Читать интересную книгу Пирамиды Наполеона - Уильям Дитрих

— Разумеется.

— Ну и зря. Смерть придет ко всем нам, если только египтяне действительно не открыли секрет бессмертия. А можно ли сказать, что одна смерть лучше другой? Моя собственная, возможно, ждет меня на рассвете, и это будет славная кончина. А знаете почему? Вечны только неизвестность и забвение, а слава скоротечна. Каждого из тех утопленников будут пофамильно вспоминать в поколениях. «Он погиб, последовав за Бонапартом в Египет!» Общество бессознательно принимает подобные жертвы и мирится с ними.

— Такие своеобразные европейские расчеты непривычны нам, американцам.

— Неужели? Ваша нация еще слишком молода, посмотрим, что с ней станет, когда она повзрослеет. Мы прибыли сюда, Итан Гейдж, с великой миссией объединения Востока и Запада. На фоне ее отдельная человеческая жизнь просто ничтожна.

— Объединение ради завоеваний?

— Ради просвещения и наглядного образования. Да, мы разобьем правящих здесь мамелюкских тиранов и тем самым освободим египтян от тирании Османской империи. Но в дальнейшем мы проведем реформы, и наступит время, когда здешние жители будут благословлять день вступления наших войск на их берег. Мы же, в свою очередь, изучим их древнюю культуру.

— Вы исключительно самоуверенный человек.

— Скорее мечтатель. За глаза мои генералы называют меня фантазером. Однако круг моих фантазий очерчивается циркулем разума. Я уже вычислил, сколько дромадеров потребуется для перехода в Индию через пустыню. И захватил сюда печатный станок с арабским шрифтом, чтобы объяснить аборигенам, что я прибыл с реформаторской миссией. Вы знаете, что в Египте никогда не видели даже газет? Я приказал моим офицерам изучить Коран, а солдатам — не досаждать местным женщинам. Когда египтяне поймут, что мы пришли освободить их, а не поработить, то встанут на нашу сторону против мамелюков.

— Но пока вы ведете томимые жаждой войска.

— Нам не хватает очень многого, но я рассчитываю, что Египет обеспечит нас всем необходимым. Именно так мы прекрасно выжили в итальянском походе. Между прочим, с тем же самым расчетом Кортес сжег корабли, высадившись в Мексике. Отсутствие фляг нагляднее всего покажет нашим воинам, что нападение должно закончиться успехом.

Он говорил так, словно доказывал что-то не мне, а Клеберу.

— Почему вы, генерал, так уверены в победе? Я вообще нахожу, что в этой жизни трудно быть хоть в чем-то уверенным.

— Потому что в Италии я узнал: история на моей стороне. — Он помедлил, вероятно размышляя, заслуживаю ли я его доверия или привлечения к числу поклонников его политики. — Много лет, Гейдж, я чувствовал себя обреченным на заурядное существование. И ни в чем не был уверен. Я, бедный корсиканец из захудалого рода, колониальный островитянин со смешным акцентом, все отрочество терпел общество насмешливых снобов во французском военном училище. Моим единственным другом стала математика. Произошедшая революция открыла новые возможности, и я воспользовался ими в полной мере. Я отлично проявил себя во время осады Тулона. И мои военные способности привлекли внимание в Париже. Мне поручили командование ободранной и полуразбежавшейся армией в Северной Италии, чтобы объединить силы Востока и Запада. Появилась, по крайней мере, надежда на светлое будущее, даже если она рассеется после первого же поражения. Но именно сражение при Арколе, победа над австрийцами и освобождение Италии поистине распахнули для меня двери в мир. Однажды мы никак не могли перейти обстреливаемый мост, противник отбивал все наши атаки, устилая берега реки телами убитых. И я понял, что мы сможем победить, только если я сам возглавлю последнее нападение. Я слышал, что вы азартный игрок, но никакая игра не сравнится с военной авантюрой, пули жалят, как шершни, кости брошены в дымовую завесу сулящей славную победу стремительной атаки, воплощенной в людском ликовании и полощущихся на ветру знаменах, осеняющих павших солдат. Мы захватили тот мост и пережили ужасный день, а меня даже не оцарапало, и нет в жизни большего наслаждения, чем ликование при виде убегающей вражеской армии. После победы все французские полки столпились вокруг меня, приветствуя того молодого командира, которого еще недавно считали корсиканской деревенщиной, и именно тогда я вдруг понял, что все возможно — все, что угодно! — если я просто осмелюсь бросить вызов судьбе. Не спрашивайте меня почему, мне кажется, что судьба ко мне благосклонна, я просто знаю, что так оно и есть. Нынче она привела меня в Египет, и здесь я, быть может, превзойду самого Александра, а вы, ученые, — самого Аристотеля. — Он сжал мое плечо, и сверкающий огонь его серых глаз обжег меня в предрассветных сумерках. — Поверьте мне, американец.

