Я невольно, вслед своей мысли, перевел глаза на парочку каргушей, притулившихся у противоположного от девушки конца стола. На их шерстяных мордах было написано такое неподдельное изумление, что я как-то сразу пришел в себя и… вскочил со своего камня. В следующее мгновение я оказался около Крохи, осторожно взял ее за руку и, медленно наклонившись над ней, поцеловал ей пальцы.
Недовольное выражение сползло с ее чудесного личика, уступив место изумлению, а я, мотнув головой в коротком и, как мне казалось, элегантном поклоне, хрипловатым от волнения голосом проговорил:
– Рад познакомиться, госпожа Кроха, и позвольте представиться – Владимир, журналист.
Кроха махнула своими, похожими на бабочек, ресницами и пропела высоким, но совсем не писклявым голосом:
– Очень приятно, сэр Журналист… Право, у тебя такое странное имя…
– Нет, – галантно поправил я красавицу, – Зовут меня Владимир, а журналист – моя профессия.
– О, прошу прощения, сэр Владимир, я сразу не поняла… У нас, знаете ли, не принято называть свою профессию…
Тут она метнула острый взгляд в сторону притихших каргушей и совершенно другим тоном добавила:
– Некоторые, так вообще стараются свое любимое занятие скрыть!
Затем, снова повернувшись ко мне, она продолжила:
– Вот, например, видите этих двух… к-хм… индивидуумов? Они вам ни за что не скажут, кто они по профессии!
– Это почему это не скажем? – немедленно поинтересовался Фока, – Еще как скажем! Нам скрывать нечего…
– А если и скажут, – не обратила внимание Кроха на реплику оранжевого Фоки, – То непременно соврут!..
– Это почему это мы непременно соврем! – продолжил начатый диалог Фока и даже чуть приподнялся из-за стола, за которым прятался, – Мы вообще самые правдивые… индивидуумы!
– И все потому, – продолжила игнорировать оранжевого спорщика Кроха, – Что никому не хочется называться профессиональным попрошайкой!
– Это почему это мы – попрошайки?! – начал было Фока свою следующую реплику, но закончить ему не дали. Кроха резко повернулась в его сторону и гаркнула басом, похожим на медвежий рев:
– Потому что вечно клянчите что-нибудь пожрать, и это стало вашей профессией!!!
Фока тихо ойкнул и снова исчез за столом, зато поднялся Топс, причем сделал это с большим достоинством:
– Ты, Кроха, конечно замечательная стряпуха, однако твои замечания по поводу наших занятий, весьма далеки от истины. Да ты и не можешь о них ничего знать!
– А ты, Топсик-мопсик, – язвительно ответила Кроха, – отлично знаешь, что я никакая не стряпуха, и тем не менее вводишь сэра Владимира в заблуждение! Интриган, враль и сплетник!
Здесь она снова повернулась ко мне и, не обращая внимание на удивленно разинувшего пасть «интригана, враля и сплетника», ласково добавила:
– Я, достопочтимый сэр, – фея… Правда, фея… наказанная…
– Да кто же это посмел тебя наказать?! – возмущенно вскричал я, – И за что?!
– Наказал меня Демиург, – прошептала фея, и в уголках ее чудесных глаз блеснули слезинки, – За то, что я влюбилась в…
– В сквота, в сквота, в сквота!!! – завопил из-за каменного стола спрятавшийся Фока, на манер нашего «тили-тили-тесто…».
Кроха стремительно обернулась и рявкнула:
– Да, в сквота! А ты не способен влюбиться даже в Белую Даму!
Я, признаться, плохо понимал о чем идет речь и потому спросил:
– Неужели можно наказать за любовь?.. Даже если это любовь к… сквоту?
– Она влюбилась в сквота и колдовала для него, – немедленно пояснил рассудительный и всезнающий Топс, – А он использовал ее…
– Неправда! – тут же с возмущением закричала Кроха, – Он меня любил!
– Да? – в вопросе Топса была изрядная доля иронии, – И почему же тогда он от тебя отрекся?..
– Я сама ему велела отречься! – горячо проговорила Кроха, глядя почему-то на меня, – Иначе его могли…
– Да ничего бы ему не сделали, просто он тебя не любил, а использовал! – спокойно, но жестко перебил ее Топс.
