– Угу, – как мог более бодро промычал я с дыхательной трубкой во рту.
Тогда, увидев мою реакцию, он щелкнул чем-то на дыхательном аппарате, и шипение прекратилось – я смог дышать, когда и как захочу. Я был благодарен доктору и хотел попросить, чтобы он вынул еще и трубку у меня изо рта, но не мог сделать это с трубкой во рту. Доктор посмотрел на меня, потом кивнул и ушел. Я снова остался один в темноте без тела.
Было тихо. Я пытался ощущать себя, понимая, что операция уже позади и, значит, что-то произошло со мной. Но боли нигде не было, я лишь чувствовал, что голова перевязана и какая-то странно и тяжелая, и легкая одновременно. Казалось, ее размеры огромны, но плотность мала. Я чувствовал голову как огромный воздушный шар где-то над глазами.
Никого не было вокруг, лишь тишина, лишь ночь. Лежа на спине, я продолжал испытывать неудобство в затекшем теле, но повернуться на бок и занять какое-то более удобное положение представлялось совершенно невозможным. Я смирялся, лежа в темноте.
Теперь мое «я» полностью вернулось ко мне, я понимал и помнил все, хотя был еще слишком измотан и слаб, чтобы размышлять о чем-то, как-то оценивать происходящее. Лишь думал, что устройство уже, наверно, во мне и я жив, то есть перенес операцию и не умер – хотя бы это было хорошо. Но я не радовался, нет. Я был слишком занят поддерживанием жизненных функций в себе, чтобы уделять внимание еще и эмоциям.
Я не знал, сколько сейчас времени, но очень хорошо понимал, что нужно продержаться до утра, когда придут люди и, наверно, помогут мне поддерживать эти мои жизненные функции. Хотелось видеть Сергея Степановича, даже Леночку, пусть бы они посмотрели, что я жив, и порадовались бы за меня. Но нужно было ждать утра. Я знал, как лучше всего дождаться утра ночью – просто уснуть, тогда всё будет быстро и легко. Но я понимал также, что проспал почти целый день и уснуть ночью после этого сложно. Я закрыл глаза и стал ждать.
Нет, сна не было. Я просто лежал с закрытыми глазами и затекшим телом. Глаза не слушались меня, веки хотели подняться. Я решил, что ладно, и отпустил их, стал смотреть вокруг. Все тонуло в полумраке. Я не мог повернуть голову из-за трубки во рту и видел только то, что было передо мной: дверь в коридор и окно там. Я стал смотреть в окно. Ветви деревьев, ночь. Ничего не было дальше, только ветви, а за ними – пустота, тьма, даже неба не было видно. Я смотрел в пустоту сквозь ветви деревьев. Они чуть покачивались, отбрасывая легкие тени. Полумрак в помещении, где я лежал. Казалось, что справа и слева, там, куда я не мог посмотреть, не в силах повернуть голову из-за трубки, тоже пустота – тишина вокруг давала основание для этого предположения. Я лежал между пустотой и смотрел в пустоту впереди за ветвями деревьев.
Потом услышал шаги и открыл глаза. Видимо, я все же уснул, хотя и не помнил как. Это снова был тот же доктор в халате и шапочке.
– Ну как ты? – спросил он, чуть наклонившись надо мной.
Я моргнул и хотел сказать, что нормально, но вместо этого лишь промычал в ответ. Доктор протянул руку и вытащил трубку дыхательного аппарата у меня изо рта. Я почувствовал, как стало легко и свободно, и хотел сказать спасибо, но челюсти и язык не слушались – я не мог произнести ни слова. А он положил трубку на дыхательный аппарат, еще раз посмотрел на меня и ушел. Я снова был один, но теперь ощущал себя гораздо лучше, хотя тело продолжало ныть – мне казалось, что я уже никогда не смогу двигаться – так оно затекло.
Пустота справа оказалась ширмой, перегораживающей помещение, слева – кроватями, где лежали люди, видимо, такие же, как я. Поворачивание головы было непростым делом. Без дыхательной трубки во рту это стало удаваться, но воздушный шар над глазами не давал возможности правильно совершать движение. Оно оказывалось либо слишком коротким, либо слишком длинным. Тогда я опять стал смотреть в окно, надеясь снова заснуть.
Ветви колыхались – наверно, за окном дул ветер, но здесь было тихо и неподвижно. Полумрак пригвоздил все предметы и все, что было, не давая двинуться. Но меня он не трогал, нет. Я был внутри, а он – вокруг, моя неподвижность имела совсем другие причины. Пустота за ветвями в окне проникала в глаза, я то видел, то не видел ее, не замечая, что все время засыпаю и просыпаюсь. Я наблюдал за пустотой, сделав это важным занятием и поставив это целью своего нынешнего существования. В том положении, в котором я находился, такое сочетание формы и смысла было достаточно гармоничным. Я наблюдал, сосредоточившись на пустоте. Глаза закрывались время от времени и открывались вновь, но это было неважно – пустота была и там и тут.
Свет разрушил пустоту. Когда я в очередной раз стал смотреть на нее, то обнаружил, что она ушла, свет сменил ее, сделав утро. Две медсестры стояли у двери и тихо разговаривали о чем-то. Видимо, их голоса, хотя и еле слышные, разбудили меня.
Все было не так – при свете, когда стал свет. Словно я проснулся не там, где засыпал. Серые стены, когда-то бывшие голубыми, но теперь поблекшие и потемневшие; высокий потолок с узором маленьких и больших трещинок; письменный стол рядом с дверью. Странно, ночью я не видел его. И вообще, помещение оказалось совсем другим: размеры его были больше, чем я думал ночью, еще одно окно находилось рядом со мной, чуть дальше дыхательного аппарата, который так и стоял слева. Я бросил на него полный неприязни взгляд, хотя и понимал, что глупо сердиться на простую машину. Еще я обнаружил, что в мою правую руку воткнута игла с трубочкой, а рядом стоит капельница, куда идет трубочка. Ночью я не замечал этого.
Медсестры разговаривали совершенно спокойно, считая, что все спят. Так было еще минуту назад, но теперь я проснулся и стал смотреть на них. Не получалось разобрать слов, впрочем, я и не пытался. Другие больные спали на своих кроватях слева. Медсестры не подозревали, что их подслушивают, и были естественны и беззаботны. Это было как маленький театр, только актеры не знали, что они на сцене. Я смотрел на них, хотя лишь вынужденно подслушивая за неимением выбора.
Мое состояние было похоже на состояние плюшевого мишки, только набитого чем-то тяжелым – я был такой же мягкий снаружи и такой же неуклюжий и при этом совсем неживой, не способный ни двинуть лапой, ни произнести ни слова. Лежать было по-прежнему неудобно, тем более сейчас, когда стало светло и все могли видеть меня – как-то непривычно лежать в постели у всех на виду. Я думал, зачем я ждал утра? Все было так же, но ночью – тише и спокойнее. Я прислушивался к своему телу. Как ни странно, боли не было, лишь голова оставалась воздушным шаром, но это не причиняло боль. Я лежал, глядя то на медсестер, то на стены и потолок. Дверь в коридор была закрыта, теперь я не мог видеть окно с ветвями деревьев и пустотой. Хотя, пустоты, наверно, уже не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});