Читать интересную книгу Час, когда придет Зуев - Кирилл Партыка

— Все сделаю, Сергей Николаич, приезжай, — дошел до Лобанова далекий сипловатый голос, и Сергей положил трубку с твердой уверенностью, что охота не только состоится, но и запомнится им с Волиным надолго. Грубые лесные мужики не забывали добра и при случае расплачивались, не мелочась. …Сергей лежал на вздрагивающей полке, то проваливаясь в дрему, то блуждая воспоминаниями в прошлом, то прислушиваясь к ходу поезда. Вагон будто обезлюдел.

До Лобанова не доносилось ни храпа, ни обычной сонной возни. Сердце его вдруг болезненно сжалось, в памяти всплыло явление обнаженной пассажирки, запросто разгуливающей по вагону. Конечно же, она всего лишь пригрезилась Сергею в тягостном дорожном полусне. Но это воспоминание как-то нехорошо тревожило его, и Лобанов решил, что по приезде непременно расспросит Волина, про какого такого рыбака толковал приятель во время их короткого разговора?

Часть вторая. ЗАЗЕРКАЛЬЕ

9

Волин безмятежно посапывал, прикрывшись ватником, когда Лобанов вдруг подхватился и начал трясти приятеля за плечо — приехали! Алексей сонно завозился, закряхтел, глянул на слепое табло часов.

— Твои тоже стоят? Тогда надо у проводника спросить.

— Не надо спрашивать, я сам знаю. Подъем!

— Ежась и покашливая со сна, друзья взялись за рюкзаки и, держа их перед собой, затопали к выходу. Поезд стоял здесь всего пару минут, так что приходилось поторапливаться, но Волин успел отметить, что в неосвещенных секциях сохраняются полная тишина и неподвижность. Волину показалось, что вагон совершенно пуст, и эта иллюзия неприятно кольнула в сердце.

Вывалившись в зябкий тамбур, Алексей с облегчением вздохнул. Ему хотелось побыстрее покинуть заполненный немым, давящим покоем вагон и выбраться на звонкий ночной морозец. Сергей принялся царапать ногтем заросшее инеем тамбурное окно, за которым ничего нельзя было разглядеть, кроме света фонаря, пушистым серебряным шаром повисшего за заиндевелым стеклом.

Проводник все не появлялся, так что высаживаться пришлось самостоятельно.

Ругнувшись, Лобанов с треском распахнул пристывшую вагонную дверь и первым спрыгнул на перрон. Волин подал ему сверху пожитки. Снегопад прекратился.

Неподвижный студеный воздух глухой ночи едва заметным льдистым маревом струился над заснеженной платформой, густо желтел под опрокинутыми чашками фонарей, сгущался до непроницаемой черноты над крышами приземистых станционных построек.

Лобанов окинул взглядом перрон, недоуменно повертел головой, вглядываясь в близко подступившую темень, и сообщил:

— Оркестра что-то не видать.

— Девиц с цветами тоже, — поддакнул Волин.

Их, действительно, никто не встречал, и это очень удивило Сергея. Потоптавшись на месте, он сердито сплюнул и вскинул на плечи рюкзак.

— Проспал, что ли, Егорыч? Не похоже на него. Ладно, надо двигать в тепло, там разберемся.

Взваливая на спину свой груз, Волин оглянулся и вздрогнул Позади маслянисто поблескивали рельсы, а дальше взгляд упирался в черную стену ночи, подпертую стволами недалекой лесной опушки. Минуту назад все это скрывал застывший у перрона состав. Но теперь его не было. Поезд исчез, прокрался на цыпочках за их спинами, хитро посмеиваясь и не издав ни звука.

— Не понял, — удивился Лобанов, тоже глянув через плечо.

— Может, это такой акустический эффект? Мороз, снег, тайга близко. — Алексей почувствовал, как ночной холод вдруг проник под ватник и зябко расползся по спине.

— Специалист! Наоборот должно было греметь, как бетономешалка. — Лобанов был тоже заметно обескуражен. — Ладно, черт с ним. Пошли.

Сергей повернулся и побрел к старому двухэтажному зданию вокзала. Стеклянная арка его фасада теплилась жидким электрическим светом.

Волин потащился следом, глядя на неровные борозды в снегу, оставляемые сапогами друга. Алексею пришло в голову, что, в сущности, это и есть начало восхождения к вознесшейся в упоительный ветреный простор вершине, на которую он так стремился.

