Читать интересную книгу Фатальный Фатали - Чингиз Гусейнов

- Отец, еще: купленную воду, вытекающую из реки, дозволить провести к дому и выстроить бассейн; а также пожаловать казенную баню!

- Еще дома нет!

И другой сын:

- И мать говорила: "Списать частные твои долги!"

Снова первый сын:

- А как же со сгоревшими звездой и медалью и бриллиантовыми украшениями; а также с двумя драгоценными кинжалами, пожалованными тебе государем?

А ну выясним, так ли нужен он нам, как расписывает Паскевич? И как он ценен в Персии, откуда напросился к нам? Головин пишет полномочному министру при персидском дворе и генеральному консулу в Тавризе; да, шахский двор не питает к нему расположения, а уважение в народе к нему велико, главным образом по отцу, почитаемому святым.

- Скажите мучтеиду, Фатали, что высочайшая воля государя для меня священна, и я не вправе входить к нему с новыми представлениями. Но кое-что мы удовлетворим. Орденскую звезду заменим, а что до алмазных знаков ордена святой Анны, то нет-с. Ибо что же, мучтеид разве не помнит, что мы их ему возвратили?!

Мучтеид будто понял что-то важное, очень существенное: "И он тоже?!" И выскочил молча.

Куда сбежишь, мучтеид? Империя большая, но клетка! "Находясь за границей, он может быть вреден нам по влиянию своему на умы последователей Алия. Не изволите ли найти полезным поручить нашей миссии употребить старание к склонению его возвратиться в наши пределы, обнадежив..."

И Фатали переводит новое прошение мучтеида: "Основание преданности моей нисколько не поколебалось. Но какое горе свалилось мне на голову! Дети мои по стесненным обстоятельствам и беспомощности отправились в отечество, но в одну ночь - расследуй, государь! - не ропщу, отравленные, скончались оба. Происшествие сие так поразило меня, что, оторвав сердце от всего мирского, я предпринял путешествие. Но в странствии моем ваш полномочный министр внезапно известил меня о милосердии Вашего Величества. Пустившись в обратный путь, в Тифлис, я прибыл в Тавриз. И тем тягче становились воспоминания о смерти детей. Я не могу представить себе Тифлиса с окрестностями, напоминающими мне о детях. Нет мне возможности жить здесь и нет мне возможности жить там, у вас. Удостойте повелеть, чтобы семейству моему разрешено было приехать из Тифлиса в Тавриз".

Воронцов (уже Воронцов?!) любит иметь под рукой на непредвиденные случаи, особенно на Кавказе, людей. Вот и Ханыков, знаток Востока, пригодился, чиновник по особым поручениям; и его сиятельству князю была инструкция свыше: поручить Ханыкову разведать секретно о находящемся за границей Фаттахе, бывшем некогда, порядочно лет ведь прошло, при "тифлисском" мучтеиде; за давностью лет даже забыто, что вождь мусульман-шиитов всего закавказского края! не имеет ли влияния на единоверцев подвластного наместнику края, а главное, не состоит ли в письменных сношениях с духовенством дагестанским, с Шамилем?

Так уже заведено: если какие неуспехи - отыскивать причины вовне. Ханыков - чиновник, но ему поручено дело, к которому не лежит душа, и он в мыслях, ибо задание секретное, поделился с Фатали, облегчил душу, а потом и позабыл о неприятности миссии и, как водится, проявил такое неуемное рвение, что Фатали, тоже не высказываясь вслух, ибо, хоть и известно, с какой целью поехал Ханыков, но есть чиновничья этика, к тому же оба востоковеды, - долго пребывал в оцепенении; и Ханыков честь имел почтительнейше представить на благоусмотрение его сиятельства собранные сведения; он знал, чего хочется князю, постарался, как это тоже водится издавна, чтоб его наблюдения отвечали хотению начальства; тогда оно в который раз удостоверится в своей прозорливости и выкажет благорасположение к подателю докладной, то есть к Ханыкову, ибо тот укрепит князя в его интуитивном провидческом чувстве и глубинном знании истинного состояния дел; надо чуть-чуть переакцентировать известные факты, и то, что казалось ало-ярким и привлекательным, сгустить настолько, чтоб краски слегка потемнели:

"Перешедши в Россию, он значительно утратил свою важность в Персии как человек, предавшийся неверным исключительно из видов корысти... причуды его слабоумия! превратить свой дом в райский уголок. - А ведь в Тифлисе сад мучтеида разросся: парк! - Нет, он решительно никакого влияния на персиян не имеет - вот результат его преступного поведения, навлекшего на него справедливый гнев государя: "исключить из российского подданства и запретить въезд в наши пределы"! зря его князь-граф защищает!

