Читать интересную книгу Волк среди волков - Ханс Фаллада

— Да, — сказал Пагель. В первый раз за последнее время он охотно признавался в этом.

— Я истратил восемьдесят две марки, верните их мне. Благодарю. Я не дам вам квитанции. У меня нет больше имени, которым я мог бы подписаться. Но если фрау фон Праквиц спросит, скажите, что мне пришлось одеть ее во все новое — она была в лохмотьях. А затем — кой-какие путевые издержки. Ну, а теперь в дорогу! Укладывайтесь, и пусть толстуха пошевеливается — через полчаса я буду ждать с машиной, на дороге к лесу, метрах в ста отсюда. Надо уехать как можно незаметнее.

— А нельзя ли мне сейчас повидаться с фройляйн Виолетой?

— Молодой человек, — сказал толстяк. — Не торопитесь. Нерадостное это будет свидание. Вы еще успеете убедиться в этом. Марш! Даю вам тридцать минут.

И он ушел.

8. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОЧЕРИ

Из тридцати минут восемь ушло на то, чтобы поставить в известность обо всем происшедшем Аманду Бакс, убедить ее, что ради фройляйн Виолеты ей надо бросить на произвол судьбы свой птичий двор, а затем заставить ее действовать. Пять минут ушло на дорогу в контору, где предстояло уложить вещи. А так как столько же времени надо было иметь в запасе на дорогу к машине, осталось двенадцать минут на сборы. Поэтому были взяты только два ручных чемодана. Один для Аманды, один для Пагеля.

Вольфганг Пагель, явившийся в Нейлоэ с громадным сундуком-шкафом, уезжал почти ни с чем. Но об этом он не думал: он больше размышлял о том, не оставить ли тайному советнику в пояснение несколько строк. Ему было тяжело при мысли, что завтра утром все будут перемывать ему косточки, обзывая нечестным служащим и жалким трусом. Он спросил совета у Аманды.

— Писать? — спросила Аманда. — Да что вы ему напишете? Ведь он ни одному слову не поверит, когда увидит, какое здесь столпотворение! Нет, пусть это попозже сделает барыня. Но, господин Пагель, — продолжала она, чуть не плача, — если вы думаете, что я все брошу здесь, все как есть мои чудесные вещи, да сюда еще явится какая-нибудь баба вроде Минны-монашки, и все перероет, да еще, чего доброго, напялит мое нарядное белье на свое грязное тело…

— Ах, да не тревожьтесь вы о вещах, Аманда, — рассеянно сказал Пагель, — вещи — дело наживное…

— Как? — с возмущением спросила Аманда. — Вы-то, пожалуй, еще наживете себе новые вещи, но не я! А ведь какая это радость, когда в шкафу отложена на особый случай пара новеньких шелковых чулок, об этом вы и вовсе понятия не имеете! Уж будьте уверены, если старый скандалист не вышлет мне сейчас же мои вещи с оплаченной пересылкой, я сама сюда приеду, и тогда я ему покажу…

— Аманда, всего только три минуты!

— Так, всего три минуты? И вы это говорите как ни в чем не бывало! А мое жалованье? Да, господин Пагель, обо всем вы подумали, а о том, что я тоже хотела бы получить что-нибудь за свою работу, это у вас последнее время совсем из головы вылетело. Но я не больна вашей болезнью, господин Пагель! Если вам плевать на деньги, то мне нельзя на них плевать, я требую жалованье за три месяца с распиской, все как полагается — вы это и в кассовую книгу впишите! Я хочу, чтобы все было правильно!

— Ах, Аманда! — вздохнул Пагель, но сделал так, как она хотела.

Затем он последний раз запер дверь конторы и бросил ключ в маленькой жестяной почтовый ящик так, что он загремел. И они поспешно зашагали, с чемоданами в руках, сквозь черную ночь. Там и здесь, почти во всех домах еще горел свет — было около девяти часов. Деревня с любопытством ждала приезда тайного советника.

— Осторожно! — сказал Пагель и потянул Аманду в темный уголок.

Кто-то шел по дороге через село, и они боязливо застыли в темноте, точно настоящие преступники. И только когда хлопнула дверь, они двинулись дальше.

Вот они прошли мимо виллы, ее темный силуэт сливался с темнотой ночи. Вдали показался слабый свет машины, которая стояла у опушки леса.

— Восемь минут опоздания! — проворчал толстяк. — Имел бы я понятие, куда деваться с ней, я бы давно укатил! Ты, девушка, садись рядом, но предупреждаю, если начнешь трещать, тебе не поздоровится. Идемте, молодой человек, нам придется сесть на откидные места.

И он открыл дверцу машины. Наступила долгожданная минута, но ничего особенного не произошло. Что-то темное зашевелилось в глубине автомобиля. И толстяк просто сказал:

— Не беспокойся, спи. — И темное перестало шевелиться. — Поехали! крикнул толстяк шоферу. — Сломя голову во Франкфурт. Молодой человек даст вам на чай, если будете там до одиннадцати.

