Делать было нечего, только сидеть. Люсинда сожалела, что не взяла с собой какое-то шитье, хоть что-то. Она бросила взгляд на Майю и подумала, не стоит ли ей напомнить про мышьяк, но баядера казалась полностью поглощенной чтением, и Люсинда прикусила язык.
Кто-то поставил в углу паланкина вазу с фруктами, но они оказались незнакомыми. Люсинда выбрала один плод, который чем-то напоминал яблоко, но, проткнув тонкую кожицу пальцем, увидела, что внутри он коричневый. Она положила его назад, так и не попробовав. Девушка огляделась по сторонам и заметила, что Майя смотрит на нее.
— Почему ты так на меня смотришь? — спросила Люсинда.
— Я много думала, — сказала Майя. — Вчера мы говорили о том, что такое быть рабом.
При воспоминании об этом разговоре Люсинде стало не по себе. Какой-то холодок пробежал по спине.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — ответила Люсинда.
— Послушай меня минутку.
Люсинда закрыла глаза, приготовившись к новому оскорблению. Казалось, Майе трудно начать говорить, но когда она наконец это сделала, ее голос зазвучал отстраненно и грустно.
— Я была груба. Я причинила тебе боль, бросая правду в лицо. Может, я и говорила умно, но я говорила не правдиво, потому что правда не ранит.
Слова были неожиданными, и выражение лица Люсинды смягчилось.
— Месяц назад я танцевала для богов, теперь я рабыня. Мои мысли путаются, как мокрая веревка. Моя голова в таком состоянии, что я едва ли знаю, что скажу дальше.
Люсинда не шевелилась и смотрела в ничего не выражавшее лицо Майи.
— Я понимаю, — наконец сказала она.
— Правда? Может, и понимаешь. В любом случае, я, как никто, должна уметь контролировать свои слова.
— Я прощаю тебя, — ответила Люсинда.
Майя кивнула, но когда снова подняла голову, на ее лице было написано превосходство, и еще было видно, что ей забавно.
— Я думаю, христиане любят прощать. Этому учит ваш Бог, да?
— Прощение — это благодеяние. Разве индусы не прощают?
— Конечно, мы извиняемся и принимаем извинения, — сказала Майя. — Может, не так, как христиане. «Гита» учит, что, только сложив все наши дела, хорошие и плохие, у ног бога, мы можем надеяться избежать бесконечной паутины боли, которую чувствуем и вызываем.
Она выжидательно посмотрела на Люсинду, но та не знала, что ответить.
— Нет, я вижу, что это не одно и то же, — наконец сказала Майя и, не произнеся больше ни слова, вернулась к своей книге.
Люсинда приготовила полдюжины ответов, но все на португальском. Очевидно, учтивость, обходительность и вежливые разговоры мало значили для шлюхи. Люсинде захотелось послушать болтовню Слиппера, несмотря на то что евнух был весьма странным. По крайней мере, он имел какое-то представление об этикете. Но в этот момент евнух пошевелился во сне и громко пукнул.
Майя закатила глаза:
— Как типично для хиджры!
— Ну, он же не может ничего с этим поделать! — резким тоном воскликнула Люсинда и поняла, что ее до сих пор беспокоит извинение Майи и вызывает противоречивые чувства.
— С чем он ничего не может поделать? — казалось, Майя готова к спору.
— Он не может не быть евнухом.
Казалось, жир на лице Слиппера сдвинулся в сторону подушки, и лицо выглядело странным и неровным. Он дышал ртом, как ребенок, на губах блестела слюна. Майя покачала головой.
— Нет, наверное, с этим он ничего не может сделать, — сказала она, нахмурилась и откинулась на подушки.
«Какая нахальная, грубая и дерзкая женщина, — подумала Люсинда. — Она часами не обращает на меня внимания, но ожидает, что я все брошу и стану с ней разговаривать, когда ей того захочется».
Люсинда раздвинула занавески.
Небо оказалось ясным и голубым, солнце стояло высоко и светило ярко, тени были темными и четкими. Вдали висели черные тучи. Вероятно, где-то продолжались дожди, но здесь сезон муссонов заканчивался. Дорога, по которой они ехали, была выбита в скале — в длинной, не очень крутой горной цепи. Слева гора спускалась к широкой речной долине. Солнечный свет отражался от поверхности воды. Все вокруг было покрыто зеленой растительностью тысячи оттенков.
Размышления Люсинды прервал стон. Девушка повернулась и увидела, что Слиппер садится. Он предпринял несколько слабых попыток заново завязать тюрбан.
— Мне так хочется пить, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Графин с водой стоял рядом с Майей, но она не пошевелилась. Наконец Люсинда наклонилась, чтобы достать для Слиппера чашку. Он жадно осушил ее, чуть ли не одним глотком. Затем он повернулся к Люсинде, но не поблагодарил ее.
— Ты чувствуешь, что паланкин сейчас качается по-другому? Слон прилагает усилия. Каждый шаг дается тяжело.
— Я не заметила.
— О да! — весело воскликнул он. — Мы уже давно двигаемся вверх.
— Я думала, что ты спишь, — не поднимая головы, заметила Майя.
Слиппер не ответил. Он сидел с закрытыми глазами и тер виски.
— Мне не следует пить. Никогда. Никогда. О, какой я дурак!
— Ты произвел на меня большое впечатление, Слиппер.
Евнух поднял голову и посмотрел на Люсинду.
— Требовалось мужество, чтобы извиниться так, как ты. Это меня тронуло.
— А, это, — Слиппер махнул рукой. — Уверяю тебя: это просто была игра. Стал бы я когда-нибудь извиняться перед таким, как он! Не христианин и не индус! Вот он — настоящий хиджра! И мне извиняться перед ним? Пусть он извиняется передо мной!
— Но я тебя слышала! — возразила Люсинда.
— Это предложил капитан Патан. Он сказал, что мое поведение поставило в неловкое положение Деогу. Конечно, он был прав. Поэтому я устроил эту сцену. Тебе понравилось?
Он выбрал один фрукт — из коричневых, которые Люсинда решила не есть, и стал громко высасывать мякоть сквозь дырочку, которую проделал в кожице. Евнух чувствовал себя лучше, а это в случае Слиппера означало, что пришло время для приятных бесед. Они у него хорошо получались. Люсинда вскоре забыла свое раздражение и начала снова дружелюбно болтать.
Через некоторое время она поняла, что он пытается к чему-то подвести разговор. Действовал он тонко, но настойчиво. Слиппер задал дюжину различных вопросов об одежде Люсинды, о парчовых туфельках и кружеве, которым был украшен лиф.
Наконец Люсинда сообразила:
— Ты хочешь узнать про мой корсет, не так ли?
— Предоставляется так мало возможностей для изучения этого вопроса, — ответил Слиппер и покраснел.
— Не нужно смущаться, — ответила Люсинда. Она знала, что корсеты являются источником бесконечного восхищения для большинства индусов, но ожидала вопросов от Майи, а не от мужчины.