Мэйдзин.

Все молчали. Невозможно было ни поддакивать Мэйдзину, ни защищать Седьмого дана. Все мы сочувствовали Мэйдзину. Тогда я ещё не понимал, что уже во время игры Мэйдзин был так разгневан и одновременно разочарован, что хотел отказаться от дальнейшей игры. Когда же он сидел за доской, то ни лицом, ни жестом не выдавал своих чувств. Никто из присутствовавших тогда не заметил бурю в душе Мэйдзина.

Правда, как раз в тот момент Явата слишком долго не мог найти записанный на бланке ход и, когда, наконец, нашел его и поставил камень на доску, то тем самым отвлёк на себя внимание всех. Поэтому на Мэйдзина тогда никто не смотрел. Однако, тот почти мгновенно, без раздумий сделал следующий 122 ход. Произошло это, так быстро, что даже стрелка секундомера с того момента, когда Явата нашел ход, и до хода Мэйдзина не успела сделать один оборот. Однако, за эти считанные секунды Мэйдзин смог взять себя о руки, причём выдержка не изменила ему и в течение всего игрового дня.

Я был потрясем, когда услышал гневные слова Мэйдзина. А ведь он провел доигрывание как ни в чем не бывало. И тогда я открыл для себя нового Мэйдзина, который вёл свою Прощальную партию с июня по декабрь, – мне показалось, что я понял его.

Мэйдзин был творцом, он создавал эту партию как произведение искусства. И вот в момент, когда картина уже почти готова, когда воодушевление достигает высшей точки, а внимание становится напряженным, как никогда раньше, на полотно вдруг шлепается капля туши. То же самое и в Го – чёрные и белые камни ставятся на доску друг за другом, по порядку, при этом все время сохраняется замысел и структура творения. Здесь так же, как и в музыке: выражает себя дух, во всем царит гармония. И вдруг в плавный ход мелодии врывается фальшивая нота, дуэт сбивается на немыслимые рулады – и все пропало. В игре Го бывает, что просмотр или явный “зевок” кого-то из участников портит игру, которая, если бы не это, могла бы войти в число Знаменитых партий. Что ни говори, а 121 ход Отакэ Седьмого дана оказался для всех неожиданным, всех поразил и вызвал недоумение. Плавное течение и ритм партии были внезапно оборваны.