Коневу следовало бы согласиться, но он ввязался в спор, указывая на ошибки Корнейчука. Чтобы прояснить свою позицию, он уточнил: «Я скорее из тех людей, которые подразумеваются под Огневым, но в пьесе мне все это не нравится».
И тут Сталина понесло: «Ну да, вы Огнев! Вы не Огнев, вы зазнались. Вы уже тоже зазнались… Вы, военные, все понимаете, вы все знаете, а мы, гражданские, не понимаем, мы лучше вас это понимаем, что надо и что не надо»464.
После публикации «Фронта», многих рецензий-подсказок и выволочки Коневу на всех уровнях правящей группы должны были понять, кто выдвигает и поддерживает реальных Огневых и почему начальный период войны был так трагичен. Плохо, хорошо ли, но Сталин объяснился с обществом.
А что было делать, когда в роли Горлова выступал сам вождь? К кому тогда посылать гонцов?
Вскоре после издания «Фронта» именно такая история и случилась с самим Сталиным и начальником Генштаба Василевским, который как представитель Ставки координировал операцию «Уран». Суть была в том, как правильно распорядиться 2-й гвардейской армией, которой командовал Р. Я. Малиновский, — направить ее на отражение попытки немцев (Манштейн) разорвать с внешней стороны кольцо окружения 6-й армии Паулюса или оставить ее нацеленной, как и предполагалось по первоначальному плану, против находившейся на Кавказе германской группы армий «А». Риск был огромный.
Вот как об этом вспоминал А. М. Василевский: «В период наступления Манштейна на Сталинградский фронт я был в частях отступавшего кавалерийского корпуса Шапкина и в других отступавших частях. Положение складывалось грозное. До соединения наступавших частей Манштейна и армии Паулюса оставались считаные дни. Я считал, что пройдут еще сутки, максимум двое, и уже поздно будет этому помешать. Они соединятся, Паулюс уйдет из Сталинграда, и это приведет не только к тому, что рухнет кольцо окружения, рухнет надежда на уничтожение группировки Паулюса в кольце, созданном с таким трудом, но и вообще это будет иметь неисчислимые последствия для всего хода военных действий.
Мы сначала просчитались, недооценили количества окруженных войск. На самом деле в окружении было 300000 человек, и все они могли прорваться и после соединения с Манштейном уйти, и последствия, повторяю, были бы неисчислимыми.
Считаю, что Сталинградский фронт наличными силами уже не в состоянии был сдержать наступление Манштейна. Наблюдая это своими глазами, я, поехав на командный пункт Юго-Западного фронта, позвонил оттуда Сталину и настойчиво попросил, чтобы для контрудара по Манштейну Сталинградскому фронту была придана 2-я гвардейская армия, которая по первоначальному плану действительно была предназначена для наращивания удара на Ростов с тем, чтобы в результате этого удара отрезать не только войска, окруженные под Сталинградом, но и кавказскую группировку немцев. Я это знал, разумеется, но тем не менее в сложившемся критическом положении настаивал на переадресовании армии.
Сталин эту армию отдавать категорически не хотел, не хотел менять для нее первоначально поставленную задачу. После моих решительных настояний он сказал, что обдумает этот вопрос и даст ответ. В ожидании этого ответа я на свой страх и риск приказал Малиновскому начать движение частей армии в новый район, из которого она должна была действовать против Манштейна, приказал ему также садиться на командный пункт к Толбухину, забрать у него линии связи для того, чтобы сразу наладить управление вновь прибывающими войсками. Это приказание было дано поздно вечером, а ответа от Сталина еще не было.
Как я впоследствии узнал, Сталин в эту ночь обсуждал в Ставке мое требование, и там были высказаны различные мнения. В частности, Жуков считал, что армию переадресовывать не надо, что пусть в крайнем случае Паулюс прорывается из Сталинграда навстречу Манштейну и движется дальше на запад. Все равно ничего изменять не надо, и надо в соответствии с прежним планом наносить удар 2-й гвардейской армией и другими частями на Ростов. Об этом шли в ту ночь споры в Ставке.
А я ходил из угла в угол и ожидал, что мне ответят, потому что фактически я уже двинул армию. Наконец, в 5 часов утра Сталин позвонил мне и сказал злобно, раздраженно всего четыре слова:
— Черт с вами, берите!
И бросил трубку»465.
Василевский признается, что совершил самоуправство (как генерал Огнев в первом варианте пьесы «Фронт»). Трудно представить, что могло быть, если бы Сталин вопреки обстановке решил все-таки не перенацеливать армию Малиновского.
Подобная история была и у Маленкова, который тоже без разрешения Сталина санкционировал приостановку авиационного завода, выпускавшего истребители Як, для того, чтобы наладить замену алюминиевой обшивки прессованной фанерой. Это давало заметное увеличение производства.
Сталин лично следил за количеством ежедневного выпуска самолетов, и, как считал Маленков, предложение приостановить производство привело бы вождя в ярость. После того как он увидел в отчете, что производительность сначала упала, а потом резко возросла, он попросил объяснить причину. Маленков признался, рассчитывая, что победителей не судят. Как он потом вспоминал (со слов его сына Андрея), «Сталин только покачал головой».
Что увидел Верховный в поступке ближайшего помощника? То, что ему не доверяют? Что более молодые управляются без него, а он уже создает помехи делу?
Конечно, на словах (и в литературных текстах) легче помогать молодым и талантливым генералам. А если этот молодой и талантливый вдруг показывает тебе, что и ты отстаешь от быстротекущей жизни?
Напомним, что в декабре 1942 года Сталину исполнилось 63 года.
Величие завершившейся битвы нашло неожиданное отражение в Берлине. «В те тяжелые дни после окончания боев за Сталинград у меня состоялся весьма примечательный разговор с Адольфом Гитлером. Он говорил — в присущей ему манере — о Сталине с большим восхищением. Он сказал: на этом примере снова видно, какое значение может иметь один человек для целой нации. Любой другой народ после сокрушительных ударов, полученных в 1941–1942 годах, вне всякого сомнения, оказался бы сломленным. Если с Россией этого не случилось, то своей победой русский народ обязан только железной твердости этого человека, несгибаемая воля и героизм которого призвали и привели народ к продолжению сопротивления. Сталин — это именно тот крупный противник, которого он имеет как в мировоззренческом, так и в военном отношении. Если тот когда-нибудь попадет в его руки, он окажет ему все свое уважение и предоставит самый прекрасный замок во всей Германии. Но на свободу, добавил Гитлер, он такого противника уже никогда не выпустит. Создание Красной Армии — грандиозное дело, а сам Сталин, без сомнения, — историческая личность совершенно огромного масштаба»466.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});