в пол и начала чесать подбородок, подбирая нужное слово.
— Слабости... или склонности...
— Нимфоманка она, — ответила за сестру Оля. — Спит со всеми.
— Я не ее любовница, если вы на это намекаете, — поспешила отречься Татьяна.
Девушки одновременно хмыкнули. На лицах обеих выступили недоверчивые усмешки. Татьяна вспомнила фразу Арины: «Слухи уже поползли. Их не остановить» и цокнула. Та явно гораздо лучше разбиралась в жизни.
Дальше склеивать разговор казалось бессмысленным. «Кореянки» снова уткнулись в телефоны. Через несколько секунд запищал Татьянин. Она просмотрела сообщение. Арт-директор скинула ссылки на канал и паблик Светы в сети. Девушка выдохнула и прошла по ним. На половине экрана предстало, обрамленное рыжей шевелюрой, улыбчивое лицо, которое вживую ей уже не светило увидеть. Татьяна убавила звук, чтобы не раздражать лишний раз «кореянок» и прильнула к телефону поближе. Света объясняла своим подписчикам, как грамотно включать элементы фламенко в гоу-гоу. Пару фишек взяла себе на заметку. Затем пролистала плейлист, но не до конца, потому что в гримерку ворвались запыхавшиеся танцовщики. Пришла пора выходить в зал. Татьяна резко соскочила, остро чувствуя неловкость в большой группе недружелюбно настроенных к ней людей.
Сегодня было легче подниматься на подиум. Толпа вокруг осталась такой же, как вчера. Казалось, даже наряды у них не сменились, хотя сегодня сюда явно пришли другие люди. Татьяна списывала прибавку собственной уверенности на раскрепощение на Арбате. На самом деле, она не столько раскрепостилась, сколько зарядилась позитивной энергией тамошних зрителей, которые после каждой песни аплодировали, выкрикивали подбадривающие возгласы и оценивали лайками ее танцы. Это вселяло чувство удовлетворения собой, придавало всему смысл, воодушевляло, ведь находились люди, и не мало, которые положительно оценивали ее работу. Поэтому сегодня она взошла на подиум твердым шагом и, не глядя на людей вокруг, задвигалась под музыку так, как просила душа, добавляя в танец элементы фламенко, каким учила Света.
В углу танцевалось спокойно и даже уютно. Осуждение ей не угрожало, просто потому что всем было все равно. Изредка она ловила безынтересные взгляды одиночек за барной стойкой, но они быстро убегали от нее, как от яркого света. Большую часть перерывов девушка проводила на улице, хоть и мерзла в тонком танцевальном костюме. Останавливалась на невысоком крыльце служебного выхода и наслаждалась темнотой ночи. В гримерке ее все нарочито игнорировали. И здесь Татьяне предстояло стать незаметным изгоем. Почти таким же, как в академии. Хотя тогда она считала изгоем Муравьеву и только теперь осознала, что, на самом деле, аутсайдером была именно она. Муравьеву все всегда замечали. На ее талант нельзя было не обратить внимания. Ее ненавидели, ей завидовали, ее обсуждали, но она никогда не оставалась незамеченной. А Татьяна всегда находилась где-то на окраине, в углу, в темноте, на задворках толпы. Настоящих друзей, как она совсем недавно поняла, тоже никогда не имела. И если у Муравьевой был талант и балет, то у нее — совсем ничего. Она не имела даже собственной жизни, собственных желаний и собственных мыслей. Впрочем, пока более насущные проблемы требовали решения. Нехватка желаний могла подождать, пока беспокоили отсутствие жилья и острый недостаток денег, который она раньше никогда не испытывала. И не могла испытать, потому что было кому об этом позаботиться. Но взрослая жизнь предполагала самостоятельное решение проблем.
В четыре утра танцовщики начали впопыхах собираться по домам. Только Татьяна никуда не спешила. Она выждала, пока все переоденутся, соберут вещи, обсудят рабочие и личные вопросы и, наконец, освободят гримерку. Девушка надеялась, что в этой суматохе никто и не заметит, как она здесь осталась. Татьяна быстро придумала, что выставит в ряд стулья и уляжется на их жесткие сиденья, зато сможет поспать. Хоть немного. В комнату отдыха в перерыве ночью она зашла всего один раз — попила воды из кулера. Там посередине комнаты стоял мягкий диван, более пригодный для сна, чем стулья, но ее режим не вписывался в график работы клуба, который закрывался только в шесть. Это значило, все остальные сотрудники, кроме танцовщиков, могли ее там поймать. Пришлось обходиться гримеркой.
Татьяна быстро расставила стулья, как надо, подложила под голову пакет со спортивным костюмом, который сошел за вполне пригодную подушку, и легла. Как только веки опустились, сознание выключилось.
Глава 4. Подоконник
— Эй, красавица, вставай, — теребила плечо Татьяны чья-то мягкая пухлая рука. — Просыпайся.
Затуманенным взглядом девушка увидела смуглое лицо с широко раскрытыми глазами. На шее выступал небольшой второй подбородок с несколькими родинками. Из высокого лба назад густо уходили черные волосы, обвитые гнездом на макушке и закрепленные металлической брошью. Женщина, лет сорока пяти на вид, носила форменный синий халат. На груди блестел золотым бейдж, представивший женщину как Адлию. Татьяна всю ночь не могла ее найти, в итоге, та нашла ее сама и в самый неподходящий момент.
— Я вас искала, — проговорила девушка, придя в себя и сев на один из стульев.
— Меня? — опешила женщина, округлив острые глаза. — Зачем?
Она помотала головой, будто хотела сбросить бред, который с ней происходит, как сон из головы. Татьяна смотрела на нее в онемении. Нутро подсказывало, что нельзя так начинать знакомство. Но ситуация была не из благоприятных для непринужденного общения. Девушка боялась, что уборщица может выгнать ее отсюда или нажаловаться начальству, или и то, и другое вместе.
— Мне костюм надо сшить, — ответила она пространным голосом, будто параллельно связывалась с духами, а, на самом деле, пыталась придумать, как выкрутиться из этой ситуации.
— Аа, — протянула женщина и закивала, но во взгляде читалось чувство настороженности. — Так ты меня здесь ждала, что ли?
Уголки глаз, подведенные жирными стрелками, снова округлились.
— Д-да, — неуверенно ответила Татьяна и судорожно огляделась, выдавая себя с потрохами. Врать она так и не научилась.
Взгляд девушки непроизвольно остановился на часах, что висели над входом. Часовая и минутная стрелки почти сошлись на средней черточке между пятью и шестью. Адлия сощурилась и чуть отдалилась от Татьяны, будто с расстояния на пару сантиметров дальше видела четче. Женщина едва заметно наклонила голову набок, раскрыла глаза и снова сощурила их. Девушке стало удушающе неловко.
— Я хотела узнать ваши расценки и как это, вообще, делается, — начала она от испуга.
— Новенькая? — спросила Адлия.
— Да. Вторую смену только отработала.
Уборщица снова замолчала и продолжала зрительно изучать девушку, анализируя за морщинистым лбом. Мясистое на скулах лицо в