Обеспечение нормальных бытовых условий для солдат всегда было делом командиров всех рангов. Однако в конце 1944 года этот вопрос приобрел особенно важное значение. Солдат союзных войск переносил все лишения и опасности обычного сражения, но скверная погода делала его повседневную жизнь почти невыносимой. Наряду с борьбой против врага нужно было выполнять насущные административно-хозяйственные задачи. Я и мои коллеги были убеждены в необходимости сохранять темпы операций. Задача состояла в том, чтобы не сбавлять давления на противника и в то же время наращивать людские и материальные ресурсы в течение осени и зимы, чтобы быть готовыми весной нанести заключительные удары по немецкой армии.
Все командующие в американских войсках на Европейском театре военных действий были подобраны лично мною. Еще со времени начала кампании в Африке между мной и генералом Маршаллом существовало полное взаимопонимание в этом вопросе. Он сказал: "Вам нет надобности брать к себе или держать на должности командира, в котором у вас нет полной уверенности. Пребывание командира в должности на вашем театре военных действий является для меня подтверждением, что вы довольны им. На карту поставлена жизнь многих людей; я хочу, чтобы у вас не было неправильного понимания своих полномочий, своего долга, чтобы отвергнуть любую кандидатуру или снять любого, кто не отвечает в полной мере вашим требованиям". И генерал Маршалл никогда не нарушил этого правила, а я, в свою очередь, установил такой же порядок для старших подчиненных.
В самом начале операции "Оверлорд" премьер-министр Черчилль и фельдмаршал Брук при случае также говорили мне, что они готовы в любой момент, если я выражу недовольство кем-либо из основных моих английских подчиненных, немедленно заменить его. Сотрудничество союзников прошло большой путь со времен первых дней операции "Торч".
У нас были прекрасные солдаты и отличные командиры как в сухопутных войсках, так и в авиации. Из Соединенных Штатов ежедневно прибывали пополнения. Единственное, что нам нужно было сделать в условиях нараставшей численности наших войск, - это организовать снабжение передовых эшелонов на фронте. Мы были уверены, что ко времени, когда мы накопим достаточные материально-технические резервы, будем располагать достаточными силами, чтобы начать заключительные сражения с целью покончить с противником на Западе.
Когда наши войска быстро продвигались через Западную Европу, наступавших солдат союзных армий встречали с величайшим энтузиазмом. Во Франции, Бельгии, Голландии и Люксембурге - всюду была одна и та же картина. Жители, исхудавшие от недоедания, доведенные до нищенского существования, но вновь обретшие свободу, право свободно говорить со своими соседями и слушать известия из внешнего мира, казалось, отодвинули на задний план, по крайней мере на некоторое время, голод и лишения. Более четырех лет народы фактически жили в плену.
За этот период их торговля с другими странами полностью прекратилась, промышленность была перестроена на удовлетворение нужд нацистов. В повседневной жизни люди никогда не были избавлены от страха перед тюрьмой и более худшими наказаниями. Даже известия из внешнего мира профильтровывались для них, так как газеты и радио находились под строгим контролем нацистов. Конечно, население тайно получало некоторую информацию, передававшуюся через английские и американские радиостанции, но полученные таким путем сведения нельзя было свободно распространять среди населения, а те, кто слушал иностранные радиопередачи, подвергались строгим наказаниям, если об этом узнавали нацистские власти. С приходом войск союзников эмоциональное возбуждение населения иногда принимало такие размеры, что приводило в смущение наших солдат, но не было никакого сомнения относительно огромной радости людей, освободившихся от нацистского ярма.
Восстановленные правительства в Западной Европе искренне сотрудничали с верховным командованием союзников. Нам предоставляли рабочую силу и оказывали посильную помощь. Были, конечно, и недовольные элементы. Людям, которые с оружием в руках длительное время боролись в условиях подполья, которые привыкли с помощью хитрых уловок и насилия выполнять диверсионные задачи и осуществлять саботаж, было нелегко вновь приспосабливаться к требованиям общественного порядка. В некоторых случаях они хотели сохранить и усилить свою власть, стать доминирующей и контролирующей силой в освобожденной стране. В то время как такие тенденции у некоторых группировок вызывали иногда серьезные затруднения на местах, однако главным и определяющим было страстное стремление населения вновь зарабатывать себе на жизнь в условиях свободных институтов.
Поскольку условиями перемирия 1940 года Франция была разделена на оккупированную и неоккупированную части и поскольку подпольное движение в этой стране было не только сильным, но и активным, то восстановление стабильности в стране оказалось более трудным делом. Однако французский крестьянин, как всегда, оставался преданным своей земле и усердно продолжал выращивать урожай. В городах Франции неразбериха была более серьезной. Это находило отражение в противоречиях между членами муниципальных советов и в некоторых разногласиях даже в вопросах ведения войны. Например, огромная часть бывшего подполья, или, как их называли, маки, соглашалась влиться в армию только как самостоятельные воинские формирования. Они настаивали на создании полков и дивизий во главе со своими командирами. Существовали опасения, что если не удовлетворить их требования, то они могут даже бросить вызов временному центральному правительству.
Их требования не могли быть полностью приняты правительством, ибо очевидным результатом явилось бы создание двух французских армий: одна была бы лояльной к общепризнанному правительству и действовала бы по его указаниям, другая - ответственной только перед самой собой. Однако правительство разработало план, по которому в рамках армии разрешалось формировать подразделения маки не крупнее батальонов.
Вдумчивые французы часто обсуждали со мной причины их национального краха в 1940 году. В других странах преобладало мнение, что военное поражение Франции явилось результатом излишней веры в эффективность "линии Мажино". Я не встретил ни одного француза, который соглашался бы с такого рода утверждениями. Они считали, что укрепленная линия вдоль восточной границы была необходима и сыграла свою роль, позволив французской армии сосредоточиться на севере этого укрепленного рубежа, чтобы противодействовать любому наступлению немцев через Бельгию. В военном смысле, по их мнению, трудности проистекали из внутренней политической слабости Франции. Как сказал мне один французский бизнесмен: "Мы нанесли себе поражение изнутри, пытаясь четырехдневную рабочую неделю противопоставить шести-, семидневной рабочей неделе немцев".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});