Читать интересную книгу История Рима (с иллюстрациями) - Сергей Ковалёв

Император Марк Аврелий Север Антонин (212—217 гг.), прозван­ный Каракаллой[505], унаследовал суровый нрав своего отца. Но у сына эта суровость выродилась в крайнюю жестокость. После гибели Геты Каракалла расправился с его действительными или мнимыми сторонниками. В числе их был казнен и Папиниан. Впрочем, Каракалла мало интересо­вался делами, предоставив фактическое управление Юлии Домне. Ос­новное направление внутренней политики, выработанное Септимием, продолжало существовать и при его преемнике. Солдаты осыпались ми­лостями: наградами, повышениями и т. п. Жалованье снова было увели­чено, что не могло не отразиться роковым образом на финансах. Воз­можно, что с этим связан и знаменитый эдикт 212 г., даровавший всем свободным жителям империи, приписанным к какой-нибудь общине, права римского гражданства (constitutio Antoniniana). Предполагают, что этим путем римское правительство надеялось унифицировать налоговую сис­тему и увеличить сумму налогов. Но каковы бы ни были непосредствен­ные причины эдикта 212 г., исторически он представлял завершение тра­диционной политики Римской империи, политики Цезаря, Клавдия, Веспасиана, Адриана и Септимия Севера, направленной на расширение социальной базы римского государства.

Внешняя политика Каракаллы частью преследовала цели укрепления границ и в этом смысле также не отступала от старых традиций, частью же стремилась дать поживиться солдатам. Два раза Каракалла воевал на Дунае, но без крупных результатов, затем он отправился против парфян, мечтая о подвигах Александра Македонского. Во время пребывания на Востоке император расправился с александрийцами, которые раньше были сторонниками Геты. В 215 г. город был отдан на разграбление солдатам.

Война с парфянами затянулась и шла далеко не блестяще для римского оружия: армия была не подготовлена. На этой почве выросло недоволь­ство, усиленное жестокостями Каракаллы. Возник заговор, возглавлявший­ся префектом претория Марком Опеллием Макрином, мавританцем по происхождению. В апреле 217 г. Каракалла был убит, а через три дня Макрина провозгласили императором. Его признали и в армии и в Риме. Юлия Домна покончила жизнь самоубийством.

Свое недолгое правление Каракалла начал с братоубийства. Геродиан (IV, 4) так рассказывает о непримиримой вражде между братья­ми: «Они уже перепробовали все виды коварств, пытались догово­риться с виночерпиями и поварами, чтобы те подбросили другому какой-нибудь отравы. Но ничего у них не выходило, потому что каж­дый был начеку и очень остерегался. Наконец Каракалла не выдер­жал: подстрекаемый жаждой единовластия, он решил действовать мечом и убийством. Смертельно раненный Гета, облив кровью грудь матери, расстался с жизнью. А Каракалла, осуществив убийство, выскакивает из спальни и бежит через весь дворец, крича, что он едва спасся, избежав величайшей опасности» (пер. А. К. Гаврилова). Каракалла настолько ненавидел своего брата, что постарался сделать все возможное, чтобы память о нем исчезла навсегда. В этой связи даже было сделано изменение в надписи на триумфальной арке его отца, которая была воздвигнута в Риме в 203 г. Надпись на ней гласит: «Императору Цезарю Луцию Септимию Северу, сыну Марка, Пию, Пертинаксу Августу, отцу отечества, Парфянскому Арабскому и Пар­фянскому Адиабенскому, великому понтифику, наделенному властью народного трибуна в 11-й раз, императору в 11-й раз, консулу в 3-й раз, проконсулу и императору Цезарю Марку Аврелию Антонину Августу, сыну Луция, Пию Счастливому, наделенному властью на­родного трибуна в 6-й раз, консулу, проконсулу, отцу отечества, наи­лучшим и отважнейшим принцепсам, за восстановление государства и за расширение власти римского народа благодаря их выдающейся доблести в Риме и вне его пределов сенат и народ римский (воздвигли им триумфальную арку)» (пер. Е. В. Федоровой). По-видимому, такой вид надпись приняла только после 212 г., т. е. после убийства Геты. Именно тогда, по мнению Е. В. Федоровой, «в этой надписи соскоблили конец третьей и всю четвертую строку, где было, вероятно, написано: P(ublio) Septimio, L(ucii) fil(io), Getae nobiliss(imo) Caesari (Публию Септимию Гете, сыну Луция, знатней­шему Цезарю). На этом месте написали новые слова: P(atri) P(atriae), optimis fortissimisque principibus (Отцу отечества, наилучшим и храб­рейшим принцепсам)» (Федорова Е. В. Введение в латинскую эпи­графику. М., 1982. С. 130).

Макрин

В качестве префекта претория Макрин пользовался широкой популяр­ностью, но, сделавшись императором, он не сумел справиться с трудно­стями своего положения. Армия, избалованная Северами, ждала новых подачек, однако взять их было неоткуда. Пришлось даже уменьшить жа­лованье солдатам. Война с парфянами шла плохо, и с ними заключили мир ценой уплаты большой контрибуции. В сирийской армии начались волнения и поиски нового кандидата в императоры.

