комнату со столбом посередине. Я чувствовала себя очень несчастной, будучи отвергнутой от двора, не имея лучшего пристанища, чем это, и думая о том, что это теперь – лучший из моих замков, хотя в нем не выстроено даже приличного дома…» Та тяжелая ночь, по крайней мере, дала внучке Генриха IV возможность окинуть свою жизнь горьким взглядом воспоминаний.
Надо сказать, что, унаследовав от своего великого предка прекрасное сердце, смелый характер и восхитительный бурбоновский нос, она восприняла от других своих предков удивительную наивность взглядов на жизнь и такой страстный темперамент, что временами он выглядел комичным. Кроме того, воспитанная на романах, Мадемуазель все ждала увенчанного короной героя, который сумел бы добиться ее руки беспримерными подвигами. А что, ведь ей столько твердили после смерти матери, которая умерла, когда ей было всего семь дней, что она – одна из величайших принцесс мира и что мало кто из смертных достоин ее руки!
Так это и было, и претенденты шли один за другим. Первым был граф Суассонский, гроссмейстер[232] Франции и губернатор Дофинэ, а, помимо того, еще и любовник герцогини де Монбазон, которая и пыталась организовать этот брак, уверив наивную принцессу, что граф Суассонский без ума от нее. На самом деле он был без ума от ее огромного состояния, а также он был не прочь обвести вокруг пальца отца Мадемуазель, Гастона Орлеанского, брата Людовика XIII, с которым он в свое время состоял в одном заговоре. Битва при Марфэ положила конец идиллии: красавец Суассон остался там навеки, сложив руки крестом на груди.
Мадемуазель оплакивала его, как положено, но не более того. Разве королева-мать Анна Австрийская, показав ей трехлетнего Людовика XIV, не говорила, что он может стать ее маленьким мужем? Королева Франции! О чем еще можно было мечтать? Без сомнения, лучше нельзя было и придумать, хотя трехлетний жених вовсе не выглядел обольстительным. А потот Анна Австрийская заявила: «Нет, он слишком молод. Ты выйдешь за моего брата!»
Это было отличное предложение. Инфанту Фердинанду было тридцать два года, он был хорош собой и от имени своего брата короля правил в Нидерландах. К тому же он был кардиналом, но обета не давал, так что этот кардинал-инфант, как его называли, вполне мог жениться. Увы, бедная Маргарита успела лишь порадоваться этому предложению: 9 ноября 1641 года кардинал-инфант внезапно скончался в Брюсселе от лихорадки.
«Я была этим очень расстроена, потому что Нидерланды казались мне одним из лучших мест в мире, красивой страной, недалеко расположенной и с близкими французским обычаями». В такой вот надгробной речи, более похожей на слова из туристического буклета, Мадемуазель забыла даже упомянуть имя испанского принца.
Через три года она вернулась к мысли об Испании. Почему бы не выйти за самого короля Филиппа IV? Почему? Да потому, что кардинал Мазарини, умевший считать, как никто другой, не желал видеть, как сказочных размеров владения присоединятся к ненавистной ему испанской короне. И христианнейший король в итоге… так ничего и не получил.
Мадемуазель, ненавидевшая этого самого Мазарини, пришла в бешенство и не простила ему этого. Но в это же время появился новый претендент – принц Чарльз Уэльский, будущий Карл II. Этот другой внук Генриха IV был красив, хоть и не знал ни слова по-французски. Его ухаживания были практически немыми, и к тому же никто в то время и не надеялся, что он получит корону. И потом, «я была столь занята мыслью о браке с императором, и имперские идеи настолько увлекли меня, что я смотрела на принца Уэльского лишь как на предмет, достойный жалости…». Опасное отношение: император женился на другой, а принц Уэльский… стал королем Англии. А Мадемуазель не оставалось ничего лучшего, чем обратить свои помыслы к Господу… когда она вдруг узнала о том, что император вновь овдовел, и ее надежды возродились с новой силой.
Быстро утешившись, император вскоре вновь женился. Тогда Мадемуазель начала подумывать о своем кузене Конде, чья жена в то время была сильно больна. Безумие бастильских пушек оказалось всего лишь средством доказать этому принцу крови, что его не забыли. Кроме того, немного раньше, в Орлеане, где она разыгрывала из себя новую Жанну д’Арк, Мадемуазель успела приобрести вкус к войне. Войне, которая в итоге была проиграна.
По окончании той длинной ночи Мадемуазель решила проводить все остальные в обществе бальи из Сен-Фаржо. Затем, так как изгнание грозило затянуться, она принялась приводить свой замок в надлежащий вид, то есть выстроила его заново.
Замок действительно в этом очень нуждался. Основанный в 990 году епископом Герибертом, родным братом Гуго Капета, он принадлежал Гийому де Бару, потом – маркизу де Монферра, который продал его Жаку Кёру, чье состояние было поистине огромно. Увы, этот Великий Финансист Франции уже был близок к своему печальному концу. Его враги были бесчисленны, и первым среди них считался Антуан де Шабанн, граф де Даммертен, бывший глава «потрошителей»[233]. В результате Шабанн отсудил себе Сен-Фаржо, но он совершил ошибку, однажды выступив на поле боя против Людовика XI. Последний отобрал у него замок, чтобы вернуть его сыну Жака Кёра… который потом передал его сыну Шабанна за немалое вознаграждение. Говорят, что Жак Керр даже успел построить здесь самую большую из башен.
От Шабаннов Сен-Фаржо «соскользнул» в руки женщин из семейства Бурбонов, и после своей матери Мадемуазель стала счастливой обладательницей такого вот наследства.
Счастливой? Без сомнения, ибо она привела его в тот вид, которым мы можем любоваться и в наши дни. Работы велись до 1657 года по планам Луи Лево. Мадемуазель принимала здесь своего отца, Тюренна, Конде и мадам де Севинье. Потом она еще раз имела возможность побывать здесь, но уже не по своей воле, когда в 1662 году, отказавшись выйти за короля Португалии, она была отправлена Людовиком XIV в изгнание. Впрочем, Португалия тогда уже была слабой, и Мадемуазель не ошиблась с отказом.
А потом пришло время ее великого увлечения молодым Лозеном и щедрых подарков ему. Среди них оказался и Сен-Фаржо, и он, без сомнения, стал самым роскошным из подарков.
Лозен сохранял замок за собой до 1714 года, когда он продал его финансисту Антуану Кроза, который владел им всего год. Тогда на сцене появились Ле Пелетье де Форы, большое семейство, связанное с парламентом и вскоре получившее титул графов де Сен-Фаржо.
Накануне революции самым заметным человеком в семействе был Луи-Мишель Ле Пелетье де Сен-Фаржо, президент Парижского парламента, граф де Сен-Фаржо, который,