человека. Если верно, что человеческий интеллект возникает на основе более примитивных механизмов, унаследованных нами от предков, то и роботы должны аналогичным образом развивать сложное поведение на основе ряда простых правил. При создании ИИ инженеры обычно использовали подход к программированию "сверху вниз", как будто они были богами, создающими существ по своему образу и подобию. Но эволюция зависит от стратегий "снизу вверх" - одноклеточные организмы развиваются в сложные многоклеточные существа, - что, по мнению Брукса, более эффективно. Абстрактное мышление было поздним событием в эволюции человека, и не таким уж важным, как нам хотелось бы верить; задолго до этого наши предки научились ходить, есть, передвигаться в окружающей среде. Когда Брукс понял, что его роботы-насекомые способны на многое без центрального процессора, он перешел к созданию человекоподобного робота. Машина представляла собой туловище без ног, но убедительно напоминала человеческую верхнюю часть тела, с головой, шеей, плечами и руками. Он назвал ее Cog. Она была оснащена более чем двадцатью шарнирами, а также множеством микрофонов и тепловых датчиков, которые позволяли ей различать звук, цвет и движение. Каждый глаз содержал по две камеры, которые имитировали работу человеческого зрения и позволяли ему совершать "саккады" с одного места на другое. Как и в случае с роботами-насекомыми, у Cog не было центрального управления, и вместо этого он был запрограммирован на ряд самых простых приводов. Главной целью Брукса было доказать, что робот может действовать как разумный человек без центрального хранилища информации - механический эквивалент единого "я". Идея заключалась в том, что через социальное взаимодействие и с помощью алгоритмов обучения машина со временем выработает более сложные модели поведения и, возможно, даже научится говорить.
За те годы, что Брукс и его команда работали над Cog, машина достигла некоторых замечательных результатов. Она научилась распознавать лица и устанавливать зрительный контакт с людьми. Она могла бросать и ловить мяч, показывать на предметы и играть со Slinky. Когда команда играла рок-музыку, Когу удавалось отбивать сносный ритм на барабане. Иногда робот демонстрировал "эмерджентное" поведение - новые действия, которые, казалось, органично развивались из спонтанных действий машины в мире. Однажды одна из аспиранток Брукса, Синтия Бризил, трясла ластик на доске, а Ког протянул руку и коснулся его. Забавляясь, Бреазил повторила это действие, что побудило Кога снова прикоснуться к ластику, как будто это была игра. Брукс был ошеломлен. Похоже, робот осознал идею "очереди", а ведь он не был запрограммирован на ее понимание. Бреазил знал, что Ког не может этого понять - она помогала создавать машину. Но на мгновение она словно забыла об этом и, по словам Брукса, "вела себя так, как будто Ког больше, чем есть на самом деле". По словам Брукса, готовность его студентки относиться к роботу как к "чему-то большему", чем он был на самом деле, привела к появлению чего-то нового. "Cog оказался способен работать на более высоком уровне, чем предполагала его конструкция", - сказал он.
У самой Бреазиль было похожее откровение: чтобы машины стали разумными, сначала с ними нужно обращаться так, как будто они разумны. Как матери разговаривают со своими детьми, зная, что ребенок еще не понимает, так и социальное взаимодействие с роботами может помочь им развить те самые качества - намерения, желания, самосознание, - которые им ложно приписывают. Проблема заключалась в том, что Ког был несколько грозным роботом - он был очень высоким и не имел черт лица, поэтому люди неохотно относились к нему как к человеку. Поэтому Бреазил решила создать своего собственного робота. Она взяла одну из запасных голов Кога и внесла в нее несколько важных изменений: удлинила шею, сделала розовый, похожий на ленточку рот и голубые, огромные глаза, которые напомнили ей глаза ребенка Гербер. Серия моторчиков приподняла брови и заставила губы выразительно изгибаться и кривиться. Бреазил назвала своего робота Кисмет. Она запрограммировала его на распознавание эмоций в человеческих голосах, включая запрет, внимание и комфорт, и на соответствующую реакцию на эти эмоции. Она создала для робота протоязык - гибкий лексикон фонем без заранее установленных грамматических правил, похожий на лепет младенца. Его синтезатор голоса менял высоту тона, время и артикуляцию, чтобы соответствовать эмоциям, которые он обнаруживал в голосе Брезила. Когда журналисты посещали лабораторию, они постоянно отмечали, что Бреазил разговаривает с машиной на детском языке, воркуя, как мать со своим ребенком. Бреазил часто испытывала противоречие между тем, что она объективно знала о Кисмет, и тем, во что ее склоняли поверить эмоции. Однажды она призналась журналисту, что скучает по роботу, когда ей приходится покидать лабораторию на целый день. "Мне почти стыдно говорить о Кисмете, - сказала она, - потому что люди считают странным, что я могла так привязаться к этому роботу".
Когда я познакомился с этими анекдотами, то сразу вспомнил о привязанности и материнской заботе, которую я испытывал по отношению к Айбо. Но когда я посмотрел фотографии Кисмет в Интернете, я не почувствовал того очарования, которое, как утверждал Бреазил, испытывал к своему созданию. Черты робота были похожи на человеческие лишь в самом абстрактном смысле. На его лице не было ни кожи, ни гладкой поверхности, оно представляло собой просто конструкцию из открытых металлических частей с наспех приделанными глазами и губами, как будто это было сделано после. Все, чем оно обладало, должно было зависеть от взаимодействия наблюдателя с ним. Возможно, это правда, что мы воспринимаем объекты как личности, когда нам приходится вступать с ними в социальную связь, что появление интеллекта во многом зависит от нашей готовности относиться к объекту так, как будто он похож на нас. На самом деле это было частью теории Брукса о децентрализованном интеллекте. Сознание не было некой субстанцией в мозге, а скорее возникало из сложных отношений между субъектом и миром. Это была отчасти алхимия, отчасти иллюзия, совместные усилия, которые стирали наши стандартные разграничения между собой и другим. Как сказал Брукс, "интеллект - в глазах наблюдателя".
-
Я заинтересовался эмерджентностью несколькими годами ранее, потому что она казалась убедительной альтернативой редуктивному материализму - мнению, что любое явление можно объяснить, разложив его на самые основные, элементарные строительные блоки. Такой подход в теориях разума слишком часто приводил к абсурдной позиции, что раз сознание нельзя наблюдать в мозге, то его не существует. Эмерджентисты, напротив, считают, что сложные, динамичные системы не всегда можно объяснить с точки зрения их составных частей. Это не просто вопрос заглядывания в мозг с помощью МРТ