– Как ее имя и фамилия? – спросил Орлов, хотя и не думал он, что не узнает в фирме заместителя генерального директора с такой родословной, их же там не сто пятнадцать человек. Ну, максимум трое. Одна выбыла. Так что…
– Эмма! – произнес Шлюпиков через силу. – Эмма Быстрова!
Глава 11
– Я же говорил, – тянул нудно кто-то из прокуратуры. – Как день начался, так он и закончится! Трупом начался, им же и заканчивается. Вот незадача, а!
– Нечего было каркать, – огрызнулся Орлов. – Сидел бы сейчас в домашних тапках и чай с медом пил бы перед телевизором.
– Не сидел бы, – возразил тот и снова с надеждой глянул на дорогу: все ждали приезда экспертов.
– Почему это?
– Потому что тапки домашние принципиально не ношу.
– Почему?
– Презираю, – прокурорский поежился от холодного ветра, от которого ежились все присутствующие.
– Почему презираешь-то? – прицепился к парню Орлов, который злился теперь на всех сразу.
Злился на Удалову, которая к его возвращению в отделение еще не вернулась туда. Где ее носит?
Злился на погоду дурацкую, на этот ураган, гоняющий вихри пыли и мусора. На собирающийся дождь злился и на даму эту длинноногую, которой вдруг приспичило умереть в подъезде многоэтажки от страшной раны на голове. И на прокурорского тоже злился за тапки эти.
Скажите, презирает он их! А в чем по домашним половикам-то ходит? На каблуках, что ли? Он вот лично свои тапки не просто любил, он обожал их. Старенькие, войлочные, с давно прижатыми и отполированными до блеска задниками. Он как домой приходил, сразу в них переобувался. И если он в них, значит, он дома.
Ольга, когда еще жила с ним, сколько раз их прятала, покупала шлепанцы. Он все равно их находил, а шлепанцы забрасывал на антресоли подальше. А после ее ухода купил новые тапки, но уже через пару месяцев задники на них имели точно такой же вид, как и на предыдущей паре.
Тапки он презирает!
– В носках я хожу, Гена, в носках, – рассвирепел прокурорский, когда Орлов его достал вопросами. – Или вообще босиком. У меня полы с подогревом. И жена их моет каждый день. Так что я люблю ходить босиком.
И чего, правда, достал парня? Как хочет, так и живет. С женой вон живет, не то что сам Орлов, от которого жена сбежала. Пускай и гражданской она была женой, и всегда представлялась, как его подруга, он-то ее женой считал. А она взяла и сбежала. Почему? Он же не гад какой-нибудь, он же реальный нормальный мужик. Любил ее, баловал даже. Ждать просто не умела?..
– Так… – начал эксперт противным низким голосом. – Умерла точно от черепно-мозговой. На вид лет двадцать пять – тридцать. Умерла чуть больше часа назад. Прямо в этом месте, не ворохнулась. И как же это тебя, девонька, угораздило? Чего же лифтом не воспользовалась?.. Следов насилия не имеется при поверхностном осмотре. Одежда в порядке. И на грабеж, слышь, Гена, не похоже. Вот сумка дамочки. На-ка взгляни на предмет документиков.
Документов в сумке не оказалось. Зато в правом кармане яркого, нарядного плаща нашлось водительское удостоверение.
– Быстрова, – быстро зачитал прокурорский.
Это он в перчатках по ее карманам шарил, пока Орлов в сумочке погибшей рылся.
– Как, как ты сказал?! – Орлов чуть сумку не выронил. – Как фамилия?!
– Быстрова. А что, знакомая, что ли?
– Опаньки! – присвистнул Орлов. – Только сегодня…
– Что сегодня?! – тут же прилип прокурорский, сличая фотографию на водительском удостоверении с лицом погибшей женщины. – Ты не темни, Орлов, не темни! Вечно вы, опера, мутите все за нашими спинами.
– Нечего мне мутить, – пробурчал Гена и отвернулся, продолжая копаться в сумочке погибшей.
Не скажет он ему ничего пока. Он наперед никогда не забегал. Планами в расследовании ни с кем не делился, терпеть не мог. Мало ли что папаша Шлюпиковой с горя брякнуть мог, что же, сразу и ему языком трындеть? Нет, господа, потому и раскрываемость у Орлова самая высокая, и ошибок практически не бывает. Почему не бывает? А потому, что он их совершает в одиночку, никого не посвящая в свои размышления. Нет, раньше, когда свои ребята в отделе работали, он с ними сообща, а вот теперь, когда один остался, не станет он языком молоть.
А Удалова…
Ей еще предстоит стать своим парнем в доску. И где, интересно, носит ее? Неужели правда на поиски того парня бросилась, при котором Маша Гаврилова угрожала Шлюпиковой? Ну-ну, Влада Владимировна, дерзайте, как говорится.
– Ладно, теперь еще место жительства этой дамы установить нужно и тогда…
– Стоп! – Орлов напрягся. – А она, что же, не в этом подъезде жила?
– Соседи ее не узнали. Побеседовали, пока ты в сумке рылся, – поддел его прокурорский. – Паспорта при ней нет. В водительском удостоверении точного адреса не бывает, ты же знаешь.
– Так пробить можно через ГИБДД, – подсказал рассеянно Орлов, что-то не давало ему покоя, сам не знал что.
– Можно.
– Слушай, а что еще говорили соседи? – вспомнил он наконец то, что его тревожило. – Они что-то еще говорили, я краем уха слыхал.
– Они сказали, что убитая очень похожа на одну даму из их подъезда, но, мол, это точно не она. Но похожа сильно.
– А дамы, конечно, дома не оказалось? – догадался тут же Гена.
– Не оказалось, – сладко улыбнулся ему в лицо прокурорский. – Хочешь, подожди ее возвращения, если время есть. Я лично уезжаю. Меня жена дома ждет.
Ага, жена пол с подогревом намыла и ждет теперь не дождется своего ненаглядного, чтобы он босиком по теплым доскам или что там у него пошлепал. Чтобы ужин горячий слопал, сидя напротив нее. Чтобы потом вместе сходить куда-нибудь или просто дома побыть в тишине.
Он злится, что ли?! Орлов покрутил головой сокрушенно. Точнее, он завидует. Завидует немудреному житейскому счастью, без которого Орлову было очень худо в последнее время.
Что он вообще любил в этой жизни больше всего? Что?!
Работу свою любил до фанатизма. И еще дом свой любил. Только не пустой, какой у него теперь был, а прежний дом свой любил, когда Ольга была с ним рядом. Когда каша рисовая пузырилась в кастрюльке утром. А вечером в картофельном пюре масло плавилось и огромная котлета на краю его тарелки соком исходила. Когда Ольга ворчала на него, что он опять мыльной пеной плитку в ванной забрызгал. И когда домой они с прогулки возвращались и свет в прихожей включали, чтобы тут же начать целоваться, потому что устали делать это украдкой на людях.
Куда все подевалось? Почему не сумел Орлов защитить свой милый дом от интервенции мускулистого каратиста? Занят сильно был, проглядел что-то?
И так ему захотелось вдруг услышать Ольгин голос, что он, невзирая на сто своих зароков, полез в карман за телефоном.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});