работоспособности русского ума и русского тела.
Вялость, фатализм, отсутствие стойкости и общая никчемность русского человека объясняются тем фактом, что поколение за поколением он морил свое тело голодом. Он ест черный хлеб и пьет некрепкий чай, а потом сидит и удивляется, почему ему ничего не хочется делать.
Он много думает расплывчато, но его фундаментальные идеи настолько лишены интеллекта, что его вспышки, призванные придать им выражение, банальны и бессмысленны.
Похоже, что работа с Павловым повлияла на его мышление, хотя в интервью он, похоже, не сравнивал русских с животными. Скорее, по его словам, «Жить среди русских сегодня — все равно что жить среди глупых детей». Они загипнотизированы даже простейшим современным устройством. «Они ведут себя так, как краснокожие индейцы, когда белые люди приносили им бусы». Они ходят в оцепенении, вместо того чтобы свергнуть правительство.
Гантт, должно быть, немного сболтнул лишнего. Уилкинсону стало не по себе, когда он услышал о «его странно непоследовательной жалости к русским». Он считал Ганта «хорошим вирджинцем», но Россия оставила в нем свой след: «он получал почти детское удовольствие от маленьких благословений».
Гантт уже начал свои профессиональные отношения с Павловым во время миссии по оказанию помощи. Они встретились после того, как переводчик Ганта представил великого ученого, что удивило Ганта, потому что он прочитал некролог Павлова в Британской энциклопедии. Их ассоциация возникла в октябре 1922 года, когда Гантт начал работать в лаборатории в нерабочее время. Возможно, именно это имелось в виду под статьей в «Нестатистических заметках» информационного бюллетеня АРА — «Различные приключения Хорсли Ганта» — потому что там не было историй о пьянстве или женщинах, которые могли бы объяснить это. Возможно, это относится к розыгрышам, которые он пережил от рук петроградских спасателей, которые, возможно, были вдохновлены историями, которые он рассказывал им о своей научной деятельности. В противном случае их повторное упражнение по переводу всех часов в доме персонала вперед на несколько часов, чтобы наблюдать, как педантичного вирджинца охватывает паника, думая, что он проспал, — в противном случае весь этот эксперимент был не более чем детской шалостью.
Гантт отметил, что в предыдущие несколько лет корма было так мало, что его не хватало для кормления животных, и регулярное питание было необходимо для экспериментов по выработке условных рефлексов и пищеварению. Но другие виды деятельности в меньшей степени зависели от еды, как показал Гантт в одном из своих медицинских отчетов АРА, подводя итог личному интервью с великим ученым:
Сейчас доктор Павлов изучает состояние гипноза у животных. Он считает, что это физиологическое состояние аналогично сну. Оно вызывается слабым или очень сильным раздражением. Ему удалось загипнотизировать собак с помощью экстремальных и очень своеобразных стимулов, таких как быстрое поднесение к собаке яркого света горящего магния, чрезмерно пронзительного и своеобразного свиста и, наконец, какого-то человека, одетого в фантастический и безвкусный костюм. После этого собака погружается в сонное и наполовину оглушенное состояние, которое соответствует гипнотическому трансу.
Ничево.
Среди документов Ганта в Университете Джона Хопкинса есть документация об антибольшевизме Павлова, включая его вызывающее письмо от 25 июня 1928 года «Совету народных комиссаров, включая Сталина и т.д»., в котором он протестовал против того, что «нам приказано избирать членами высшего научного учреждения людей, которых мы не можем добросовестно признать учеными». Однако в 1935 году, ближе к концу его жизни, было слышно, как он произносил тост за Сталина на государственном обеде: «Я поднимаю свой бокал и пью за единственное правительство в мире, которое ... так высоко ценит науку и так горячо поддерживает ее — перед правительством моей страны». Были ли такие измененные состояния вызваны какой-либо формой гипноза, или были условным рефлексом, или чем-то еще, еще долго будет оставаться предметом научных и ненаучных спекуляций.
Сорокин, коллега Павлова по Институту мозга, писавший во время голода, также размышлял о влиянии диеты крестьянина на его поведение, в частности о том факте, что он ел так мало мяса, что делало его «гораздо более безмятежным, чем массы других народов. Возможно, из-за почти исключительно вегетарианской диеты населения России в эти голодные годы они стали чрезмерно пассивными, лишенными воли. Если это так, то те правители, которые хотят властвовать над своим народом, должны есть мясо и поддерживать население на вегетарианской диете».
Горький также рассматривал желудок. Он задавался вопросом, была ли склонность русских к жестокости вызвана чрезмерным употреблением алкоголя. Но он жил на Западе и не думал, что русские более «отравлены» алкоголем, чем другие европейские народы, даже принимая во внимание взрыв самогонных аппаратов после войны. Однако он допустил, что яд может оказать большее воздействие на желудок русского крестьянина, учитывая его скудное питание.
Желудок, возможно, и был причиной вялости и пассивности русских, но это не объясняет их истинную одержимость страданиями и покаянием в 1921 году. Это было просто неизбежно. Его наиболее распространенным выражением была вера в то, что голодомор был Божьим наказанием за грехи России, особенно за последние несколько лет.
Британский журналист Робертс зафиксировал эту уверенность группы поволжских крестьян, когда спрашивал о причинах массового голода: «Мы страдаем за наши грехи. У нас больше нет уважения ни к Богу, ни к друзьям. Мы стали подобны животным». Эти крестьяне установили прямую связь между разграблением дворянских поместий в 1917-18 годах и засухой 1920 года. «Наш помещик был хорошим человеком. Он построил нам школы и давал муку, когда кто-то был голоден. Мы не хотели грабить его дом; но пришли крестьяне из соседней деревни и начали грабить его, так что мы не могли стоять в стороне и позволить им забрать все. Ах, крестьянин — дурак! Но теперь нас наказывают».
Робертс возразил, что засуха есть засуха, но эти крестьяне знали лучше: «Мы согрешили. Мы согрешили. Ах, крестьяне, крестьяне!»
Этот горестный вопль отдает далеким прошлым. На самом деле представление русских о голоде как Божьем возмездии так же старо, как и история России. Это ниточка, проходящая через Летопись Новгорода, средневековой столицы России, которая периодически подвергалась голоду из-за морозов.
В 1128 году «трупы были на улицах, на рыночной площади, на дорогах и повсюду ... Горе и невзгоды всем!» Родители отдавали своих детей купцам в рабство в обмен на хлеб или предавали их смерти. «Так погибла наша страна из-за наших грехов». В 1215 году: «О, была беда! трупы на рыночной площади, трупы на улице, трупы в поле; собаки не могли съесть людей!» ... И таким образом, за наши грехи наша власть и наш город распались на части». И так далее.
Конечно, приписывание человеком голода божественной каре — явление гораздо более древнее, чем Россия. Но что поразило западного посетителя в 1921 году, так это его сохранение в двадцатом веке среди населения великой европейской державы. Однако нигде больше в современной