Читать интересную книгу Сердце сержанта - Константин Лапин

И пришел день, когда бывший кадровый офицер Ломакин оказался нужнее, чем бухгалтер Ломакин.

Командир арьергардного отряда саперов капитан Анатолий Степанович Ломакин испытал горечь отступления; он взрывал под носом у врага мосты, минировал дороги и переправы. Разрывы слышались за его спиной... Но скоро бои переместились: наши войска перешли в наступление.

Зимней лунной ночью верхом въезжал капитан Ломакин в родной освобожденный от врага С. Не так уж долго хозяин не был дома, а сколько перемен. Постарела от слез и горя жена Анатолия Степановича; гитлеровцы издевались над ней, увидя на стене фотографии сыновей в военной форме. В саду померзли яблоньки — их некому было укрыть в суровые холода. Но самая страшная весть пришла позже, когда восстановилась нормальная почтовая связь.

Вот оно, это извещение:

«Ваш сын, Ломакин Юрий Анатольевич, в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив мужество и геройство, пал смертью храбрых 25.XI.41 г. Похоронен в Калининской области, Осташковский район, юго-вост. дер. Залесье...

Трудно, невозможно было поверить, что Юрия, прекрасного, доброго юноши, который только что начал жить, нет больше на земле. Нестерпимо захотелось убедиться своими глазами в страшной правде, найти могилу, над которой выведено родное имя. Хотелось во весь голос прокричать о своем горе и скорби, поведать всей земле советской, какого сына она потеряла!..

Не был поэтом Анатолий Степанович, не шли из-под его пера стихи. Свои мысли и чувства он выразил в коротком, как выстрел, рапорте на имя Наркома обороны. Старый воин просил зачислить его в стрелковый, родной отныне полк, на место сына. Как раз в ту пору, получив известие о гибели сына, Анатолий Степанович вступил в кандидаты партии. В одном из последних своих писем Юрий сообщил отцу о том, что принят в ряды ВКП(б). И здесь место выбывшего занимал живой!

Третий по счету рапорт достиг цели: капитан Ломакин получил назначение в полк сына.

По дороге на северо-запад страны ему пришлось пережить тяжелое искушение. Поезд проезжал по тем местам, где проходил полк его сына; за окном бежали сосны и ели, которые кланялись Юрию; где-то совсем недалеко отсюда, за озером Селигер, была дорогая могила. Но Ломакин был офицером, в его планшете лежало предписание явиться такого-то числа туда-то. Задерживаться в пути не приходилось.

3

Ответственный секретарь редакции, которому я коротко рассказал историю нашего ночного посетителя, накинулся на меня: как я, газетчик, мог отпустить капитана из расположения части, не заставив его написать хоть несколько строк для газеты.

— Завтра мы как раз даем полосу о воинском долге, ваш капитан Ломакин — именно то, что нам нужно! Сейчас же берите машину и мчитесь в отдел кадров фронта, — может быть, вы еще застанете его там! — приказал он. — А нет — поедете вдогонку. Мне нужно письмо за его подписью. И портрет Ломакина.

— Портрет уже готов, — сказал я, вспомнив о зарисовке Глебова. — Федя сделал.

— Хорошо, на первый случай ограничимся подтекстовкой к рисунку, — секретарь повеселел. — А не махнуть ли вам вместе с капитаном в часть его сына? На фронте затишье, интересных событий в ближайшее время не предвидится, а там, может быть, встретите что-нибудь интересное для газеты... — Сняв трубку, он тут же договорился по телефону с редактором о моей командировке.

Капитана Ломакина я разыскал в отделе кадров фронта и не без труда упросил написать несколько слов привета молодым фронтовикам.

В конце следующего дня мы с Ломакиным добрались до нужной дивизии, занимавшей оборону на правом фланге фронта. Едва мы вошли в штабную землянку, молоденький писарь, уставившись на капитана, громким шепотом сообщил кому-то за перегородкой из плащ-палатки:

— Капитан Ломакин приехал... Который на место сына...

Анатолий Степанович заметил повышенный интерес к своей особе, но не сразу сообразил, в чем дело. Я-то понял: газета, доставлявшаяся на дальние участки фронта самолетом, обогнала нас. Попросив свежий номерок газеты у писарей, я не без торжества показал его капитану.

Увидев свой портрет, под которым была расширенная подпись, Ломакин густо покраснел, а когда мы вышли, сказал:

— Ну зачем это все? Я ж вам не для того рассказывал... Эх!

По дороге в полк, куда мы ехали в сопровождении связного верхом на лошадях, он все журил меня:

— Зря, зря весь этот шум вокруг меня, ей-богу! Право, совестно... И потом, голубчик, у вас там фактическая неточность. Орден Владимира не «с крестами и бантами», как пишете вы, а «с мечами и бантом»...

