class="v">Любовью, нежностью и мукой?
Кому я отдалась с тоской
Перед последнею разлукой?
2. IX.15
«Роса, при бледно-розовом огне…»
Роса, при бледно-розовом огне
Далекого востока, золотится.
В степи сидит пустушка на копне.
В степи рассвет, в степи роса дымится.
День впереди, столь радостный для нас,
А сзади ночь, похожая на тучу.
Спят пастухи. Бараны сбились в кучу,
Сверкая янтарями спящих глаз.
2. IX.15
Цейлон
Гора Алагалла
В лесах кричит павлин, шумят и плещут ливни,
В болотистых низах, в долинах рек – потоп.
Слоны залезли в грязь, стоят, поднявши бивни,
Сырые хоботы закинувши на лоб.
На тучах зелень пальм – безжизненней металла,
И, тяжко заступив графитный горизонт,
Глядит из-за лесов нагая Алагалла,
Как сизый мастодонт.
10. IX.15
Белый цвет
Пустынник нам сказал: «Благословен Господь!
Когда я изнурял бунтующую плоть,
Когда я жил в бору над Малым Танаисом,
Я так скорбел порой, что жаловался крысам,
Сбегавшимся из нор на скудный мой обед,
Да спас меня Господь от вражеских побед.
И знаете ли чем, какой утехой сладкой?
Я забавлял себя своею сирой хаткой,
Я мел в горах нашел – и за год раза три
Белил ее, друзья, снаружи и внутри.
Ах, темен, темен мир, и чувствуют лишь дети,
Какая тишина и радость в белом цвете!»
10. IX.15
Одиночество
Худая компаньонка, иностранка,
Купалась в море вечером холодным
И все ждала, что кто-нибудь увидит,
Как выбежит она, полунагая,
В трико, прилипшем к телу, из прибоя.
Потом, надев широкий балахон,
Сидела на песке и ела сливы,
А крупный пес с гремящим лаем прядал
В прибрежную сиреневую кипень
И жаркой пастью радостно кидался
На черный мяч, который с криком «hop!»
Она швыряла в воду… Загорелся
Вдали маяк лучистою звездой…
Сырел песок, взошла луна над морем,
И по волнам у берега ломался,
Сверкал зеленый глянец… На обрыве,
Что возвышался сзади, в светлом небе,
Чернела одинокая скамья…
Там постоял с раскрытой головою
Писатель, пообедавший в гостях,
Сигару покурил и, усмехнувшись,
Подумал: «Полосатое трико
Ее на зебру делало похожей».
10. IX.15
«К вечеру море шумней и мутней…»
К вечеру море шумней и мутней,
Парус и дальше и дымней,
Няньки по дачам разносят детей,
Ветер с Финляндии, зимний.
К морю иду – все песок да кусты,
Сосенник сине-зеленый,
С елок холодных срываю кресты,
Иглы из хвои вощеной.
Вот и скамья, и соломенный зонт,
Дальше обрыв – и туманный,
Мглисто-багровый морской горизонт,
Запад зловещий и странный.
А над обрывом все тот же гамак
С томной, капризной девицей,
Стул полотняный и с книжкой чудак,
Гнутый, в пенсне, бледнолицый.
Дремлет, качается в сетке она,
Он ей читает Бальмонта…
Запад темнеет, и свищет сосна,
Тучи плывут с горизонта…
11. IX.15
Война
От кипарисовых гробниц
Взлетела стая черных птиц, —
Тюрбэ расстреляно, разбито.
Вот грязный шелковый покров,
Кораны с оттиском подков…
Как грубо конское копыто!
Вот чей-то сад; он черен, гол —
И не о нем ли мой осел
Рыдающим томится ревом?
А я – я, прокаженный, рад
Бродить, вдыхая горький чад,
Что тает в небе бирюзовом:
Пустой, разрушенный, немой,
Отныне этот город – мой,
Мой каждый спуск и переулок,
Мои все туфли мертвецов,
Домов руины и дворцов,
Где шум морской так свеж и гулок!
12. IX.15
Засуха в раю
От пальм увядших слабы тени.
Ища воды, кричат в тоске
Среброголосые олени
И пожирают змей в песке.
В сухом лазоревом тумане
Очерчен солнца алый круг,
И сам Творец сжимает длани,
Таит тревогу и испуг.
12. IX.15
«У нубийских черных хижин…»
У нубийских черных хижин
Мы в пути коней поили.
Вечер теплый, тихий, темный
Чуть светил шафраном в Ниле.
У нубийских черных хижин
Кто-то пел, томясь бесстрастно:
«Я тоскую, я печальна
Оттого, что я прекрасна…»
Мыши реяли, дрожали,
Буйвол спал в прибрежном иле,
Пахло горьким дымом хижин,
Чуть светили звезды в Ниле.
12. IX.15
«Что ты мутный, светел-месяц…»
Что ты мутный, светел-месяц?
Что ты низко в небе ходишь,
Не по-прежнему сияешь
На серебряные снеги?
Не впервой мне, месяц, видеть,
Что окно ее высоко,
Что краснеет там лампадка
За шелковой занавеской.
Не впервой я ворочаюсь
Из кружала наглый, пьяный
И всю ночь сижу от скуки
Под Кремлем с блаженным Ваней.
И когда он спит – дивуюсь!
А ведь кволый да и голый…
Все смеется, все бормочет,
Что башка моя на плахе
Так-то весело подскочит!
13. IX.15
Васильевское
Бегство в Египет[91]
По лесам бежала Божья Мать,
Куньей шубкой запахнув Младенца.
Стлалось в небе Божье полотенце,
Чтобы ей не сбиться, не плутать.
Холодна, морозна ночь была,
Дива дивьи в эту ночь творились:
Волчьи очи зеленью дымились,
По кустам сверкали без числа.