Читать интересную книгу Бабур (Звездные ночи) - Пиримкул Кадыров

Самарканд

1

Войско Бабура осаждало Самарканд все лето и всю осень. Целых семь месяцев Байсункур не открывал городских ворот. Наконец, не выдержав тяжких зрелищ голода и прочих бедствий, навлеченных им на самаркандцев, Байсункур в одну из холодных, зимних ночей тайно покинул столицу и с кучкой приближенных бежал в Гиссар, к Хисрову.

Самаркандские беки приказали открыть ворота тотчас, как узнали о бегстве своего хозяина.

Более трех тысяч хорошо вооруженных воинов Бабура под громозвучие барабанов и карнаев влилось в город — часть большого потока, приведенного им к Самарканду. Пяти лет от роду Бабур увидел это чудо земли впервые — и сейчас, во второй раз, хорошо не помнил, где что в Самарканде. Перед глазами, словно голубые ледники, парили в небе величественные купола, и Бабур спрашивал Касымбека, который же из них принадлежит медресе Улугбека, а который — медресе Биби-ханум. У стен арка отряды остановились: Бабур залюбовался сказочно красивым куполом-шлемом Гур-Эмира, усыпальницы великих предков, чьи дела разжигали в нем жажду славы. Этот купол он узнал сам, без подсказки. Торжественный вид сооружений, их четкие очертания рождали в душе Бабура восхищение.

Сверху, с холма, на котором была воздвигнута городская крепость, Бабур мог охватить одним взглядом сутолоку домов с айванами, ряды улиц и переулков — он глядел на это обиталище людской жизни и вдруг остро почувствовал, что его невеста, Айша, тоже высматривает сейчас его, победителя, где-нибудь сквозь щелочку одного из этих бесчисленных домов. Избавилась, бедная, от всех несчастий своего плена, ждет его, только узнает ли средь стольких воинов?

Бабур толкнул коня, подъехал к Касымбеку, тихо спросил:

— Послали кого-нибудь узнать о пленных?

Касымбек не сразу понял тайный смысл вопроса:

— Повелитель, о каких пленных вы говорите?

Бабур постеснялся напомнить Касымбеку (по возрасту ему в отцы годится!) о невесте. Странно застеснялся, опустил взор. Касымбек догадался.

— Ах, пленные… пленницы! Пленница! — он выговорил слово, которое застряло у Бабура на кончике языка. — Ваш Нуян Кукалдаш послан мной узнать о судьбе дочерей Султана Ахмада. К вечеру вы узнаете, повелитель.

Они въехали внутрь крепости. Самое крупное и массивное сооружение в арке — четырехъярусный Голубой дворец — Кок-сарай. В Кок-сарае немало венценосцев кончили свои дни насильственной смертью, дворец с давних уже пор внушал им страх, потому-то последние из правителей Самарканда в нем не жили: всходили на Кокташ [82] и покидали здание. Бабур тоже решил остановиться в правой части крепости, во дворце Бустан-сарай[83].

Когда вечером в Бустан-сарае зажгли свечи, в покой, отведенный Бабуру, вошел Нуян. Вся в позолоте, комната эта была тем не менее очень холодной. Курпачей натаскали много, но разговаривать пришлось все равно не снимая шуб и шапок.

Голос Нуяна Кукалдаша постепенно теплел, становился все непринужденнее. С тех пор как Бабур стал повелителем, сверстники его, вроде Нуяна, отодвинулись на задний план: шах окружен беками, а не друзьями — это закон. Но сегодня Бабур и Нуян снова близки, что и радовало обоих.

Нуян возбужденно рассказывал:

— От имени повелителя… ну, отнесли золотые браслеты, материи всякие дорогие, ну, еще урюк, сладости с миндалем. Старшая тетя ваша Мехр Нигор-ханум сама встречала…

Мехр Нигор-ханум — старшая сестра Кутлуг Нигорханум и первая жена ныне покойного Султана Ахмада.

Мать Айши-бегим умерла в молодости, девочку взяла на воспитание Мехр Нигор-ханум, у которой детей не было, да и сейчас она заботится об Айше, как родная мать. Бабур подумал весело: вот, она и тетка, и теща, будет.

— Истощал-а-а-ла, — протянул Нуян. — Голодали они сильно, давно не видели хлеба. «Муки невозможно было найти и за золото», — так сказала ханум. И плакала, плакала. Ели, говорит, лепешки из отрубей. И дров у них нет, дрожат от холода.

— Неужто Байсункур был так жесток к женщинам?

— Ну, мирза Байсункур и сам досыта не ел в последние дни… Шутка ли, семь месяцев просидеть в осаде! На улицах трупы неубранные. Голод, голод был. Бедняки ослов и собак ели. Мы об этом толком не знали… Я, как вернулся от них, встретился с Касымбеком, рассказал коротко обо всем. Арбу муки и риса, арбу дров, десять голов овец, — все это я сам отвез и отдал ханум. А уж потом меня сюда пропустили.