Дорога шла вдоль берега незамерзшей Ловати. По черной воде с шорохом двигалась ледяная шуга. Серые тучи низко стелились над землей, предвещая перемену погоды. Глухо бухали пушки.

Штаб полка помещался в отбитых немецких блиндажах, вырытых в стене откоса высокого правого берега. Пока Ломакин ходил представляться командиру полка, предупрежденному по телефону о нашем приезде, я разыскал землянку парторга.

Парторг полка майор Воронин, моложавый, черноволосый, с двумя боевыми орденами на гимнастерке, сидел на нарах, держась за щеку: у него отчаянно болел зуб.

Я рассказал майору о цели своего приезда.

— Надо в «Боевой путь полка» заглянуть... О-ох, до чего ж ноет! — Он сплюнул на пол, застланный сосновыми ветками. — Чехов сказал: ко всему может человек привыкнуть, кроме зубной боли.

Парторг снял с полки альбом в кожаном переплете. Здесь были схемы боев, фамилии и портреты героев полка. Имени Ломакина мы не нашли.

— Тяжелые бои были в ноябре сорок первого, сам понимаешь, какие потери мы несли, — сказал майор, словно извиняясь. — Постой-ка, постой... Он ведь комсомолец третьей роты был, этот Ломакин! — Парторг взял другую книгу, в красном сатиновом переплете. — Я тогда сам комсоргом был... Вот они — орелики мои: Бабашев, Гречкин, Куров, Литвинов, Ло... Тут неясно написано: не то «Ломакин», не то «Лопатин». — Он поднес книгу к лампе. — Скорее всего, «Ломакин». Сейчас мы подправим немножко, чтобы никаких сомнений не было. — Парторг вечной ручкой исправил неясно написанную букву.

Перелистал он также страницы своей весьма потрепанной записной книжки, и тут его поиски увенчались успехом. На одной из страниц майор нашел полустертую карандашную запись: «Ст-не Ломакину Ю. — довести ноябр. приказ до всех коме. роты». Рядом стояла галочка — выполнено.

Как ни мало говорила эта запись, капитан Ломакин, разыскав меня у парторга, долго изучал ее, повернув книжку к свету, чтобы скрыть от нас лицо. Успокоившись несколько, он переписал текст в свою тетрадь, потом принялся изучать схему продвижения подразделений в бою, в котором погиб его сын. Лишь исправленная свежими чернилами фамилия в истории комсомола полка, видно, смутила его: эту запись он не стал выписывать.

— Я вот смотрю, смотрю на вас, товарищ капитан, и сынка вашего припомнил, честное слово! — сказал парторг, приглядывавшийся к гостю. — Он повыше вас был и в теле пошире, а глаза голубые.

Капитан Ломакин, склонившийся над картой, ничего не ответил.

Майор продолжал:

— Эх, если б под Залесьем наши подразделения выполнили свою боевую задачу, как третья рота, — все по-другому было бы. К нам тогда молодежь пришла из пополнения, народ горячий, отважный, но необстрелянный. Третья рота фактически собой жертвовала, выполняя приказ командования.

Капитан поднял голову, глаза его смотрели строго, словно спрашивали: а это правда?

— Отсюда, с Селигера, — майор Воронин показал на карту, — мы и начали наступление. Сейчас — взгляните — почти к государственной границе вышли... Н-да! Там, под Москвой, ход всей войны определился.

— Спасибо! — Ломакин порывисто пожал его руку. — Спасибо, товарищ майор!

— За что, товарищ капитан?.. А в том бою под Селигером я сам чуть ноги не потерял, честное слово! Вконец поморозил их, пока лежал на снегу раненный. Так потом ныли, точно их кипятком ошпарило. О-ох-ты! — он схватился за щеку. — И все же меньше болели, чем этот зуб проклятый!

— А вы пробовали водкой полоскать? — спросил капитан. — Наберите полный рот шнапсу, подержите минут пяток, а потом выплюньте. Еще лучше — проглотить. Испытанный способ!

Майор испробовал этот способ раз, другой и скоро уснул. Устроился на верхних нарах и я. А капитан не ложился, он все листал историю части, перерисовывая схемы интересующих его операций в свою толстую тетрадь. Похоже было, что он и в эту ночь не уснет.

4

Наутро автоматчик проводил нас в роту, старшиной которой был когда-то Юрий Ломакин. За ночь сильно потеплело, валенки проваливались в талый снег, под ногами оставались черные вдавлины, быстро заполнявшиеся водой.

Удивительная все же выдержка была у моего спутника! Он не спал вторые сутки, устал, промок, и хоть бы что. Идет своим упругим, неторопким шагом, осматривается, изучая место, и, видно, запоминает все, что заметит. Вот он покачал головой при виде открытой позиции артиллеристов на опушке. В другом месте поправил соскользнувший с шеста провод связи.