Главные бои с финнами в 1941 г. происходили к северу от Петрозаводска: наши отводили войска с потерями, но в порядке. Во время операции финны стали обходить нашу группировку. Один генерал со штабом бросил свои части и вырвался из окружения, а большинство людей попало в плен. Генерал за это был отдан под суд и разжалован в солдаты.
Здесь в январе 1942 г. наши задумали контрнаступление с целью отбить Медвежьегорск и, по возможности, освободить Петрозаводск. В связи с этим значительная-часть штаба фронта была выделена в опергруппу и переброшена из Беломорска в Сегежу. Туда уехал и Прицкер. Наступать-то мы начали, но опять это кончилось нашим окружением[273]. Дошло до раздачи сотрудникам штаба личного оружия, чтобы они могли отстреливаться. Однако финны, видно, не сообразили, что едва не захватили штаб фронта, и отошли от Сегежи, остановившись за Медвежьсгорском; Повенец тоже остался у финнов, вернее, прямо через него проходил фронт.
У немцев тогда было полное господство в воздухе. Железная дорога от Сороки до Мурманска подвергалась ежедневным бомбежкам. Однако, хотя немецкие пикирующие бомбардировщики бросали бомбы почти в упор, тем не менее попасть точно в поезд или даже в нитку железной дороги было в те времена очень трудно: машинист при налете старался менять скорость _ то убыстрял, то замедлял. Поезда, несмотря на бомбежку, ходили точно по расписанию.
Соседняя с нами Кемь (город, очень похожий на нашу Сороку, но с отличием: в центре его стояла обветшавшая, с заколоченными окнами изумительная деревянная церковь, ровесница той, что в Кижах), город всего в часе езды от Сороки, подвергалась довольно сильным бомбежкам. Рыжий бухгалтер штаба, которого я упоминал, поехал в Кемь по делам — как все мы ездили время от времени — и там погиб при бомбежке. Кругом, совсем близко, шла война, но Бсломорск вел спокойную жизнь.
Поздней осенью 1941 г. в Беломорскс была первая и единственная воздушная тревога[274]. Бомбили около вокзала, от нас далеко: мы слышали взрывы и стрельбу зениток. Оказалось, что погибло довольно много народу. Настоящих бомбоубежищ в городе не было, были кое-где вырыты только щели, и бомба попала в одну такую щель, где пряталось, по слухам, более 100 или даже 200 человек гражданского населения. Об этом мы узнали позже из разговоров. И больше бомбежек не было. Город как будто забыли.
Я объяснял себе это промежуточным положением Бсломорска — между финским и немецким участками фронта: видно, немцы считали, что задача бомбить Беломорск лежит на финнах, а финны так же полагались на немцев. Между тем, казалось бы, разбомбить его было лестно: здесь было сосредоточено управление всеми войсками от Баренцева моря до Свири; и его легко было разбомбить: город весь был деревянный — и избы бревенчатые, и тротуары и мостовые дощатые. И в порту был лесной склад. Но мне всю войну везло, и как будто из-за меня Господь Бог отменил бомбежки Беломорска — хотя в небе мы часто видели и слышали и «юнкерсы», и «рамы».
Хотя Беломорск и не бомбили, но пожары возникали довольно часто. Около нас, на задворках, не доходя метров двадцати до вылизанных гладких скал на берегу Белого (серого) моря, стояла ветхая избушка, полуразвалившаяся конура. Но в те дни все было под снегом: и избушка, и скалы, и замерзшее море. В избушке жила женщина с кучей детей и коровой. Муж ее был на фронте; в отличие от городских, деревенских не эвакуировали. Чем они жили, я уж и не знаю.
Женщина ушла на работу, дети топили печку; из открытой топки выбросился огонь, и дом вспыхнул, как спичечный коробок. Дети успели выскочить. Они не кричали, но мы из наших окон увидели, что горит. Кинулись тушить. X чем? Достали в типографии ведро и бегали за водой к пожарной бочке перед нашим бараком.
Этим ведром потушить избу было невозможно, и мы только поливали стенки соседних сараев, чтобы не занялись. Тут кто-то обнаружил корову: хлев был полуподзсмный, и морда се была вровень с землей, а сверху был сеновал, который горел огромным костром. Мы зовем: «Бурснушка, выходи, выходи!» Она ни за что идти не хочет. Стали тянуть — не поддается, боится. Тогда мы вчетвером спустились в хлев, взяли ее за четыре ноги, подняли и поставили на снег. Она посмотрела на нас, глаза закатились — и она упала в обморок. Никогда я не думал, что корова способна на обмороки.
Против нашего окна и рядом с нашей столовой, шагах в шестидесяти-семидесяти от горевшей избы, находилась пожарная команда. Пожарники все были мобилизованы в армию, и на их месте работали женщины, которые никогда раньше не тушили пожаров и не знали, как это делается. После того как дом горел минут сорок, появилась пожарная машина: обогнув нашу столовую, подъехала к горящему дому. Тут выяснилось, что забыли шланг. Побежали за шлангом. Принесли шланг — негде взять воды. Надо сделать прорубь во льду на море, чтобы опустить туда шланг. Пока рубили прорубь, за всем этим дом сгорел дотла. Пожарницы усердно поливали пустое пожарище — ну и, конечно, соседние строения, чтобы пожар не вспыхнул и там.
Хозяйка пришла к концу пожара на одни угольки и тоже, как корова, чуть не упала в обморок, но ей сказали, что дети целы, и она успокоилась.
На следующий день Гольденбсрг, который был очень предприимчив, отправился на пепелище. Мы ему говорим:
— Там же ничего нет! — А я все-таки поищу. — Взял железный ломик и долго ковырялся. Приходит с торжеством:
— Я же вам говорил! Вот что я нашел.
Оказывается, на дне сундука, где хранилось разнос барахло, завернутый в тряпку лежал паспорт. Дом сгорел, сундук сгорел, барахло сгорело, тряпка обуглилась; все сгорело, а паспорт остался цел и был вручен хозяйке.
Но самое интересное, что ей к весне колхоз отгрохал такую избу, ладно сложенную, в несколько комнат — никакого сравнения с той халабудой, в которой она жила. Так что колхоз может иметь свои достоинства — не раз потом, уже в Норвегии, я вспоминал об этом.
Я позже снимал у этой хозяйки комнату и жил там несколько месяцев в 1944 г.
Позже был пожар в городе, когда докторша моя (о ней позже) прыгала из окна второго этажа, и еще большой пожар в городской бане. Я шел мимо и принял посильное (запоздалое) участие в тушении. Пожар начался между гардеробом и мыльной; большинство успело выскочить и одеться, а одна тетка схватила только ватник и, прикрываясь снизу веником, бежала через весь длинный главный мост через Выг.
Все это показывало одно: налететь немецкой авиации — и из города с его деревянными домами, мостовыми, тротуарами и мостами будет один сплошной костер. Но немецкая авиация не налетала, хотя (как вскоре выяснилось) немцы прекрасно и в деталях знали обо всем, что находится в Беломорске.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});