Сразу же после смерти Василия III зашевелилось боярство. Каждому поближе к власти стать хочется. Момент удачный. Великий князь Иван IV малолеток, недоросль. При таком-то князе, конечно, советчик нужен. Много желающих стать советчиками, а еще лучше быть первым – первосоветчиком, первосоветником.
Удачливее других оказался князь Овчина-Телепнёв-Оболенский. Дороден он с виду. Умом не глуп. Он и вышел на первое место.
Перешептывается московский люд:
– Сила в руках у Телепнёва-Оболенского. Овчина теперь за главного.
Однако недовольны другие бояре, что власть досталась Овчине-Телепнёву-Оболенскому.
– А мы чем хуже!
Выбрали бояре момент. Скинули князя Овчину-Телепнёва-Оболенского. Заковали в оковы, бросили в страшное подземелье. Умер в оковах, в темнице князь.
Власть в стране перешла к боярам, к совету, состоявшему из самых именитых, к Боярской думе.
Вышли теперь на первое место князь Иван Вельский и князья Шуйские. Однако не возникло между ними согласия. Князь Иван Вельский и его сторонники были за то, чтобы в России усиливалась власть великого князя и в своем единении государство крепло. Шуйские и их приближенные – за то, чтобы ограничить власть великого князя, чтобы и другие князья и бояре право на власть имели.
Началась между Вельским и Шуйским борьба.
Шепот идет по домам, по московским улицам:
– Вельский осилит Шуйских. Вельский!
Но рядом с этими слышны и другие речи:
– Шуйские станут над Вельскими. Шуйские!
И верно. Осилили Шуйские Вельского. Брошен в темницу Вельский.
Прошло недолгое время. Снова шепот ползет по домам, по московским улицам:
– Выпущен Вельский. Все же Вельский осилил Шуйских.
И верно. Выпущен из заточения Вельский. Первым советником ходит Вельский.
Не утихает борьба между боярами. Прошло два года, и новая новость плывет по городу:
– Сброшен, не удержался Вельский. Снова у власти Шуйские.
И верно. Организовали Шуйские заговор против Вельского. Не удержался у власти Вельский.
Догоняет новость одна другую:
– Сослан в Белоозеро Вельский. Посажен в тюрьму, в заточение.
И сразу за этим:
– Скончался в заточении Вельский. Людишками Шуйских в тюрьме прикончен.
Одержали Шуйские верх над Вельским. В первосоветниках ходят Шуйские.
Крутится, крутится карусель.
Должность
Освободилась в служебных государственных верхах важная должность.
Место и почетное, и доходное.
Предстоит новое назначение.
Заволновались в боярских и княжеских семьях. Много претендентов на эту должность.
– Нам бы на должность. Нашему роду, – идут разговоры в семье князей Таракановых. – Мы – Таракановы – всех важней. Наш род о-го-го с какого века и дороден и славен. Не было б Москвы – не будь Таракановых. Не было бы Руси – не будь Таракановых. Нашему роду – должность! – твердят Таракановы.
И под крышей дома бояр Бородатовых тоже идут пересуды:
– Нет других, чтобы нас важнее. Наш пращур Додон Бородатый на Куликовом поле еще воевал. Наш предок Извек Бородатый в Ногайские степи ходил походом. Наш прадед Тарах Бородатый при великокняжеской псовой охоте в дружках при великих московских князьях ходил.
И пошло, и пошло, и поехало.
Получается: нет достойнее бояр Бородатовых. От них, от Бородатовых, кто-то и должен вступить на должность.
И в усадьбе бояр Кологривовых все тот же – о должности разговор:
– Нам – Кологривовым – место сие уготовлено. Кому, как не нам. Кто же знатнее, чем мы – Кологривовы. Нет рода древнее, чем мы – Кологривовы. Нет рода богаче, чем мы – Кологривовы. Не допустит Господь, не допустит, чтобы нас обошли на должность. Первое право – наше.
Собрались вместе затем бояре в высшем совете, в Боярской думе. Решали вопрос о должности, о хорошем служебном месте, то есть, как в старину говорили, «местничали».
Рядили бояре. Гудели. Шумели. Кричали. Обиды старые вспоминали.
Не кончились ссоры речами, глотками. Дело дошло до рук.
Таракановы вцепились в бороды Бородатовых:
– Мы важнее!
Бородатовы в бороды Кологривовых:
– Мы важнее!
Кологривовы за груди трясли Таракановых:
– Мы самые, самые, самые важные.
А так как были еще и другие, которые о той же мечтали должности, то превратилась Дума в кромешный ад.
Накричались. Вспотели. Охрипли бояре.
Решился все же вопрос о должности. Нашелся самый из них дородный. Он и занял высокий пост.
А умен ли?
А смышлен ли он?
