поднялся.
– Ты совсем охренел?! – психанув, я отвесила ему пощечину.
– Все-таки решила добить? – санклит сгреб меня в объятия.
– Отпусти! – взвилась мисс Хайд.
– Ни за что! – стальное кольцо было нерушимо.
– Пьяный придурок! – пытаясь выбраться, я подсекла его ноги, и мужчина рухнул на спину.
– Пьяный от любви! – санклит перекатил меня на спину и завис надо мной. – Безумно тебя люблю, Саяна!
– Ты идиот. – Прошептала я.
– Твой идиот. – Подтвердил он. – Со всеми потрохами! Навсегда! Мне не жить без тебя, родная! Воздух мой…
– Драган! – простонала я. – Думаешь, это романтично?
– Да!
– Иди ты с такой романтикой знаешь, куда? Я в грязной луже лежу! Пальто испорчено! Трусы промокли!
– Мокрые трусики – это же прекрасно! – промурлыкал санклит.
– Они мокрые из-за лужи! – наружу вырвался безумный смех.
– Значит, надо их снять! – он тоже расхохотался.
– Прямо здесь, на улице? – скептически уточнила мисс Хайд.
– Ни за что! – мужчина встал и подхватил меня на руки. – Только дома! Хочешь, помогу?
– Драган, тебе лишь бы трусы с меня стащить!
– Именно! – он полыхнул глазами и хрипло зашептал, – и любить тебя до самого утра! Сделать все, чего тебе захочется, родная! Наслаждаться твоим вкусом везде! Тонуть в штормовых океанах, слышать стоны, ощущать, как ты взрываешься, раствориться в любимой! Уснуть, прижимаясь к тебе обнаженной, когда останусь совершенно без сил! И умереть от счастья!
– Горан… – моя рука скользнула в его шевелюру.
Мужчина застонал и оступился на ступеньках в подъезде. Но, несмотря на это, еще крепче прижал к себе и нежно поцеловал. Терпкий вкус его коньячных губ опьянил и меня. Вихрь желания взвился в теле с такой силой, что я перестала ощущать боль от кинжала. Прижаться так крепко, чтобы слиться с ним, стать единым существом. Одно дыхание на двоих. Уютный кокон, отбрасывающий все сомнения и проблемы прочь. Вечная тяга к другому, что появилась еще до сотворения мира. И больше ничего не нужно…
– Люблю тебя, Саяна, – выдохнул он, оторвавшись от моих губ. – Родная!
Закрыв глаза, я положила голову на его плечо. Боль в груди заставила застонать. Положив ладонь над сердцем, я инстинктивно сжала ее в кулак, пытаясь обхватить этот злосчастный клинок и вырвать его. Но рука встретила лишь воздух. От разочарования с губ сорвался шепот, в котором цензурными были лишь предлоги.
– Прости, родная моя. – Тихо прошептал санклит, внеся меня в квартиру и поставив на ноги. В его глазах было столько боли и вины, что я зажмурилась.
– Мне нужно в душ.
– Конечно. – Горан осторожно помог мне снять пальто.
– А тебе – крепкий кофе. Много.
– Как скажешь, родная.
Дрожащие ноги пересчитали ступеньки, и мне удалось дойти до спальни. В ванной я сняла всю одежду и долго стояла перед зеркалом, не сводя глаз с груди. Боль ушла, но парализующий страх перед ней вгонял в депрессию не хуже, чем она сама.
Пришлось сжать зубы, чтобы не разрыдаться от жгучей жалости к себе любимой. Под струями теплой воды стало легче. В гостиную я спустилась уже успокоившись. На диване лежало новое пальто – в точности такое же, как утопленное в луже. Рядом стояли сапоги.
– Дед Мороз забегал? – попробовала пошутить я.
– Прости меня, пожалуйста. – Тихо прошептал трезвеющий Драган. – Я был в ужасе, когда представил, что твои чувства к Охотнику будут крепнуть после каждого раза, когда ты… – он нервно тряхнул головой. – В таком состоянии у меня отказывает мозг, напрочь. Прости, Саяна, умоляю!
– Хорошо.
– Серьезно? – он озадаченно нахмурился.
– Ты не рад? Могу не прощать – так лучше?
– Нет, но…
– Давай переоденемся и полетим таки в шале.
– Все, что захочешь, родная!
– Хотеть не вредно. – Пробормотала я. – Надо еще утрясти все свои желания с высшими силами.
Глава 3 Зеркало Дракулы
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
…«Свет мой, зеркальце! скажи,
Да всю правду доложи…»
А. С. Пушкин «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях»
– И это у вас называется небольшой домик в горах? – пробормотала я, выйдя из машины и увидев большой двухэтажный шале на горном выступе. – А вы не ошалели малость, господа?
– Ты невозможная женщина! – Драган расхохотался. – Я с тобой шалею – от любви!
Прозрачно-голубая небесная высь слепила глаза. Гулкая тишина ощутимым напряжением разливалась между горных пиков, словно готовилась к чему-то важному. Снежная алмазная крошка, пухом укутавшая склоны, переливалась под солнцем. Мороз шаловливо целовал щеки и наполнял глаза слезами.
Молча пройдя по узкой тропинке, убегающей наверх, к шале, мы вошли в дом. Горан деликатно отошел в сторону и начал разжигать камин, дав мне время освоиться.
Я погладила дверную ручку – ее, вероятно, когда-то касались мама и папа. По деревянному полу они шли в центр гостиной в кирпично-коричневых тонах, грели руки у нарочито грубо вылепленного камина, слушали потрескивание и гудение огня, смотрели через окно во всю стену на горы, припорошенные снегом, и поднимали глаза вверх, глядя на потолок из дерева, напоминающий пчелиные соты.
Душу сжала боль. Такие молодые – немногим старше, чем я сейчас! Почему их отняли у меня столь рано, обрекли на жизнь со смутными воспоминаниями о колючих отцовских щеках и нежной улыбке матери? За что убили? Почему все так?..
– Как ты, родная? – Драган обнял меня, подойдя сзади.
– Так больно. – Хрипло прошептала я. – Сердце разрывается.
– Чем тебе помочь, жизнь моя? – объятия стали еще крепче.
– Ответь на вопрос. Какими они были?
– Такими же разными, как… мы с тобой. Кира – доброй, нежной, очень красивой. Она тоже постоянно всем помогала, гасила конфликты. И сияла изнутри, как и ты. Андрей – закрытым, никого не пускающим в душу – кроме жены и детей, бескомпромиссным и упрямым, как Глеб. Они очень любили друг друга. Это было очевидно с первого взгляда. Знаешь, я завидовал – самому такого пережить не довелось, а пустота в душе ничем не заполнялась, даже двойняшками. Пока не появилась ты.
– Как же мне их не хватает! – не сдержавшись, я всхлипнула. – Так,