– Москали нас отпустили, пан Тадеуш, – маршал отвел глаза – ему до сих пор было неприятно, что год назад его воинство было наголову разгромлено под Вильно, а он сам, переодевшись крестьянином, был захвачен в плен казаками, отведав, к своему стыду, плетей. Хорошо, что свидетелей позора не оказалось рядом.
– Но оружие, где вы взяли оружие? – Костюшко наигранно изумился – он уже понял, каким образом Понятовскому удалось вырваться из Вильно.
– Мы его обменяли на нашу свободу, – маршал усмехнулся. – Москали всех отпустили, выслав с семьями, конфисковав имения, как у мятежников. Теперь в Вильно не осталось поляков и литвинов, за исключением тех, кто вернулись в схизматики. Вот так-то…
– Но оружие, пан маршал?!
– Русские заплатили за конфискованное имущество… Золотом. – Маршал сморщился, ему были неприятны расспросы «начальника государства». – А виленские жиды смогли договориться и где-то раздобыли старое обмундирование и гладкоствольные русские фузеи. Продали нам и три тысячи старых штуцеров – русские вооружились винтовками, и те им оказались не нужны.
– Сколько можно вооружить людей?
– Кроме моей дивизии, еще пять тысяч. У меня есть три десятка пушек, в обозе порох и пули. И еще одно…
– Что, господин маршал?
– Москали могут дать нам через жидов еще оружия, обмундирование и порох. Но требуют, чтобы мы обратились ко всем полякам на захваченной ими территории немедленно уехать за Буг.
Костюшко с яростью вздохнул, глаза его гневно сверкали. Да и маршал еле сдерживал злобу. Князь заговорил снова, поняв, почему молчит его собеседник. Не к лицу «начальнику государства», как последней шлюхе, уступать таким домогательствам.
– Мы должны принять их условия, пан Тадеуш. Иначе нас раздавят, а оказать помощь могут только русские. Лучше лишиться части территории…
– Но – спасти Польшу…
Иркутск
– Я отправлю князю десять стрелковых рот для гарнизонов. Больше не дам, у нас здесь и так воинской силы нехватка.
Дашкова с улыбкой смотрела на цесаревича – как она и предполагала, проблема носила личный характер. Недолюбливал великий князь наместника, вот и отразилась эта давняя неприязнь на делах государственных. И если бы она не вмешалась, то быть беде – император враз сыну и Потемкину устроил бы головомойку. А так разрешили вопрос.
– Екатерина Романовна, я действительно почти треть своих войск отдаю, – Александр Петрович воспринял улыбку женщины на свой лад. – Если больше отправлю, то все гарнизоны оголю, а ведь сами знаете, как трудно в Семиречье – одним казакам там не справиться.
– Я понимаю, Саша, – отозвалась Дашкова – иногда в личных беседах она так называла цесаревича, словно видела его таким же чуть испуганным мальчишкой, как в день их той первой встречи. И тот, оторванный от матери, платил ей взаимной любовью.
– Но деньги, где взять деньги? Золото все идет к отцу, нам здесь крохи остаются. И что делать? Гавани на Хоккайдо да крепость в проливе на миллион потянут. А у меня его нет.
– И у Потемкина лишних денег нет, иначе бы не приехал просить.
– И что делать?
Вопрос был чисто риторическим – царь Сибирский действительно не знал, где взять этот миллион, а потому и отказал Потемкину в его выделении. Тот обиделся – и пошло-поехало…
– Вам надо съездить к младшему брату, – мягко произнесла Дашкова, а у Александра Петровича от удивления расширились глаза.
– У Алехана просить?! – Всесильного наместника Русской Америки цесаревич недолюбливал, как и Потемкина.
– Зачем просить? – наигранно удивилась Дашкова. – Он сам вам даст миллиона три, никак не меньше. Столько, по моим подсчетам, в «орловской кубышке» имеется. И это по самым скромным оценкам…
– И как это сделать? – Александр еще переваривал услышанное.
– Просто. Две недели на сборы, и с женой и сыном плывите до Николаевска. И с Григорием Григорьевичем все вопросы заодно решите, он с вас пылинки сдувать будет в ходе этого путешествия. Это нужно в интересах государственных, Саша, – князь Амурский много сделал для России и еще больше сотворит, он еще в больших силах. А вам не грех таким исполином и воспользоваться – отца вспомните, ведь ему было столько же лет, сколько и вам, когда он гвардейский мятеж подавил.
Дашкова вздохнула – пример для царевича она подобрала очень удачный, прямо перед глазами сама, собственной персоной сидит. Тот смутился, покраснел немного, видно, корил за допущенную утром ошибку.
«Далеко пойдешь, мальчик мой, раз умеешь на горло собственной песне наступить», – княгиня протянула руку и чисто по-матерински потрепала цесаревича по волосам.
– За младшего сына не беспокойся, присмотрю. Да и край без опеки не оставляешь, у князя Амурского рука зело твердая, такой не грех воспользоваться, чтоб нерадивых приструнить.
«Глаза как заблестели. Соображает, поди, какие дела погрязнее на Гришеньку взвалить, благо тот ни одной крови не убоится. То к добру – им надо давно в две силы край держать», – княгиня думала с улыбкой, но заговорила совсем о другом:
– К октябрю в Америке будете, женушка твоя радехонька будет с соотечественниками пообщаться. Да и зиму там проведете, в тепле, без снега. А следующим летом вернетесь. И приветят вас там хорошо, – Дашкова еще раз улыбнулась и только сейчас произнесла разящие слова: – И еще свадьбу брата устроишь!
– Без разрешения отца?! Да ты что говоришь, Екатерина Романовна?! – цесаревич чуть ли не взвился с кресла.
– Так и не будет его, – мягко произнесла Дашкова, – раз оно уже дадено. Ты меня послушай, Саша. Письмо от Николая ты две недели назад получил. До отца оно еще месяц с лишним добираться будет. А там еще полгода на ответ, если не больше. Так вот тебе загадка. Твой отец всегда действует, исходя из державных интересов. Сестры твои обеспечили Балтику, по крайней мере, Екатерина Петровна. Твой брак с инфантой защитил Русскую Америку, ибо от твоего тестя только это и зависело. Да от братьев Орловых, что этот богатый край под империю подвели. Но сейчас вопрос в другом – как теперь «орлов петровских» полностью ручными сделать? Не потому ли твой брат там, а у Алехана единственная дочь-красавица. И что важнее всего – они любят друг друга. А государь должен уметь все выгоды извлекать, и от любви тоже. Теперь ты подумай, и хорошо.
Александр надолго задумался, а Дашкова смотрела на цветущую виноградную лозу и вспоминала прошлое. Очнулась княгиня только тогда, когда цесаревич глухо заговорил:
– У меня ощущение возникло, что сие письмо чуть ли не под диктовку Алехана написано. Разрешение на брак? Я так думаю – брат мой уже женился, тайно обвенчали их. Запреты Синода для Алехана не писаны, да и прямого указания на то не было от патриарха. И за руку его, шельмеца старого, не поймают – он сам, и брат его, и владыко, все они уже по местам разным отплыли, а потому глаза удивленные сами сделают.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});