Нуян Кукалдаш несколько мгновений помолчал, таинственно улыбнулся, сейчас об Айше-бегим начнет, — Бабур нетерпеливо взмахнул рукой:

— Говори, Нуян, говори же…

— В украшенной золотом комнате, ну, как в этой, примерно, — Нуян обвел взглядом стены, — встретила меня Айша-бегим в белом ажурном покрывале… — Нуян опять сделал передышку. Айша-бегим, вправду сказать, ему не понравилась: лица ее под покрывалом он не смог разглядеть, а фигура слишком маленькая, худенькая, тщедушная какая-то вся. — Показалась она мне… тоненькой-тоненькой. «Добро пожаловать!» — говорит.

И голос такой нежный, ласковый такой, чистый.

«Как это несправедливо», — подумал Бабур. Тоскуя по Айше-бегим, он примчался сюда из Андижана, а не может ее увидеть сразу же. Им нельзя встретиться, нарушится обычай, пойдут порицания, своей нетерпеливостью можно обидеть родных девушки.

На лице Нуяна Кукалдаша так и было написано, что у него-то есть лекарство от этой несправедливости.

Нуян сунул руку за пазуху и вытащил оттуда маленький кисет из белого шелка.

— От имени Айши-бегим вам вручила этот кисет Мехр Нигор-ханум!

Бабур помял кисет в руке. Вроде бы ничего нет, но когда он развязал тесемки и, расправив горловину, опорожнил кисет, на ладонь выпали два алмазика. Каждый чуть больше росинки, но — тяжелые. Мерцали алмазы и нежно, и горячо.

— Посмотрите на изнанку, — сказал Нуян.

Кисет украшали нежные бусинки, а изнутри было вышито красным шелком слово, которое Бабур поначалу и не заметил. Одно слово, а какое! «Избавителю», — и одно это слово показалось Бабуру сладостней, чем поэма о любви. Айша-бегим, видно, вышила это заранее, не могла же она завершить такую работу прямо при Нуяне. Значит, верила, что Бабур придет, освободит ее!

— Послушайте-ка, мирза, историю этих алмазов, что вы держите на ладони, — продолжал Нуян непринужденно. — Знаете, откуда они? С чалмы Султана Ахмада, когда он сидел на самаркандском троне!.. Его дочь пожелала, чтобы эти алмазы вместе с вами снова засияли на самаркандском престоле, — да будут они сиять на вашей голове, мой мирза, еще сто лет!

При упоминании о Султане Ахмаде Бабур помрачнел: не так давно еще самаркандец был жив, завоевал его, Бабура, земли, и пришлось искать с ним мира — мира без победы. Но алмазы сверкали таким чистым светом, что их лучи казались ему светом глаз невесты. Она ждет его!.. И потом — он все-таки победил!

— Пусть будет так, как того желает Айша-бегим! — сказал Бабур. Затем хлопнул в ладоши, вызывая досторпеча[84].

Досторпеч ловко пришил алмазы на чалму, которую Бабур надевал на торжественные церемонии…

В тот вечер Бабур, горя желанием встретиться с невестой — своею заочной любовью, — начал писать газель:

О неземной твоей красе твердили мне всегда.Чтоб убедиться в ней, я сам сейчас пришел сюда…

2

Студеный зимний ветер пробирал до костей. Закованные в цепи, тщетно кутались в рваные лохмотья, дрожали узники, согнанные на главную самаркандскую площадь Регистан, чтобы узнать о себе приговор городского казия-судьи[85].

Надежные чиновники доказали: эти совершили тяжкое преступление, обман. Во время осады они подослали к Бабуру человека с предложением: подъезжайте, мол, ночью к воротам Феруза, мы их вам откроем. Десяток отважных нукеров пошли к Горн Ошикон[86], а как, начали потом залезать на стену, эти их схватили и выдали байсункуровским военачальникам.

— Это не мы, не мы… Те, на ком измена, кто выдал ваших, сбежали! — превозмогая страх, выкрикнул один из согнанных.

На его слова никто не обратил внимания.

Действуя в соответствии с высочайшим фирманом и по обычаям отцов и дедов, касающихся форм наказания врагов, палач, связав за спиной запястья рук осужденных, подводил их, но одному, к особливо для этой цели вырытой яме, заставлял стать на колени и наклонять головы. Удар мечом по шее, и горячая кровь казненного обрызгивала камни площади, испуская на холоде тепловатый нар…

Яму засыпали, а шедший всю ночь снег упрятал следы казни ослепительно белым покровом.

На другой день к полудню потеплело, снег на голубых куполах начал стаивать.

После полуденного намаза[87] мирза Бабур сел на коня и выехал осмотреть торговые ряды Самарканда. Рядом с ним — Касымбек, чуть поодаль за ними — Ахмад Танбал, еще один бек по имени Ханкули, несколько нукеров. Сопровождал их старый самаркандский поэт Джавхари, хорошо знавший, что где есть в городе.