Наконец генерал вернулся. Прощание Андрея с ним прошло тепло. Генерал одобрил желание Андрея уехать в деревню и заняться хозяйством. При этом намекнул, что особенно удачен отъезд именно сейчас. Андрей постеснялся расспрашивать Корфа о подробностях, ему и так было ясно, что тот имел в виду. Корф поблагодарил Андрея за хорошую работу, отметил, что он весьма доволен им во всех отношениях, и пожелал ему всяческого благополучия в дальнейшей жизни.
Выйдя от Корфа, Андрей почувствовал, что теперь он окончательно свободен и может ехать домой. Последним его желанием было проститься с городом. К Петербургу Андрей относился с двояким чувством. Он ненавидел его как место неприятной ему работы, как средоточие вызывающей у него отвращение жизни придворной знати. В то же время он любил его как город-красавец, город — творение великих мастеров; любил его прямые как стрела улицы, речки с изящными мостами и великолепными набережными. Особенно прекрасен был Петербург в то время, когда солнце почти не сходило с горизонта, заливая ярким светом просторы улиц и парков и вызывая сверкающие блики на водной глади Невы.
Долго бродил Андрей по улицам города. Все ему тут было знакомо по многократным поездкам с Корфом. Наконец, уставший, он вернулся домой, распорядился о выезде. Рано утром следующего дня обоз тронулся и без особых приключений 29 июня прибыл в Опанкино.
Глава 3
Жизнь в Дворянинове (1762-1774)
Снова в Опанкине
Здесь, у сестры, сделали остановку. Сам Андрей рвался в родное Дворяниново и хотел погостить в Опанкине недолго, но сестра и зять так настойчиво уговаривали его пожить подольше, что ему пришлось несколько раз откладывать свой отъезд. В Опанкине и настигли Андрея вести о событиях, которых все давно ожидали и которые помогли ему узнать то, о чем он лишь догадывался, а то и совсем не знал. В Петербурге произошел дворцовый переворот, российский престол заняла Екатерина II. Узнав, что одним из организаторов переворота был Г. Орлов, Андрей вспомнил о его попытках провести разговор в укромном месте, о приглашении к себе домой и понял, что совсем не в масонскую ложу тот хотел вовлечь его, а хотел сделать соучастником готовящегося заговора. Андрей знал, что, приняв участие в заговоре, он обеспечил бы себе успешную карьеру. Однако не раскаивался Андрей в своем уклонении. Наоборот, благодарил судьбу за то, что она отвела его от участия в безнравственном, как он считал, поступке.
Сестра и зять любили Андрея и находили много причин, чтобы он задержался в Опанкине. Одной из них была постройка нового дома. Значительно больше прежнего, поставленный на красивом месте, на высоком берегу реки, он выглядел очень эффектно. Строительство его подходило к концу. Неклюдов намечал провести новоселье торжественно, с приглашением родственников и соседей и очень хотел, чтобы Андрей присутствовал на этом празднике.
Сестра — Прасковья Тимофеевна — в свою очередь имела большие планы, требовавшие более или менее длительного проживания у них Андрея. Она хотела женить его на какой-нибудь местной девушке, рассчитывая, что, заимев родственников в псковской стороне еще и по линии жены, он в будущем станет частенько наведываться к ним, а стало быть, и к сестре. Такую мысль она вынашивала еще в прошлый приезд Андрея, когда он заглядывался на дочку одного из ближайших соседей. Но тогда он был молод, да и обстоятельства не позволяли думать о женитьбе. Сейчас, когда сестра заводила разговор на эту тему, Андрей хотя и отшучивался, по соглашался с тем, что пора ему устраивать свою семейную жизнь. И первым долгом поинтересовался той девушкой. К сожалению, этот вариант отпал: понравившаяся ему соседка уже была замужем.
Впрочем, в те времена любовь не была главным условием для заключения браков. Чаще всего учитывались обстоятельства, связанные с имущественным положением жениха и невесты. В частности, относительно Андрея Прасковья Тимофеевна и Василий Савинович рассуждали так: имение у него не ахти какое, рассчитывать на большие доходы с него нельзя, поэтому проще всего поправить материальные дела выгодной женитьбой, т. е. взять в жены девушку с хорошим приданым. Андрей соглашался с этими доводами. Но тут возникала такая ситуация: если девушка была хороша собой — на нее заглядывались многие молодые люди, от женихов, что называется, отбою не было, и при такой конкуренции родители могли выдать дочь и с небольшим приданым. Другое дело, когда девушка не блещет красотой, а то и просто с большими изъянами. Тогда жениха найти трудно, и единственной приманкой остается богатое приданое.