Покойная жена Септимия Севера Юлия Домна происходила из си­рийского города Эмесы и была дочерью верховного жреца бога Солнца Элагабала (или Гелиогабала). У нее была сестра Юлия Мэса, а у после­дней две дочери — Соэмиада и Мамея. Старшая Соэмиада от брака с неким Барием Марцеллом имела 14-летнего сына Вария Авита Бассиана. После воцарения Макрина и самоубийства Юлии Домны вся ее се­мья была сослана в Эмесу, где Бассиана избрали жрецом Элагабала. Юлия Мэса, властная и энергичная женщина, решила воспользоваться недо­вольством сирийской армии против Макрина, чтобы добиться престола для своего внука. Началась агитация среди войск, в которой широко ис­пользовали прошлую популярность Септимия Севера и Каракаллы. Сол­датам обещали щедрые награды и изменение «скаредной» политики Макрина. Подготовив почву, заговорщики в мае 218 г. провозгласили Бассиана императором под традиционным именем Марка Аврелия Антонина. Войска, оставшиеся верными Макрину, были разбиты под Антиохией, сам он бежал на Запад, но по дороге был схвачен и убит. Макрин цар­ствовал немногим больше года и за все это время даже ни разу не посе­тил Рима.

Элагабал

Новый император принял имя Элагабала в качестве своего собствен­ного дополнительного имени, под которым и вошел в историю. Покинув Эмесу, он, однако, не расстался со своими жреческими обязанностями. Сенат был вынужден принять в римскую религию «непобедимого бога Солнца Элагабала», верховным жрецом которого стал сам император. Новому богу построили храм возле императорского дворца на Палатине и перенесли туда жертвенник богини Весты и другие святыни римского го­сударства. В этом факте проявились не только сумасбродство Элагабала и раболепие сената. Он говорит также о том, что в Италию и в западную половину империи в эту эпоху широко проникают различные восточные верования и культы, образуя там пеструю религиозную смесь. Этот рели­гиозный синкретизм создавал основу, на которой как раз в это время нача­ло быстро распространяться христианство.

Однако решительный поворот в сторону Востока не мог не вызвать про­теста со стороны широких общественных кругов. Оппозиция восточной политике Элагабала усиливалась недовольством, которое было вызвано поведением молодого императора и его придворной клики. Правда, в этом отношении Рим трудно было чем-нибудь удивить. Но то, что творилось при дворе Элагабала, превосходило всякую меру бесстыдства. Импера­тор, несмотря на свою молодость, был крайне испорчен. Он страдал поло­вой извращенностью, и сцены разврата, разыгрывавшиеся на Палатине, далеко оставляли за собой оргии Калигулы, Нерона и Коммода. Ближай­шее окружение императора — его мать Соэмиада, его любимец Гиерокл, градоначальник Рима Фульвий, управляющий финансами Эвбул и другие — занимались открытым расхищением государственных средств и позволя­ли себе неслыханные злоупотребления.

Бабка Элагабала Юлия Мэса, которая вначале руководила всеми госу­дарственными делами, скоро поняла, что ее «создание» совершенно неис­правимо и не только не способно укрепить династию, но, наоборот, неиз­бежно ее погубит. Поэтому она добилась от Элагабала, чтобы он усыно­вил и назначил цезарем своего двоюродного брата Александра, сына Мамеи. Вскоре после этого 18-летний Элагабал был убит преторианцами вместе со всей своей кликой (начало 222 г.).

Элагабал запомнился римлянам исключительно своей особой экс­травагантностью. По-видимому, он смог перещеголять даже Кали­гулу и Коммода. «Элагабал, отправившись из Сирии и прибыв в Никомедию, — пишет Геродиан (V, 5), — там зимовал — так требо­вало время года. Сразу же он предался неистовству и, справляя культ местного бога, в котором он был воспитан, с упоением плясал, оде­ваясь в самые пышные наряды, украшая себя золочеными пурпурны­ми тканями, ожерельями и браслетами, надев венец в виде тиары, покрытой золотом и драгоценными камнями. Одежда у него была чем-то средним между финикийским священным одеянием и мидийским пышным нарядом. Ко всякой римской и эллинской одежде он испытывал отвращение, говоря, что она сделана из шерсти, вещи де­шевой... Мэса, видя это, сильно огорчалась; настаивая, она пыталась уговорить его, чтобы он переоделся в римское платье, раз он гото­вится вступить в Рим и войти в сенат, чтобы иноземная и совершен­но варварская одежда, когда ее увидят, сразу же не оскорбила уви­девших ее, так как они непривычны к ней и думают, что такого рода утонченность к лицу не мужчинам, а женщинам. Он же, презрев речи старухи, не слушаясь никого другого, желая и сенат и римский на­род приучить к виду такой одежды и в свое отсутствие испытать, как они переносят вид этой одежды, сделал свой огромный портрет во весь рост, каким он являлся, выступая и совершая священнодействия, поставив на картине изображение местного бога, которому он совер­шал жертвоприношение; послав изображение в Рим, он приказал выс­тавить его в самой середине помещения сената, на самом высоком месте, над головой статуи Победы...» (пер. В. С. Дурова). Прибыв в Рим, Элагабал продолжал показывать, что «смысл жизни для него состоял в придумывании все новых и новых наслаждений. Он устилал розами столовые, ложа и портики и гулял по ним. Он не соглашался возлечь на ложе, если оно не было покрыто заячьим ме­хом или пухом куропаток, который находится у них под крыльями... Он часто ел пятки верблюдов, гребни петухов, языки павлинов и соловьев... В своих столовых с раздвижными потолками он засыпал своих прихлебателей таким количеством фиалок и других цветов, что некоторые, не будучи в силах выбраться наверх, задохнувшись испускали дух... Передают, что он дал в цирке зрелище морского сражения в каналах, наполненных вином... Он носил тунику всю в золоте, носил и пурпурную, носил и персидскую — всю в драгоцен­ных камнях, причем говорил, что он отягощен бременем наслажде­ния» (Писатели истории Августов, Гелиогабал, XIX—XXIII).