Автомобиль рванулся в темноту, мимо промелькнула вилла, проплыли огоньки деревенских домиков. Пагель пристально смотрел на контору, но в темноте ничего не мог разглядеть. А вот и замок…

— Свет! — взволнованно воскликнула Аманда. — Минна-монашка ждет меня. Каково-то ей будет сегодня одной справляться с тайным советником…

— Затрещала! — сказал толстяк, но тон его не был злым. — Можете спокойно курить, молодой человек. Это ей не мешает. Я тоже курю.

Немного спустя Пагель действительно решился закурить.

Неподалеку от уездного города с ними едва не случилось несчастье. Они чуть было не налетели на карету. А все потому, что кучер Гартиг предоставил лошадям идти как хотят, а голова его все время была повернута назад, к тайному советнику. Тот высунулся из окна, чтобы лучше слышать кучера, и, таким образом, уже по пути узнал о той сумасшедшей кутерьме, которая творилась в имении.

— Тайный советник, — пояснил Пагель, когда яростная брань кучера и седока замолкла позади.

— Да, да, — задумчиво сказал толстяк. — Уж сегодня ночью он поворочается в своей постели!

За уездным городом тянулось шоссе. После громыханья и тряски на проселочных дорогах машина шла теперь почти бесшумно, все с большей скоростью. Дальше, все дальше.

Пагель грустно думал о странных пассажирах, собравшихся в этой машине, таких разных и одиноких; его мучила мысль, что делать ночью с девушкой…

Толстяк постучал в окно шоферу, в машине стало светлее от уличных фонарей.

— Здесь я выйду, — сказал он. — Послушайте, шофер… Этот молодой человек заплатит за всю поездку. По восемьдесят пфеннигов за километр знаю, что это много, молодой человек, но сюда включена и обратная поездка порожняком. Счетчик показывал сорок три тысячи семьсот пятьдесят, когда мы выехали. Заметьте себе, юноша.

— Верно, — сказал шофер. — А денег у вас хватит, господин? Набежит свыше трехсот марок!

— Хватит, — сказал Пагель.

— Значит, все в порядке, — отозвался шофер. — А я, по правде сказать, сомневался.

— Покойной ночи, — сказал толстяк. И тут же повернулся, ушел…

— Шофер, — распорядился Пагель, — остановитесь у какого-нибудь ресторанчика, когда мы будем в самом городе. Надо еще поесть.

— Сделаем, — ответил шофер, и они опять тронулись в путь.

В машине стало еще светлее. Ее освещали фонари, но темная фигура не шевелилась. Это была лишь темная фигура, безыменный седок, уткнувшийся лицом в угловую подушку сиденья.

— Вот мы и остались с ней одни, — сказал подавленный Пагель. Фройляйн, фройляйн Виолета, не хотите ли закусить?

Он забыл — нет, он не забыл, он просто не мог решиться говорить с ней как с непонятливым ребенком или неразумным животным.

Она задрожала в своем углу, он почувствовал, он увидел это — что-то всполошило ее. Понимает она или не хочет, не может понять?..

Дрожь усилилась, послышался жалобный звук, нечленораздельный — точно птица одиноко плачет в ночи…

Аманда сделала движение к ней. Пагель предостерегающе положил руку на руку Аманды, он старался усвоить холодный, бесстрастный тон сыщика: "Успокойся, спи…"

Несколько времени спустя они остановились.

Аманда вошла в ресторан, принесла все, что нужно.

— Теперь ешь, пей, — сказал Пагель.

И снова двинулась вперед машина, все с большей скоростью неслась она во мраке, к Берлину. Пагель сказал:

— Теперь усни.

Они ехали долго, было темно, было тихо. Пагель думал о том, что и он блудный сын, возвращающийся домой! Вот и она возвращалась домой!

Чужие, чужие — дети уже не знают родителей. Ты ли это? — спрашивает мать. Ах, жизнь, жизнь! Ничего нам не дано удержать, как бы мы ни хотели… Мы скользим, спешим, не зная покоя, вечно преображаясь. Мы говорим вчерашнему дню: "Ты ли это? Я не узнаю тебя! Остановись же! Остановись!.. Мимо!.."

Катит и катит машина. Порою стены домов в спящих деревнях громко отражают шум мотора, затем снова не слышно ничего, кроме тихо жужжащей тишины. Пагель думал, что он будет радостно взволнован, когда вернет матери дочь. А он только утомлен и подавлен. Медленно, сонно, иногда сердито отвечает он Аманде, которая пристает с расспросами, что она будет делать в Берлине, если барыне не понадобятся ее услуги?

— Не знаю, Аманда, — говорил измученный Пагель. — Вы правы, это было необдуманно. Не знаю…