забили? Кто мог про нее знать кроме ментов и военных?
– Местные жители.
– Местных там мало, и среди них нет таких, которые не побоялись бы на тебя замахнуться.
Я недоверчиво хмыкнул.
Рамис налег локтями на стол:
– Я проверял! Думаешь, я все это время без дела сидел?
Официантка принесла кофе, и Татарин замолчал. Улыбнулся ей, мягко шлепнул пониже спины, пообещал вечером позвонить. Она ушла, окрыленная. Пока шла до стойки, дважды обернулась. Рамис помахал ей рукой и продолжил:
– Эта база была филиалом одного военного института. Ее забросили лет десять назад, но местные, по старой памяти, еще долго обходили ее стороной. Потом осмелели и стали лазать за металлоломом. Много там уже было не взять, но по мелочи тырили. Лет пять назад бросили: осталось только такое, что руками не унесешь. Но мелкотня и бомжи разные продолжали ползать туда до последнего времени: в подвалах еще находилось всякое барахло. Нормальные люди стремались соваться, а этим – по барабану.
Две недели назад на объекте появились солдаты. На них бомжи напоролись. Приперлись, ничего не боясь, а их уже ждут. Сначала в камеру посадили – там, на втором этаже, таких много. Продержали до ночи, а потом как следует отмудохали и выкинули за ворота. Сказали, что на первый раз прощают, но если еще кто завалится – к стенке поставят без церемоний. Типа, особо секретный объект, его восстанавливать собираются, и во всей округе наведут порядок. Сказали: так своим и передайте, со следующего, кто попадется, три шкуры спустят.
– Бред какой-то! – усмехнулся я. Когда сидишь в белоснежном кафе, где на стенах висят кондиционеры и пейзажи Италии, а перед стойкой улыбаются и болтают друг с другом загорелые официантки, слабо верится в существование заброшенных военных баз, на которых хранятся секреты советской империи. – Какие там, на хрен, солдаты?
– Камуфляжная форма, у старшего – лычки сержанта. Все – молодые, явные срочники. Они еще сказали этим бомжам: повезло вам, что сегодня нет лейтенанта, а то бы не отделались так легко.
– Бред какой-то! – повторил я. – Померещилось твоим бомжам с пьяных глаз. Денатурата нажрешься – и не такое покажется. Солдаты хоть по-русски говорили? Не американский десант? А то, может, еще немцы недобитые шляются?
– Через три дня, – прихлебывая кофе, ровным голосом продолжил Рамис, – на базу забрались дети. Нарвались на часового.
– И что? В этот раз лейтенант был, и детей высекли плеткой?
– Они успели удрать…
– Послушай, Рамис, ты сам в это веришь? Какие сержанты, какой лейтенант? Где они были, когда… – Я умолк, заметив ошибочность своих заключений.
Одно дело, если предположить, что базу взялись восстанавливать. В этом случае концы с концами не клеились. Разве что версия про тех самых спецназовцев, решивших меня подоить, как-то укладывалась… И спецназовцы, и Холоновский со своим Черным Орденом – все про меня через полтора десятка лет вспомнили! Не верю. Но совсем другой коленкор, если кто-то подготавливал место для содержания пленника и беспроблемного изъятия выкупа, который за пленника должны были принести. В этом случае мозаика складывалась. Бомжей отфигачили, потому что они в ментовку жаловаться не пойдут, но о случившемся растреплют на каждом углу в приукрашенном виде. А малолеток не тронули, лишь шуганули, потому как за них могли вписаться родители, дойти с жалобами и до отделения, и до военного комиссара. Именно об этом и талдычил Татарин, я же погорячился и неправильно понял.
– Хорошо! – Я залпом осушил крошечную чашку. – Ну и что ты думаешь?
Я задал вопрос, прекрасно зная, что у Татарина на уме. Мне было интересно, озвучит он свои соображения или ограничится только намеками.
Он откинулся на спинку стула, руки скрестил на груди. На меня не смотрел. Сперва покосился на стайку официанток, громко обсуждавших, как можно заново оформить шенгенскую визу, если раньше имелись нарушения въездного режима, потом сосредоточил взгляд на столе, как будто намеревался силой мысли подвинуть кофейную чашку.
Чашка, естественно, не подвинулась. И подозрениями своими он не поделился. Прозвучало вот что:
– Цыган ничего не найдет. Год проковыряется, а на выходе – ноль. Мне нужно твое разрешение заняться всем этим по-настоящему. Копать буду сам, со своими ребятами, которым полностью доверяю. Но и они не будут знать всей делянки. А отвечать буду только перед тобой.
– Добро!
* * *
Цыганков пришел в кабинет вместе с Глебом и расположился на диване у стены. Помощник остался стоять перед столом, держа блокнот, нужную страницу в котором он заложил пальцем. Я жестом предложил сесть, но Глеб этого не заметил, или же, в силу своих представлений о субординации, счел мое предложение неприемлемым. Так и докладывал, стоя. Записями в блокноте воспользовался всего один раз. И неоднократно поправлял очки, что свидетельствовало о волнении.
По приказу Цыгана Глеб отправился возвращать «запорожец» и выяснил, что в тот день, когда мы оформили куплю-продажу, вечером, на бывшего хозяина было совершено нападение. Трое в масках ворвались в квартиру, связали мужика и жену и, угрожая утюгом, потребовали денег. Вели себя так, точно знали наверняка: деньги имеются. Мужик заупрямился, и его отпинали. Утюг, слава богу, не стали использовать. Очухавшись, мужик стал сговорчивее. Особенно после того, как ему пообещали заняться женой, если он продолжит жмотиться и не поделится с реальными пацанами. Общий улов нападавших составил тысячу долларов: деньги, полученные за продажу машины, и семейные сбережения. На хозяйкино золотишко они не позарились, телевизор «Фунай» – подарок старшего сына, – не взяли. Но перед тем, как уйти, избили обоих супругов. Избили так основательно, что те прописались в хирургии больницы на Авангардной и вряд ли покинут ее в ближайшие полтора месяца. Ментам мужик заявил, что связывает нападение с продажей своего «запорожца».
– При чем тут машина? Надо было не трепаться о деньгах кому попало! – заметил я, как только Глеб замолчал.
Помощник Цыгана отрицательно покачал головой:
– Он утверждает, что никому о них не рассказывал. Только жене. Даже дети не знали.
– Да он теперь все, что угодно утверждать будет, чтобы дураком не казаться. А у самого банкноты из карманов свисали, когда от нас уходил.
«Жопарик» оформляли, естественно, не на меня, а на одного нашего человека.
– Его уже трогали?
– Нет.
– Почему?
– Наверное, найти не смогли. Он ведь в коммуналке прописан, а живет в доме под Сестрорецком.
– Пусть в отпуск уедет. Желательно, за границу. На месяц.
– За границу нельзя, – вступил в разговор Лев Валентинович. – Если его подали в розыск, то на таможне повяжут.
– Значит, пусть валит в Сибирь. Или еще куда-нибудь, но чтобы здесь он не отсвечивал. Ясно? С