— Если есть выбор, я предпочитаю оставаться свободным человеком.
— Выбор от тебя ускользает.
— Я же сказал вам, что защищаю их.
— От кого?
— От вас, милорд.
Уинком откинулся на стуле. Он побледнел, но не от недоверия к словам Криспина.
— А с какой стати тебе защищать их от меня?
Сказать ему? Никогда точно не знаешь, как воспримет шериф ту или иную новость. Криспин уставился на свои башмаки.
— Та, что нашла его, полупомешанная, милорд, и она… в общем, она думает, что это она его убила.
— Что! — Шериф вскочил и стукнул кулаком по столу. Свеча покачнулась, дернулось пламя. — Зубы Господни, Гест!
— Господин шериф, выстрелом из лука? Девчонка, которая помогает на кухне?
Уинком гневно смотрел на него. Сдвинул кустистые брови, так что на глаза упала тень. Потом хмыкнул и тяжело сел, брякнув мечом о стул.
— Мне нужна стрела из покойника. Думаю, я знаю, кто его убил.
Шериф снова воодушевился и подался вперед.
— И кто же?
Криспин мрачно улыбнулся:
— Пока не могу сказать.
Уинком медленно откинулся на спинку стула.
— Ты всегда вызывал чувство раздражения, Гест, или стал таким после королевского приговора?
— «Раздражения», господин шериф?
— Ничего. Очень хорошо. Идем со мной.
Шериф поднялся. Он повел Кристина по деревянной лестнице, снаружи опоясывавшей башню, где располагалась комната шерифа. Они преодолели несколько переходов, а затем спустились вниз, в темный подвал, освещенный несколькими смоляными факелами. Криспин увидел похоронные носилки с прикрытым простыней телом. Ткань мерцала в свете факелов бледным лунным светом.
— Французский посол хочет, чтобы тело отправили во Францию, — мрачно произнес шериф, — но король отказывается его выдать.
Криспин фыркнул. Политика.
Подойдя ближе, он увидел, что стрела по-прежнему торчит из трупа.
— Никто не вынул стрелу?
— А зачем нам это делать?
Криспин покачал головой:
— Действительно, зачем?
Он откинул простыню. Открытые глаза покойника смотрели в потолок. Ангелов или демонов он видит?
Криспин ухватился за древко стрелы, но та прочно сидела в мертвом теле. Сыщик выхватил кинжал и разрезал пропитанный кровью сюрко курьера от ворота до стрелы.
Уинком схватил руку Криспина, в которой был кинжал.
— Святая Мария! Что ты делаешь? Да почему просто не обломить ее?
— Мне нужна вся стрела. Вы не возражаете?
Заворчав, Уинком выпустил руку Криспина.
— Осквернение трупа? Ничуть не возражаю. Тебе все равно дорога в ад. Если ты хочешь попасть туда поскорее, я не буду мешать.
Криспин слой за слоем продолжал резать окровавленную ткань, задубевшую, бурую. Крови вытекло много, учитывая, что стрела попала курьеру в сердце. Разрезав рубашку, Криспин добрался до кожи убитого. Пальцами разодрал материю вокруг раны. Покойника, естественно, не обмыли, и запекшаяся кровь, как ржавчиной, покрывала грудную клетку и рану. Кожа вокруг была пепельно-серой в неярком свете факелов. Криспин потянул за стрелу, но она по-прежнему не поддавалась. Он глянул на Уинкома. Шериф неодобрительно покачал головой, наверняка зная, что собирается сделать Криспин. Тот вонзил нож в рану рядом с древком стрелы, прошелся кинжалом вокруг, взрезая тело. Он старался думать, что оно ничем не отличается от любого другого мяса, например, на обеденном столе, от мяса, которое не станет кровоточить. Но от сознания того, что это как-никак человеческая плоть, его слегка замутило.
Криспин взялся застрелу, подвигал ее, покачал, чтобы высвободить кончик. Тело немного приподнялось, когда Криспин потянул за древко, издало отвратительный чавкающий звук — и отпустило стрелу.
Гест осмотрел металлический наконечник и блестящую кровь на нем. Вытер кинжал о сюрко покойника и убрал в ножны.
— Что ты собираешься с ней делать? — спросил шериф, даже не пытаясь скрыть отвращение.
— Я знаю, кто ее изготовил. Хочу показать ему для опознания.
— Разве этим занимается не служба шерифа?
Криспин вытер стрелу о простыню и засунул за пояс.
— Только если вы будете настаивать.
Уинком посмотрел на стрелу, надежно упрятанную за ремень Криспина. Он наклонился вперед, на лицо шерифа упала тень.
— А что с Терновым венцом? Ты его еще не нашел?
— Пока нет. Вы можете не сомневаться, что, как только я его найду, все об этом узнают.
— Что это означает? Что ты замышляешь, Гест?
— Ничего, господин шериф. Вы позволите мне идти?
Уинком сердито на него посмотрел и глубоко вздохнул. От выдоха через ноздри у него зашевелились усы.
— Я знаю, что ты напрашиваешься на неприятности, и я прослежу, чтобы ты угодил на виселицу. Если только ты не утащишь меня за собой.
— Нет, милорд. Если меня повесят, то, вне всякого сомнения, я буду в одиночестве.
— Рад это слышать. Ну, ступай.
Криспин знал, что слукавил. Если уж его и должны повесить, то он хотел бы, чтобы рядом с ним корчился Майлз.
Глава 9
День закончился без особых происшествий. И стража не явилась арестовать его, и от этого труса Майлза не было ни слуху ни духу. Постепенно опустилась ночь, холодная и сырая, словно скорбевшая по ушедшему дню, и Криспин с Джеком, подчинившись тишине, которая окутала Шамблз, скудно поужинали у затухающего очага, а затем устроились на ночлег.
Следующее утро оказалось таким же промозглым. Криспин проснулся как от толчка, весь в холодном поту. Он отбросил одеяло и свесил с кровати босые ноги. Уставился в пол, темный в отсутствие лунного света и едва теплящегося в очаге огня.
Джек посапывал едва ли не под кроватью Криспина, свернувшись в клубочек и отодвинувшись как можно дальше от ларца с реликвией.
Криспин провел ладонью по влажным волосам. Давно ему не снился этот сон, хотя вовсе и не сон это был. Воспоминание, пробравшееся в ткань его сновидений. Криспин выпрямился и обвел взглядом сумрачную комнату, но полусон-полуявь не уходил. Он по-прежнему ощущал, как впиваются в запястья грубые веревки, чувствовал натертые ими волдыри — так сильно он бился в своих путах. Потом — горячие щипцы, раскаленные на углях и переливающиеся красным светом. Мучители подошли близко, так близко, что он услышал, как шипит, соприкасаясь со щипцами, влажный зловонный воздух.
«Скажи нам, — все повторяли они. — Мы больше не будем к тебе приходить, если ты сообщишь нам остальные имена».
Но он этого не сделал, да и не сделает. Поэтому они коснулись щипцами его тела. И затем кожа затрещала, запахло паленым, заструился дымок — изжаривалась его собственная плоть, это от нее шел едкий запах и уносимые вверх испарения.