– Ну Топсина-мопсина, теперь ты у меня и каштанов не получишь! Хоть на брюхе приползешь – не получишь! – закричала Кроха, но в ее крике звенели слезы обиды. И я понял, что Топс говорит правду.
– Прошу прощения, уважаемый Топс, – немедленно вмешался я в их спор, – Но мне кажется, что госпожа Кроха не могла полюбить недостойного… сквота! – и повернувшись к готовой разрыдаться фее, спросил, – Он был очень хорош?
Кроха подняла свои огромные глаза к потолку пещеры, прижала руки к груди и воскликнула:
– О, он был красив, как утренний туман, благороден, как черный гризли и мудр, как филин!
«Какие сомнительные комплименты!..» – удивленно подумал я и тут же услышал тихий хохоток Фоки, все еще прятавшегося за столом. Однако Кроха не слышала этого обидного смеха и продолжала восхищенно описывать своего возлюбленного:
– Он говорил такие слова, что мое сердце таяло, как сливочное мороженое в только что прогоревшем очаге…
– А делал такие дела, что сажа в этом очаге по сравнению с его делами казалась только что выпавшим снегом… – пробурчал себе под нос Топс, причем его бурчание звучало довольно мрачно.
Кроха бросила укоризненный взгляд на зеленоголового каргуша и снова повернулась ко мне:
– Теперь ты понимаешь, уважаемый сэр, почему я предпочитаю никому не показываться на глаза?
– Ага, – пискнул из-за стола чуть приподнявший оранжевую голову Фока, – Мы считали, что в ее наказание входит и лишение тела, а оказывается она сама пряталась!..
Я упер руки в поясницу и исподлобья уставился на двух враз присмиревших каргушей. Я так долго держал паузу, что они заволновались и совершенно скрылись за каменной плитой. И тогда я заговорил:
– Недостойно разумных существ издеваться над любовью! Какой бы она не была – она священна! И если ваш Демиург счел поведение феи… – я лихорадочно подбирал нужное слово, – … неправильным, это не дает вам права дразниться! Стыдно, господа каргуши! Стыдно и недостойно!
Затем, повернувшись к Крохе, я снова припал к ее ручке, а потом, как можно галантнее произнес:
– Я надеюсь, ты не лишишь меня своего общества, хотя бы на то время, пока я буду находиться в этой пе… обители.
– Во! – раздался из-за столовой плиты голосок Топса, – А ты его боялся! Посмотри какой он галантерейный!
Личико Крохи просветлело, и она, не обращая внимание на притаившихся каргушей, ласково ответила:
– Сэр Владимир, если тебе не противно видеть наказанную фею, то я…
И она смущенно потупилась.
– Слушай Топс… – донеслось из-за стола, но в тот же миг я бросил в сторону спрятавшихся каргушей такой взгляд, что он вполне мог прожечь дыру в каменной столешнице. Во всяком случае, Фока ойкнул и замолчал, не закончив свою очередную пакостную фразу. Я же, довольно улыбнувшись, вновь обратился к Крохе:
– Противно видеть?! Да я готов отдавать по дню собственной жизни за каждую минуту, проведенную рядом с тобой! Может быть у тебя найдется несколько свободных минут, чтобы познакомить меня с местными достопримечательностями, а то приставленные ко мне… соглядатаи так и норовят то войну мне объявить, то спрятаться от меня подальше! Общаться с ними просто нет никакой возможности!
Фея бросила презрительный взгляд на противоположный конец стола и вдруг взмахнула неизвестно откуда появившимся в ее руке ореховым прутиком. В тот же момент черная гранитная плита со всеми стоявшими на ней кушаньями ухнула вниз, а ее место занял прежний непритязательный каменный бугорок, который был не в состоянии спрятать двух маленьких каргушей.
Впрочем спрятаться попытался только Фока, он распластался за одним из сидельных камней, однако его оранжевая шевелюра торчала наружу на добрые десять сантиметров. Топс же наоборот, гордо выпрямился, всем своим видом показывая, что не относит к себе мои критические замечания.
Кроха, спрятав волшебную палочку, повернула ко мне свое сияющее личико и пригласила:
– Пойдемте, сэр Владимир, я покажу тебе наше подземелье, и можешь мне поверить, оно очень интересно!