«Внутреннее развитие России… оказало свое действие; социальная революция сделала гигантские успехи; Россия с каждым днем становится все более и более западноевропейской страной; развитие крупной промышленности, железных дорог, превращение всех натуральных повинностей в денежные платежи и разложение вследствие этого старых устоев общества — все это происходит в России с возрастающей быстротой. Но в той же мере все больше обнаруживается и несовместимость царского абсолютизма с новым обществом, находящимся в стадии становления. Образуются оппозиционные партии, конституционные и революционные, которые правительство может подчинить себе лишь при помощи все более грубого насилия. И русская дипломатия с ужасом видит приближение того дня, когда русский народ скажет свое слово… Революция, остановившаяся в 1848 г. на польской границе, стучится теперь в двери России, и внутри страны у нее уже достаточно союзников, которые ждут только случая, чтобы открыть ей эти двери».
Заставить агрессоров пойти на ограничение вооружений — такова задача, которую Энгельс ставил перед рабочим классом Европы.
«Может ли Европа разоружиться?» — под таким названием Энгельс опубликовал несколько статей, в которых предложил уменьшить, а затем полностью распустить постоянные армии.
Революционный оптимизм не оставлял Энгельса до самых последних дней его жизни. Даже если бы господствующим классам Европы удалось вовлечь человечество в истребительную войну, она, по мнению
Энгельса, не спасла бы от гибели эксплуататорский капиталистический строй. В статье «Социализм в Германии» Энгельс писал:
«И если война все-таки разразится, тогда несомненно лишь одно: эта война, в которой от 15 до 20 миллионов вооруженных людей стали бы истреблять друг друга и опустошили бы Европу так, как она еще никогда не была опустошена, — эта война должна либо привести к немедленной победе социализма, либо настолько потрясти старый порядок вещей и оставить после себя такую груду развалин, что существование старого капиталистического общества стало бы еще более невозможным…»
Прошел ноябрь. Энгельс нескоро закончил писать ответы на множество поздравительных писем от различных партий, газет и отдельных лиц. Выражая благодарность за лестное к нему отношение, он снова отмечал огромную роль Маркса в развитии международного рабочего движения.
Каждый день Энгельс диктовал Луизе Каутской или давал ей переписывать набело свои труды. Два часа в день он занимался с ней, как добросовестный учитель, химией, французским языком и латынью. После обеда наступал отдых, затем опять работа.
Перед сном, от 11 до 12 часов, Энгельс и Луиза играли в карты. Раньше партнером Генерала была Ленхен. Монотонные детские игры отвлекали его от серьезных мыслей и предотвращали бессонницу.
Когда хозяин дома уходил спать, Луиза еще долго занималась делами. На ней лежало, помимо секретарской работы, руководство всем хозяйством. Жизнь на Риджентс-парк-род двигалась строго размеренной чередой, и Энгельса ничто не отрывало от его непрерывно увеличивающейся работы.
Марксизм зарей поднялся над миром. В Забайкалье, в европейских странах, в Калифорнии и вплоть до Австралии, не страшась тюрем-и виселиц, объединяясь в партии, боролись за крылатую идею последователи учения Маркса и Энгельса.
Энгельс ежедневно просматривал десятки газет разных стран, отражавших, как в зеркале, бегущий день. Жизнь, запечатленная на листах бумаги, выраженная в слове, откладывалась первым пластом истории, пусть вчерне и не точно.
Но пресса в руках врага — опасное оружие клеветы. И Энгельс не раз восставал против измышлений и небылиц, порочащих священные для него имена.
Однажды в газете «Дейли кроникл» появилось ядовитое клеветническое сообщение о семье Маркса, в котором утверждалось, что после падения Коммуны, когда Лафаргу угрожал арест, жена Маркса, чтобы спасти зятя и дать ему возможность бежать в Испанию, указала французским властям местонахождение оружия. Энгельс тотчас же выступил на страницах той же газеты с резким опровержением.
«Вся эта история с мнимым складом оружия — просто басня, сочиненная для того, чтобы очернить память женщины, которая в силу присущего ей благородства и самоотверженности была совершенно не способна на низкий поступок», — писал он.
Не только память умерших, но и честь живых оберегал Энгельс.
— Маркс завещал мне заботиться о его детях так, как он заботился бы о них сам, и защищать их, насколько это в моих силах, от всякой клеветы, — заявлял он сурово.
Чем старше человек, тем быстрее для него несется время. Наступил ноябрь 1891 года. Снова, как и в день 70-летия, волна благодарной и почтительной любви товарищей по партии докатилась к тихому дому, где жил Энгельс. Он принимал эту дань сердца людей только как почетный венок на могилу Маркса, и думал, в великой скромности своей, о том, что пожинает славу, семена которой посеял человек более великий, нежели он. Энгельс горевал, что Мавр не дожил до зримых побед, одерживаемых в эти годы братьями по идее в Англии, Германии, Франции, России, Австро-Венгрии, где под знамена социал-демократии встали мадьяры, немцы, румыны, сербы, чехи, словаки, образовав крепкую ветвь Интернационала. Было чему радоваться. Мощное воинство двигалось на капиталистов, и полководец видел конечное сражение и торжество победы. Но как всегда на войне, не все ладилось подчас и в самой рати.
Даже Август Бебель был склонен иногда поддаваться иллюзиям и надеяться на мирный союз с имущими. Жизнь высмеивала и топтала подобные мечты. Бебель быстро трезвел. Прямодушный и преданный рабочему движению, опытный политик и широко образованный человек, он давно полюбился Энгельсу. Либкнехт тоже, как бы ни спотыкался и ни плутал, возвращался и действовал, как надлежало борцу из марксистского стана. Не то было с Каутским и Бернштейном.
Есть странная закономерность и повторы в поведении некоторых политических вожаков в истории революций. Люди меняются под-воздействием мощных событий или сильной и одаренной личности, но только на время.
Первое впечатление о Каутском сложилось у Энгельса и Маркса весьма неблагоприятное. Оба они вскоре заметили его утомительное самомнение, которое всегда служит помехой для настоящего, всеобъемлющего развития, его беспомощность в материалистической диалектике, лицемерие и душевную сухость.
— Прирожденный педант и схоласт, который вместо того, чтобы распутывать сложные вопросы, запутывает простые, — сказал как-то Энгельс, узнав Каутского поближе и тревожась о том, куда может завести он доверившихся ему товарищей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});