А умел ли в делах служебных?
Об этом не было речи. Не это, по боярскому разумению, главное. Не по уму, не по делу – по чину ступай на должность.
О, бедная, бедная, бедная должность!
Молодой князь и бояре
Невзлюбил юный князь Шуйских, возненавидел. Немало обид и унижений перенес от них молодой Иван.
Самолюбив, памятлив на обиды великий князь. Не простится боярам прошлое.
Еще в тот год, когда князья Шуйские выступили против князя Вельского, один из приближенных Вельского спрятался от преследователей в спальне спящего Ивана. Ворвались сторонники Шуйского в спальню, разбудили, перепугали мальчика.
На всю жизнь запомнилась Ивану IV эта ночь. И топот чужих ног, и крики, и собственный страх.
Запомнил Иван и тот день, когда в одну из комнат великокняжеского дворца вошел князь Иван Шуйский, бесцеремонно уселся на лавку, оперся на постель Иванова отца, великого князя Василия III, даже ногу на нее положил.
Глянул на князя Ивана Шуйского исподлобья маленький Иван, глазенки налились гневом.
Самолюбив, памятлив на обиды великий князь. Не простится боярское непочтение.
Укрепив свою власть, Шуйские и вовсе перестали считаться с мнением Ивана. Однажды другой князь из рода Шуйских – Андрей, будучи в хмельном состоянии, даже руку пытался поднять на молодого князя.
Не думали бояре, что подросток-князь неожиданно проявит крутой характер. Терпел, терпел Иван. И вдруг… Случилось это из-за Федора Воронцова. Приблизил к себе Иван боярина Федора Воронцова. Милым он оказался ему человеком.
Видят Шуйские, молодой Иван все время рядом с Воронцовым держится. При разговорах с другими все о Федоре Воронцове говорит.
И умен Воронцов. И красив Воронцов.
И характер – не злой, а ласковый.
Заволновались Шуйские. А вдруг из-за такого к нему внимания Федор Воронцов силу большую приобретет в государстве. Решили отдалить Воронцова от великого князя. Даже пытались его убить. Иван заступился за любимого человека. Неохотно отступили Шуйские. Убить Воронцова не убили. Однако все же сослали подальше от Москвы, от Ивана на Волгу в город Кострому.
Случай с Воронцовым и оказался для Шуйских роковым. Не отступил Иван, не смирился с их решением. Кликнул к себе псарей. Приказал схватить ставшего к тому времени самым могущественным из всех Шуйских – Андрея Шуйского.
– Не сметь! – кричал князь. – Я Шуйский.
Не послушались псари. Выполнили Иванов приказ: забили до смерти князя Андрея Шуйского.
Задумались бояре. Поняли: время приходит грозное.
Было великому князю Ивану IV в ту пору тринадцать лет.
Великий князь говорить будет
Боярин Афанасий Бутурлин имел острый и злой язык. Не может Бутурлин удержаться, чтобы не сказать о ком-нибудь нехорошего или колючего слова.
Еще когда Шуйские были в силе:
– Разбойники! – называл всех Шуйских. Не лучшие слова говорил и о князе Вельском. – И этот – разбойник. Вурдалак! Встретишься с ним на большой дороге – без ножа зарежет.
Великую княгиню Елену Глинскую, мать Ивана IV, и ту и хитрой лисой, и змеей называл. Даже про молодого великого князя, случалось, не удержится – недоброе бросит. Правда, не громко, не вслух. А лишь при надежных, доверенных людях:
– Послал нам Господь звереныша.
А еще любил боярин Бутурлин при любом разговоре всегда первым выпрыгнуть, по любому поводу свое мнение первым высказать. Другие бояре только еще прикидывают, что бы сказать, а он тут как тут – готовы слова бутурлинские. Вот и великого князя повадился боярин перебивать.
Посмотрел на него однажды косо великий князь Иван. Посмотрел второй раз косо. Что-то, видать, в уме отметил.
Нужно сказать, что боярин Афанасий Бутурлин таким был не один. И другие бояре наперед великого князя лезли. И у этих свои советы, свои мнения. Едва поспевает молодой князь крутить головой налево, направо. Советы и наветы то одного, то другого боярина слушать.
В 1545 году великому князю Ивану исполнилось 15 лет. По порядкам того времени это считалось совершеннолетием.
В Кремле торжественно отмечался день рождения Ивана IV. Зашел разговор о делах государственных. Не удержался боярин Афанасий Бутурлин, по старой привычке и здесь первым сунулся.
Грозно посмотрел на него великий князь. Не заметил этого Бутурлин. Ведет себя, как глухарь на току, – ничего не видит, ничего не слышит. Словами своими, всякими советами и наставлениями упивается.
Нахмурились Ивановы брови. Хоть и юн, а глаза свинцом налились.