Читать интересную книгу Земля обетованная - Барак Обама

соблюдения прав человека, и в то же время не проявляем особой заботы о правах палестинцев. Между тем, израильская оккупация продолжала накалять обстановку в арабском сообществе и подпитывать антиамериканские настроения во всем мусульманском мире.

Другими словами, отсутствие мира между Израилем и палестинцами делало Америку менее безопасной. С другой стороны, переговоры о приемлемом решении между двумя сторонами могли укрепить нашу безопасность, ослабить наших врагов и сделать нас более авторитетными в защите прав человека во всем мире — и все это одним махом.

По правде говоря, израильско-палестинский конфликт оказал влияние и на меня лично. Одни из самых первых моральных наставлений, которые я получил от матери, были связаны с Холокостом — бессовестной катастрофой, которая, как и рабство, объясняла она, коренилась в неспособности или нежелании признать человечность других. Как и у многих американских детей моего поколения, у меня в мозгу была вытравлена история Исхода. В шестом классе я идеализировал Израиль, описанный мне еврейским вожатым, который жил в кибуце, — место, где, по его словам, все равны, все вносят свой вклад, и все могут участвовать в радостях и трудностях, связанных с восстановлением мира. В старших классах я читал произведения Филипа Рота, Сола Беллоу и Нормана Мейлера, меня трогали истории мужчин, пытавшихся найти свое место в Америке, которая их не принимала. Позже, изучая раннее движение за гражданские права в колледже, я был заинтригован влиянием еврейских философов, таких как Мартин Бубер, на проповеди и труды доктора Кинга. Я восхищался тем, что по всем вопросам еврейские избиратели, как правило, были более прогрессивными, чем представители других этнических групп, а в Чикаго некоторые из моих самых стойких друзей и сторонников были выходцами из еврейской общины города.

Я верил, что между черным и еврейским опытом существует существенная связь — общая история изгнания и страданий, которая в конечном итоге может быть искуплена общей жаждой справедливости, более глубоким состраданием к другим, обостренным чувством общности. Это заставило меня яростно защищать право еврейского народа на создание собственного государства, хотя, по иронии судьбы, эти же общие ценности не позволяли мне игнорировать условия, в которых вынуждены жить палестинцы на оккупированных территориях.

Да, многие тактические приемы Арафата были отвратительны. Да, палестинские лидеры слишком часто упускали возможности для достижения мира; не было ни Гавела, ни Ганди, чтобы мобилизовать ненасильственное движение с моральной силой, способной поколебать общественное мнение Израиля. И все же все это не отменяло того факта, что миллионы палестинцев лишены самоопределения и многих основных прав, которыми пользуются даже граждане недемократических стран. Целые поколения росли в голодном и сжатом мире, из которого они буквально не могли вырваться, их повседневная жизнь зависела от прихотей далекой, часто враждебной власти и подозрений каждого солдата с чистым лицом и винтовкой, требующего предъявить документы на каждом контрольно-пропускном пункте.

Однако к тому времени, когда я вступил в должность, большинство республиканцев в Конгрессе оставили всякое притворство заботы о том, что случилось с палестинцами. Действительно, подавляющее большинство белых евангелистов — самый надежный избирательный блок GOP — верили, что создание и постепенное расширение Израиля выполнило Божье обещание, данное Аврааму, и предвещало скорое возвращение Христа. На стороне демократов даже убежденные прогрессисты не хотели выглядеть менее произраильскими, чем республиканцы, тем более что многие из них сами были евреями или представляли значительные еврейские группы.

Кроме того, члены обеих партий опасались перечить Американскому комитету по связям с общественностью Израиля (AIPAC), мощной двухпартийной лоббистской организации, призванной обеспечить непоколебимую поддержку Израиля со стороны США. Влияние AIPAC может быть направлено практически на каждый округ Конгресса в стране, и практически каждый политик в Вашингтоне, включая меня, считает членов AIPAC своими основными сторонниками и донорами. В прошлом эта организация принимала широкий спектр взглядов на мир на Ближнем Востоке, настаивая, главным образом, на том, чтобы те, кто ищет ее одобрения, поддерживали продолжение американской помощи Израилю и выступали против усилий по изоляции или осуждению Израиля в ООН и других международных органах. Но по мере того, как израильская политика смещалась вправо, менялись и политические позиции AIPAC. Ее сотрудники и руководители все чаще утверждали, что между правительствами США и Израиля не должно быть "никакого дневного света", даже когда Израиль предпринимал действия, противоречащие политике США. Те, кто критиковал политику Израиля слишком громко, рисковали быть заклейменными как "антиизраильские" (и, возможно, антисемитские) и столкнуться с хорошо финансируемым противником на следующих выборах.

Во время своей президентской кампании я столкнулся с подобным явлением, когда еврейским сторонникам пришлось отбиваться от утверждений в своих синагогах и по электронной почте, что я недостаточно поддерживаю или даже враждебно отношусь к Израилю. Они приписывали эти кампании шепота не какой-либо конкретной позиции, которую я занимал (моя поддержка решения о двух государствах и противодействие израильским поселениям были идентичны позициям других кандидатов), а скорее моим выражениям заботы о простых палестинцах; мои дружеские отношения с некоторыми критиками израильской политики, включая активиста и ученого по Ближнему Востоку Рашида Халиди; и тот факт, что, как прямо сказал Бен, "вы черный человек с мусульманским именем, который жил в одном районе с Луисом Фарраханом и ходил в церковь Иеремии Райта"." В день выборов я набрал более 70 процентов еврейских голосов, но для многих членов правления AIPAC я оставался подозрительным, человеком с разделенной лояльностью: человеком, чья поддержка Израиля, как красочно выразился один из друзей Экса, не "чувствовалась в его кишках" — "кишках" на идиш.

"Вы не добьетесь прогресса в достижении мира", — предупреждал меня Рахм в 2009 году, — "когда американский президент и израильский премьер-министр являются представителями разных политических взглядов". Мы обсуждали недавнее возвращение Биби Нетаньяху на пост премьер-министра Израиля, после того как партии "Ликуд" удалось собрать правое коалиционное правительство, несмотря на то, что она получила на одно место меньше, чем ее главный оппонент, более центристская партия "Кадима". Рам, который недолго был гражданским добровольцем в израильской армии и сидел в первом ряду на переговорах Билла Клинтона в Осло, согласился, что мы должны попытаться возобновить израильско-палестинские мирные переговоры, хотя бы потому, что это может предотвратить ухудшение ситуации. Но он не был оптимистом, и чем больше времени я проводил с Нетаньяху и его палестинским коллегой Махмудом Аббасом, тем больше я понимал почему.

Сложенный как полузащитник, с квадратной челюстью, широкими чертами лица и седым гребнем, Нетаньяху был умным, хитрым, жестким и одаренным коммуникатором как на иврите, так и на английском. (Он родился в Израиле, но большую часть своего становления провел в Филадельфии, и следы акцента