Очень хотелось Ханыкову найти хоть какую-нибудь ниточку, выводящую мучтеида на связь с Шамилем, чтоб косвенно дать князю еще одну для успокоения самооправдательную оговорку в связи с поражением в Дарго, но востоковед (а ведь придется потом встретиться с Фатали, не упрекнет ли он: мы же с вами востоковеды, неужто не знаете вы, что раздувавшаяся веками империями персидской и османской вражда между суннитами и шиитами почти исключает возможность влияния шиитского мучтеида на дагестанское суннитское духовенство?! Ведь вам предстоит выступить с проектом положения о мусульманах-шиитах: "Все высокоторжественные дни должны быть празднуемы ими молениями, по обрядам своей религии, господу богу о здравии и долголетии царствующего дома и членов августейшего его дома").

И, опасаясь укора, Ханыков облекает мысль в форму замысловатую: "Догмат шиитского толка, повелевающий им скрывать свои верования в сношениях с суннитами, всегда вселяет в последних недоверие к отступничеству шиитов, хотя есть примеры принятия последователей Алия в общества суннитские, но новые прозелиты остаются без малейшего влияния и занимают всегда роли второстепенные".

Князь считает, что именно с его наместничества начинается новая эра в покорении Кавказа, и Ханыков - о том же: "Общее неудовольствие вредным невниманием многих главноуправляющих приготовило запасы ропота и смут в Нахичевани, Карабахе и Талышинском ханстве, коими Фаттаху легко будет воспользоваться; и поэтому для выгоды нашей полезно было бы склонить персидское правительство на то, чтоб оно пригласило от себя Фаттаха провести последние дни жизни где-нибудь в святых местах - в Кербеле или Мешхеде, у гробниц имама Гусейна и имама Ризы, где он может свободно посвящать дни свои подвигам благочестия".

Так и закончил дни свои старец, мечтавший создать идеальный рай в краю справедливости и порядка. Но ни у кого не возникло и мысли, ибо кто знал, что белый саван, в который завернули тело умершего Фаттаха, хоть как-то может быть увязан с образом белого царя, так пленившим в свое время мучтеида; потеряв сыновей и доброе имя среди единоверцев, чуть не сгорев при пожарах, лишившись любимых книг... - и все это из-за того лишь, что белый царь, словно чистый снег в ясный солнечный день, слепил глаза как нечто недосягаемо светлое. Но кому нужен этот твой рай, Ага-Мир-Фаттах?!

- Фатали, ради бога, не жги бумагу! - просит жена. - Сколько можно?! Пишешь и жжешь, пишешь и снова жжешь!

НЕПРОНИЦАЕМЫЕ ТАЙНЫ

Было ясно, но начало запутываться. Четкая иерархия и порядок. И каратели - не каратели, а приносящие благо. И бунтовщики - возмутители, которых надо усмирять.

Ропщет Ахунд-Алескер - чего-то, выходит, и он недопонимает, думает Фатали. Бакиханов недоволен - и он тоже вроде неопытного кузнеца: то молотком по шляпке гвоздя, а то промахнется и - по подкове! И чего спешил в отставку выйти?! Застрял на полковнике, а был бы теперь генералом, земляки бы гордились!... А Бакиханов изумлен: "Ох, и наивен ты, Фатали! Так, как они со своими подданными, даже ханы Шах-Аббаса и те не обращались!"

"А ты сам как? А твои крестьяне?!" Может, ты и прав, думает Фатали, но краю нужен покой, он устал, измотался от междоусобиц! неуверенности! разбоев! диких набегов! как в окружении сильных и больших государств удержаться?! И - лучше царь, чем шах (и чем султан!).

Ведь вот же - бежал из Ирана Фазил-хан Шейда (кто с Пушкиным встретился: северный поэт на юг, а южный - на север, с извинительной поездкой, ибо посланника российского фанатики убили), бывший учитель сыновей наследного принца Аббас-Мирзы (ездил в Петербург со своим питомцем Хосров-Мирзой)

Фатали поручено опекать беглого поэта, тот ему в отцы годится.

Поэма о Пушкине?! и тут же Фазил-хан рассказал о встрече с ним. Фатали уже слышал, но от кого?!

- Он часто поглядывал на мои крашенные хной ногти, мне было смешно, когда он какие-то высокопарные слова, будто на приеме у Шах-Аббаса, я его перебил. Дорогой мой человек, говорю ему, не надо, давай проще, ведь мы с тобой поэты, и я не шах и не султан турецкий!

Перстень на указательном пальце, а часы спрятаны, видимо, эти! золотая цепочка прикреплена к жилету; а об этих подарках, помнит Фатали, еще в их семье говорили, потом Бакиханов: "Прочел бездарную оду, возвеличил Россию и императора, иранские поэты все одописцы!"

- Ну как? червонцы сохранил? - при Фатали спросил Бакиханов у Фазил-хана.