Но радостное настроение почему-то не приходило. Вместо него в груди стальной пружиной все туже закручивалась тревога и росло невнятное предчувствие чего-то недоброго. Алексей вдруг отметил, что за все это время не увидел на перроне ни одного человека. Он огляделся. Да. Кажется, этот никому не нужный поезд промелькнул мимо станции, словно призрак. Никто не вышел к его прибытию и никто не сошел с него во время короткой стоянки. Искрящееся ватное одеяло снега, укрывшее перрон, оставалось гладким и нетронутым. Его уродовали лишь две колеи, пропаханные сапогами друзей. Волин потряс головой и украдкой ущипнул себя за ухо, желая убедиться, что это не продолжение томительного дорожного сна. Мочка отозвалась болью, но вокруг ничего не изменилось.

Когда Лобанов с лязгом распахнул массивную, подернутую инеем дверь вокзала, Алексей еще раз огляделся по сторонам, а потом поднял голову. Должно быть, тучи все еще не разошлись, потому что ни звезд, ни луны он не увидел.

Вскоре выяснилось, что в этих краях железнодорожная станция — не самое оживленное место: Полутемный, просторный, во всю высоту здания зал, на уровне второго этажа опоясанный таинственной галереей, был тих и безлюден. Посередине его выстроились в несколько рядов скамьи из гнутой фанеры, а справа и слева тускло светились зашторенные оконца с надписями: «касса», «справка», «дежурный по вокзалу». Быть может, когда-то здесь в очереди за билетами толпились пассажиры, досаждали дежурному бестолковыми вопросами. Но те времена давно миновали. По отчетливым признакам унылой заброшенности нетрудно было догадаться, что тишина и безлюдье обосновались здесь давно и надолго.

Оставив вещи на желтой скамье, изукрашенной корявой резьбой «памятных» надписей, Волин и Лобанов обследовали зал и примыкающие к нему помещения, подергали запертые двери, постучали в отгородившиеся шторами окошки касс, но нигде не обнаружили ни одной живой души. Лобанов даже, повысив голос, воззвал:

— Хозяева, ау-у!..

Хозяева не откликнулись. По полу, выложенному крупными истертыми плитками старого паркета, тянуло сквозняком, старое деревянное здание чуть слышно поскрипывало и вздыхало. На галерее Волину почудились чьи-то шаги, он вздрогнул и задрал голову, но там, по-видимому, тоже просто гулял ветер. Зато их собственная поступь раскатывалась по залу многоголосым эхом, которое бормотало и перешептывалось под высокими сводами, подолгу не желая умолкать. От этого Алексей нервно озирался и поеживался.

Вдруг Лобанов издал торжествующий крик и ринулся между рядами скамеек, потому что в полутемном закутке его зоркому взгляду открылся телефон-автомат.

— Щас ты у меня, Егорыч, проснесси, — приговаривал Сергей, срывая трубку и накручивая диск, — щас ты из койки-то выпрыгнешь!

Волин, окрыленный надеждой, поспешил к приятелю.

На том конце провода отозвались почти сразу.

— Егорыч, ты?! — заорал Сергей так, что зал ожидания мгновенно наполнился многоголосым уханьем и болботанием. — Спишь, лицо твое неприятное! А мы тут припухаем!.. Что?.. Какой крематорий?! Я звоню на квартиру. — Он зло ударил по рычагу. — Шутники! — И опять крутанул диск. Потом отнял трубку от уха, недоуменно осмотрел ее, подул в наушник.

— Что еще опять? — нетерпеливо осведомился Волин.

— Сперва не туда попал, потом вообще тишина.

Лобанов снова набросился на аппарат. Но через несколько минут, едва не обломив рычаг, повесил трубку на место.

— Нету связи. Кончилась.

— Вот черт, невезенье!

— Попозже брякнем, может, восстановится. — Лобанов отошел.

Волин тоже повернулся спиной к капризному автомату и вдруг замер. Позади ему отчетливо послышалось совсем тихое, похожее за мышиный писк хихиканье, гадкое, глумливое и какое-то мультяшечное, будто даже не человеком производимое. Алексей резко обернулся в надежде, что это просто шутит свои шутки причудливое вокзальное эхо. Но звук не утихал, и от него волосы зашевелились у Алексея на голове. Волин сразу догадался, откуда доносится гаденький смешок, хоть поверить в это было трудно. Его издавала трубка, висевшая на рычаге оглохшего телефона.

Она даже слегка покачивалась, будто искоса, издевательски поглядывая на оторопевшего Алексея. Какой-то мелкий пакостный тролль прятался в ней и веселился неизвестно отчего, может быть в предвкушении неведомой беды, подстерегавшей приезжих на вымершем вокзале.

Волин судорожно шагнул вперед, рывком сдернул чертову трубку и поднес ее к уху.

При этом он зажмурился, словно в ожидании удара или укуса. Но эбонитовый наушник был плотно набит глухой спрессованной тишиной, сквозь которую не пробивались даже обычные для поврежденной линии потрескивания. Прикрыв глаза, Волин с минуту вслушивался в эту устойчивую немоту, а потом повесил трубку на место. «Не охота мне нужна, а седуксен». Он направился в центр зала.