Вот с этих позиций и подошла Прасковья Тимофеевна к женитьбе брата. Погоревав о потере невесты, которая и выглядела хорошо, и приданое имела приличное, она сказала брату, что есть у нее на примете девушка с еще более богатым приданым. Но, смутившись, сообщила далее, что невеста не из красивых. Андрей, хотя и был огорчен таким сообщением, согласился с сестрой в том, что с этим можно примириться, если невеста будет старательна по дому, с мягким, уживчивым характером, а впоследствии станет хорошей матерью. Договорились на том, что Андрей предварительно посмотрит невесту, тем более что она вместе с родителями должна была вскоре приехать к Неклюдовым в гости.
Через некоторое время «смотрины» состоялись.
Прасковья Тимофеевна, стараясь не обращать на себя внимание Андрея, наблюдала за его реакцией на появление девушки. Тот еще не научился скрывать свои чувства, и она сразу поняла, что из ее затеи, по крайней мере на этот раз, ничего не выйдет. Когда гости уехали, Андрей, не скрывая своего разочарования, говорил сестре, что он заранее приготовился к тому, что будущая невеста некрасива, но такого уродства он не ожидал. Отвращение, которое он испытывал во время «смотрин», было настолько велико, что он теперь и слышать не хотел о новых невестах, и Прасковья Тимофеевна была вынуждена оставить всякие попытки женить Андрея.
Чтобы утешить его после печальной истории, Василий Савинович организовал рыбную ловлю с поездкой на лодках. Андрей действительно увлекся интересным занятием и отошел душой. А тут вскоре подоспело новоселье, и, отпраздновав его, стали собирать Андрея в дорогу. Погода благоприятствовала путешественникам. Стояла та пора, что издавна зовется в народе бабьим летом. Тихие солнечные дни, небо высоко над головой, изредка в нем пролетают косяки журавлей, с грустным курлыканьем прощаясь с северной землей, в прохладном чистом воздухе плывут тонкие нежные паутинки. Все это воспринималось Андреем как прелюдия к тем счастливым дням, когда он будет жить в деревне и ощущать окружающую природу в качестве неотъемлемой части своего бытия. Вот так же, как сейчас, каждую осень будут стоять деревья, поражая великолепием своей разноцветной листвы: желтые березы, чередуясь с красными осинами и пестролистными кленами, а все вместе — с вечнозелеными хвойными лесами.
С радостным волнением наблюдал Андрей, как на полях, мимо которых он проезжал, крестьяне творили свое извечное святое хлеборобское дело: жали овес, возили снопы в овины, с лукошками шли по земле, рассевая зерно для будущего урожая.
Возвращение в Дворяниново
Двойственное чувство испытал Андрей Тимофеевич, обходя свое имение вскоре же после возвращения. С одной стороны, он был безмерно рад снова оказаться в местах, где родился, где провел лучшие детские годы, где многое напоминало ему о родителях, особенно о матери. В то же время давал о себе зпать почти десятилетний разрыв в восприятии окружающего. Во- первых, изменилась обстановка вокруг: все как-то пришло в запустение — и в доме, и в саду, и на полях. Не напрасно, видно, говорится: без хозяина дом сирота. Во-вторых, изменился он сам и теперь смотрел на окружающее не детскими глазами, для которых все внове и все кажется значительным, а глазами взрослого человека, уже много повидавшего и много узнавшего, который может сравнивать увиденное с аналогичным, но другим, значительно лучшим.
Свои первые впечатления от осмотра родных мест Андрей Тимофеевич впоследствии записал следующим образом: «Я, поздоровавшись и поговорив со всеми ими [дворовыми людьми], пошел таким же образом осматривать всю свою усадьбу и все знакомые себе места, как осматривал в предследовавший вечер свои хоромы. Тут опять, смотря на все также другими глазами, не мог я надивиться тому, что все казалось мне сначала как-то слишком мало, бледно, мизерно и далеко не таково, каковым привык я воображать все с малолетства. Все вещи в малолетстве кажутся нам как-то крупнее и величавее, нежели каковы они на самом деле. Прежние мои пруды показались мне тогда сущими лужицами, сады ничего не значащими и зарослыми всякой дичью, строение все обветшалым, слишком бедным, малым и похожим более на крестьянское, нежели на господское, расположение всему самым глупым и безрассудным» [1 Болотов А. Т. Жизнь и приключения... Т. 2. Стб. 308.]