Но для начала ему предстояло взять штурмом город.

* * *

Наполеон надеялся, что один вид продвигающейся по берегу военной колонны убедит александрийцев сдать город без боя, но они пока не испытали европейской огневой мощи. Кавалерия мамелюков отличалась дерзкой самоуверенностью. Это племя подневольных воинов, чье название и переводилось как «воины-рабы», сформировал еще знаменитый султан Саладин для своей личной охраны во времена крестовых походов. Так крепки и отважны оказались эти воинственные кавказцы, что им удалось завоевать для Османской империи весь Египет. Именно египетские мамелюки впервые нанесли поражение монгольским ордам потомков Чингисхана, завоевав бессмертную популярность как солдаты, а в последующие века они правили Египтом, не вступая в браки с местным населением и даже не затрудняясь изучением коптского языка.[30] Эта воинская элита обращалась со своими же согражданами как с рабами, определенно проявляя ту жестокость, с какой раньше обходились с ними самими. Во весь опор на своих превосходных арабских скакунах, превосходящих любую лошадь французской армии, они устремились в атаку на врага с мушкетами, копьями, кривыми турецкими саблями и пистолетами за поясом. Судя по слухам, их смелость соперничала только с их же высокомерием.

Рабство здесь, на Востоке, резко отличалось от того безнадежного тиранства, с каким я столкнулся в Новом Орлеане и на островах Карибского моря. Для турков лишенные прошлого рабы стали самыми надежными союзниками, особенно потому, что они не принадлежали к враждующим турецким родам. Некоторые достигли высокого положения, доказывая, что из грязи можно подняться в князи. В сущности, мамелюкские рабы превратились в господ в завоеванном Египте. К несчастью, их главным врагом стала собственная междоусобная рознь — из-за бесконечных заговоров с целью захвата власти никому из мамелюкских беев не суждено было умереть в собственной постели, и насколько красивыми были их лошади, настолько же примитивным оставалось вооружение, словно они не могли расстаться со священными реликвиями. Более того, хотя рабы становились порой господами, со свободными людьми обращались как с невольниками. Население Египта явно недолюбливало своих правителей. И французы числили себя не завоевателями, а освободителями.

Несмотря на наше неожиданное вторжение, к утру несколько сотен мамелюков собрали в Александрии разрозненное воинство из собственной конницы, бедуинских налетчиков и египетских крестьян, которых выставили вперед в качестве человеческого щита. Позади них, на бастионах старых стен арабского квартала, встревоженно топтались гарнизонные мушкетеры и артиллеристы. Приближение первых рядов французского войска было встречено залпом вражеских пушек, но неумелые выстрелы лишь взметнули песок, даже не долетев до колонн европейцев. Французы остановились, поскольку Наполеон собирался выдвинуть условия мирной сдачи города.

Но такой возможности просто не представилось; мамелюки, очевидно, восприняли наше промедление как неуверенность и погнали на нас толпу плохо вооруженных крестьян. Бонапарт, осознав, что эти арабы намерены сражаться, просигналил морякам о начале атаки. Суда с малой осадкой, корветы и люгеры направились к берегу, выходя на выгодные для пушечных выстрелов позиции. Вперед по песку выкатили легкие пушки, перевезенные с кораблей на баркасах.

От соли и песка все тело горело и чесалось, и я, усталый и измученный жаждой, осознал, что из-за этой грубой подвески вляпался в самую гущу военных действий. Теперь мое выживание зависело от действий французской армии. Как ни странно, я по-прежнему чувствовал себя в безопасности рядом с Бонапартом. Но он же сам намекал, что обладает мистической аурой, не столько непобедимости, сколько удачливости. К счастью, во время этого похода к нам из любопытства присоединилось много пройдошливых и нищих египтян. Сражения привлекают зрителей, как и мальчишеские драки на школьном дворе. Незадолго перед рассветом я заметил парня, продававшего апельсины, купил у него увесистый пакет за серебряный франк и завоевал признательность генерала, поделившись с ним фруктами. Наслаждаясь их сладкой мякотью, мы стояли на берегу и смотрели, как неуклюже движется в нашу сторону разношерстное египетское воинство. Сельскую толпу гнали вперед мамелюкские всадники, разодетые в яркие шелковые наряды наподобие птичьего оперения. Они угрожающе кричали, размахивая сверкающими саблями.