из-за кустов, как куропаток? Но венды — это не беда. Неприятно, но вовсе не страшно. А вот всадники, подобные имперским катафрактам, стали неприятным сюрпризом. Король и подумать не мог, что у кочевого полудикого племени столько денег есть, чтобы такое количество воинов на добрых коней посадить и в железо их одеть. Он себе такое точно позволить не может. Он же не император. Франки от веку в пешем строю воюют, и в том им равных нет. Но сегодня его воинов тяжелая конница растоптала играючи, как малых детей. Что-то придумывать нужно, иначе разорят всю его страну набегами.
Большой шатер кагана не поражал роскошью. Повелитель народа авар был настоящим воином, и излишеств в походе себе не позволял. Сигиберта поставили перед ним, и король приготовился к худшему. Переводчик-лангобард стоял чуть в стороне.
— Мой друг! — плоское лицо с раскосыми глазами расплылось в улыбке. — Я рад, что ты остался жив в этой битве.
— Я не друг тебе, я твой пленник, — выговорил Сигиберт сквозь головную боль.
— Сегодня пленник, а завтра друг, — поправил его каган. — Присаживайся.
Они сели на войлочные подушки, а молчаливые слуги поставили перед ними подносы с мясом и зеленью.
— Что с моими людьми? — спросил Сигиберт кагана, глядя в его раскосые глаза. Он видел, что лишь губы врага были растянуты в улыбке, в глазах же не было и тени дружелюбия. В них был лед. К мясу король не притронулся.
— Все, кто остался жив, в этом лагере. С ними обращаются, как подобает. Их накормили.
— Я их выкуплю, — заявил Сигиберт.
— Отличная мысль, — восхитился каган. — А ведь я как раз хотел это обсудить. Только хотел начать с тебя. Себя самого, король, ты выкупать собираешься?
— Только после того, как отсюда уйдет мой последний воин, — упрямо заявил Сигиберт.
— Вот видишь, я не ошибся, когда назвал тебя другом. Ты настоящий вождь. Мы обсудим выкуп. И за твоих воинов, и за тебя самого, и за твои города.
— Ты еще не взял мои города, — сказал Сигиберт.
— Но я их возьму!
— Не возьмешь, — упрямо сказал король. — Мои братья скоро все узнают, и соберут свои армии. Ты увидишь больше ста тысяч воинов перед собой. И из-за каждого дерева в твоих воинов будут лететь стрелы. Твоих коней будут калечить, а всю еду вывезут за стены крепостей. А скоро зима. Что ты будешь делать?
Каган задумался. Его народ бы еще слаб, всего двадцать тысяч всадников он мог посадить на коня. И только малая часть из них несла полный доспех. Остальные были конными лучниками.
— Я разобью вас в поле, — уверенно сказал каган.
— Больше мы на твои уловки не поддадимся, — уверил его Сигиберт. — Ты считаешь, что сможешь заманивать нас ложным отступлением раз за разом? Мы воины, каган. Мы поняли, как ты воюешь. Ты увидишь засады в лесу, твои кони будут попадать в ловчие ямы, а бой будет там, где твоя кавалерия не сможет взять разгон. Ты знаешь, что такое римская трибола[53], каган? После нее все твои кони станут хромыми, и пойдут на мясо. Приходи в нашу землю, и твой народ перестанет существовать.
— Попробуй баранину, король, — взмахнул рукой каган. — Это нежнейший ягненок, специально для тебя приготовили. Не дело за богатым столом опускаться до угроз. Я уже сказал, что вижу в тебе друга.
Разговор прекратился сам по себе, и Сигиберт попросил отпустить его. Аппетита не было, а голова после удара болела нещадно. Каган задумчиво вертел в руках кубок, наполовину наполненный вином. Рядом сидел его старший сын, Баян-младший, и почтительно ждал, когда можно будет задать вопрос. Отец выразительно осмотрел на него, и наследник, наконец, спросил.
— Скажи, отец, почему ты так дружелюбен с ним? Мы же разбили его. Если содрать с него кожу и послать братьям, то это устрашит их.
— Ты не понимаешь, сын, — с досадой сказал каган. — Тут много причин. Первая, и главная — этот король хотел идти в поход на Италию, и император заплатил нам, чтобы мы сорвали этот поход. Император мечтает, чтобы мы убили его. Но тогда рядом с нами будет жить смертельный враг, который не даст нам покоя. Поэтому этот король нужен нам живым. Второе, если мы сдерем с него кожу, то выкупа уже не получим, а это большие деньги. Третье, на Италию мы пошлем этих длиннобородых германцев, лангобардов, а сами займем их земли. Франки не станут нам в этом мешать, они еще долго будут зализывать раны. И последнее, он сказал правду. Двадцать тысяч всадников не смогут покорить многолюдную землю. Мы потеряем тысячи воинов и коней. У нас есть более важная цель, сын, и куда более богатая.
— Империя! — сказал сын.
— Да, Империя! — ответил каган, пригубив кубок.
Глава 10
Год 6075 от Сотворения Мира (567 год от Р.Х.). Королевство Австразия. Мец
— Сигиберт! — рыдающая королева повисла на шее мужа, вернувшегося из плена. — Ты вернулся! Я за эти месяцы чуть с ума не сошла.
— Бруна! — он целовал ее закрытые глаза, из которых слезы текли ручьем. — Но как ты смогла так быстро собрать столько денег? Южные города не успели бы привезти их.
— Я отдала все, что у меня было, — призналась королева. — И заняла остальное у иудеев под проценты.
— Это скверно, — поморщился Сигиберт. — Ростовщики разденут нас до нитки.
— Так было нужно, — уверенно посмотрела ему в глаза Брунгильда. — Ты должен быть здесь, а золото у нас еще будет.
— Хильперик не пытался воспользоваться моим пленом? — задал он самый волнующий вопрос. — Этот негодяй мог начать наступление, пользуясь нашей слабостью.
— Я послала гонцов к твоим братьям, и они пригрозили ему войной, если он что-то такое задумает, — ответила ему жена.
— Ты умница, — серьезно сказал он ей. — Я рад, что не ошибся в тебе. Рассказывай, что тут происходило.
Брунгильда начала свой длинный рассказ, начиная от того злосчастного дня, когда разрозненные отряды разбитого войска потянулись домой. Как выяснилось, хрупкая королева оказалась даже лучшим правителем, чем ее суровый муж. Хильперик сидел в своих лесах и не высовывался, на границах был мир, а графы безобразничали не более, чем обычно. Брунгильда, которую с недавних пор епископы готовы были носить на руках, действовала через служителей церкви, и крепко держала королевство в своем кулачке. Казначей смотрел на нее взглядом преданной дворняги, и в этом взгляде читался затаенный ужас. Королева оказалась не только красивой, но и крайне неглупой, а потому небольшие шалости с королевскими деньгами, которые казначей себе иногда позволял, пришлось